Ребята тоже кинулись было заступиться за ветерана, но Денис вовремя их остановил, посоветовав лучше угостить солдата пирожками и шанежками, которыми в достатке снабдила путешественников Петькина мать. Вскоре к месту, где расположился раненый воин, вслед за мальчишками, угощавшими ветерана «чем бог послал», набежали сердобольные бабы и начали пичкать его сладостями.
– Спаси Христос, бабоньки, – взмолился он, отбиваясь от назойливых женщин и барышень, – мне бы махорочки маненько.
Услышав просьбу солдата, Степка так и подскочил.
– У меня же есть пачка папирос, которые мы с Петькой хотели раненым в госпитале подарить, – воскликнул он и, вытащив из пачки пригоршню набитых табаком бумажных гильз, поднес их раненому.
– Вот спасибо, сынок, выручил, – довольным голосом промолвил солдат и, завернув папиросы в платочек, как самую большую ценность, положил их в карман гимнастерки…
Возле огромного особняка, где располагался госпиталь, собралась толпа, намереваясь во что бы то ни стало прорваться в этот военный лазарет. Кого здесь только не было. И солидные господа в котелках со штучными подарками, и всевозможные купчишки со своими прогорклыми и залежалыми гостинцами, и сердобольные старушки, от которых за версту пахло пирожками и нафталином. И, конечно же, вездесущие гимназисты и гимназисточки, которые хотели хоть одним глазком взглянуть на страдания раненых, чтобы тем самым прочувствовать весь щекочущий молодые, патриотически настроенные души ужас войны. Но на лестнице, ведущей в великокняжеские залы, стоял грозный «цербер» в образе неподкупного и грозного фельдфебеля с перевязанной рукой, который пропускал в лазарет только сестер милосердия и служивых.
– Отходите, господа хорошие, – увещевал он напирающую толпу.
Денису голос унтер-офицера показался знакомым, и он, отделившись от толпы, смело двинулся по лестнице вверх.
– Куда прешь? Гражданских пропущать не дозволено, – строго гаркнул фельдфебель, мельком взглянув на парня. Денис сразу же узнал в нем того самого унтер-офицера, который дозволил ему ехать в воинском эшелоне до Орла.
– Господин фельдфебель, неужели вы меня не узнали? – спросил он обрадованно.
– А-а, это ты, студент, – удивленно воскликнул он, – а то думаю, где я этого малого видел? Ну, здравствуй, браток. Вот видишь, зацепило меня. Хорошо, что кость цела, а то сразу бы из армии вышибли. А мне без христолюбивого воинства не жисть! Вот поправлюсь, и снова на фронт. А ты-то что здесь?
– Да вот, гостинцы для раненых принес. А скажите, господин фельдфебель, как поживает солдат Анохин?
Услышав этот вопрос, унтер-офицер помрачнел.
– Смертью героя пал солдат Анохин, – с надрывом в голосе ответил он, – царствие ему небесное. – И истово перекрестился.
Сквозь толпу к парадной лестнице особняка протиснулись несколько сестер милосердия, которых сопровождали офицеры.
– Как здоровье, браток? – проходя мимо унтер-офицера, спросил штабс-капитан.
– На поправку иду, – выпятил грудь колесом фельдфебель.
– Молодец! – оценил выправку раненого офицер.
– Рад стараться, ваше благородие!
Проводив офицеров благодарным взглядом, унтер-офицер, обернувшись к Денису, с гордостью сказал:
– Эфти сестры милосердия женки господ офицеров, а главная начальница здеся, великая княгиня Ирина Александровна, племянница самого государя императора. Лучшие доктора пользуют здесь нас.
– А кормят-то как? – поинтересовался Денис.
– Кормят по первому классу. Утром кофий и белый хлеб с маслом. На обед… Эй, – придержал он за плечо проходящего мимо высокорослого человека в светлых одеждах с белом колпаком на голове, – что страждущим на обед готовить изволишь?
– Суп из куриных потрохов, котлеты пожарские и кисель из клюквы! – словоохотливо доложил красномордый повар. – Сама великая княгиня не гнушается у нас обедать, – самодовольно добавил он и, степенно ступая, исчез за дверью.
– Вишь, какие у нас повара, – удовлетворенно промолвил фельдфебель, – говорят, что вся кухонная челядь лазарета из ресторанов набрана. Вот так-то!
– А что ж нам-то со своими домашними пирожками да шанежками делать? Небось раненые после барских яств наши гостинцы и в руки не возьмут, – раздосадованно произнес Денис.
– Пошто не возьмут? Еще как возьмут, – похлопал Дениса по плечу унтер-офицер, – домашняя еда – она для солдата слаще сладкого, потому что дом родительский напоминает. А здесь даже княжеские разносолы приедаются. Охота поснедать чего-то более привычного, домашнего. Так что возьму грех на душу, пропущу тебя!
– Со мной два товарища с гостинцами, – просительно произнес Денис, – можно и их взять с собой?
– Давай! Только быстро!
– Петька, Степка, бегом сюда!
Мальчишки, подхватив свои котомки, с трудом протиснулись сквозь возбужденную толпу к лестнице.
– Ну, с богом! – напутствовал Дениса и его товарищей добродушный фельдфебель.
За дверью перед удивленным взором мальчишек открылась сверкающая позолотой канделябров и сиянием хрустальных ламп просторная прихожая, украшенная гобеленами и статуями греческих красавиц. Мягкий бархатистый ковер скрадывал шаги, и Денису показалось, что он бесшумно вознесся в сказочные кущи какого-то индийского раджи. Казалось, еще мгновение, и со всех сторон набегут смуглокожие слуги в тюрбанах и начнут скликать стражников…
– Господа, господа, – остановила Петьку и Степку неизвестно откуда появившаяся худенькая, невысокого роста сестра милосердия, – наденьте, пожалуйста, халаты.
Денис взял протянутый девушкой халат и неожиданно подумал: «Вот девчонка, небось и гимназии-то еще не закончила, а уже Отечеству служит. А ты, здоровый, крепкий мужик до сих пор в тылу околачиваешься. Но мне же до призыва еще далеко, – пытался оправдать он себя. – Ну и что, этой девчонке, наверное, не больше пятнадцати, а она уже раненым помогает».
– Спасибо, сестра, – поблагодарил он услужливую девушку и, дождавшись, пока друзья напялят на себя явно великие для них халаты, Денис направился к двойной беломраморной лестнице, ведущей на второй этаж. Взглянув вверх, Петька, увидел над собой огромную сверкающую люстру и удивленно воскликнул:
– А что, если эта громадина упадет?
– Тогда от нас и мокрого места не останется, – откликнулся Степан.
– Ну что вы, братцы, этой люстрой восхищаться нужно, а не людей пугать, – наставительно произнес Денис, явно любуясь нависшей над лестницей хрустальной люстрой, заливавшей ярким светом все вокруг. Даже лица спускающихся по лестнице с помощью сестер милосердия раненых в этом свете казались светящимися изнутри, какими-то умиротворенными, а не обезображенными болью.
У высоченных дверей с вывеской «Палата № 1» посетителей встретила миловидная, в годах сестра милосердия. Узнав о цели прибытия, она великодушно пригласила их следовать за собой. В огромном зале было шумно от приглушенных разговоров и стонов раненых.
– Здесь у нас выздоравливающие, – сказала сестра, сопроводив Дениса и его друзей в другой конец зала, – они всегда рады новым людям.
Посетителей сразу же окружили хромающие, с перевязанными руками и ногами солдаты. Со всех сторон посыпались вопросы:
– Откель будите?
– Табачку нету, ли?
– Письмишко не настрочите?
– А кличут вас как? – выступил вперед высокорослый, крепкого телосложения раненый с повязкой на лице, закрывающей левый глаз.
– Я Дениска!
– А я Петька!
– А это мой дружок Степка, – представил неожиданно смутившегося от всеобщего внимания друга Петр.
– Меня тоже Степаном кличут, – обрадовался знакомству «Кутузов», так одноглазого сразу же окрестил Денис.
– Садитесь, ребята, ко мне на койку, – предложил он, подвинувшись.
Прежде чем сесть, Денис достал из платка, куда мать Петьки завернула нехитрые гостинцы, пирожки и раздал их раненым. Это же проделали и Петька со Степаном.
– Прямо отчим домом запахло, – удовлетворенно промолвил Степан, – спасибо, ребятки, вам за домашние шанежки. Вот если бы еще табачку припасли, то тогда большей радости нам и не надо.
– Есть! Есть табачок, – вскочил Степка и, вытащив из кармана ополовиненную пачку, раздал каждому табачнику по папиросе. Раненые, шумно переговариваясь, направились на балкон и с удовольствием задымили.
Пока продолжался перекур, Денис, глянув на молчаливого раненого, сидящего напротив, который неожиданно для ребят отказался от табака, спросил:
– А что, дядя, страшно воевать-то?
– Впервой солдату все страшно, – глухо ответил тот, – особенно когда снаряды вокруг рвутся. Так и думаешь, что следующий обязательно тебя на голову опустится.
– А как же в таком случае уберечься? – заволновались Петька со Степкой.
– А никак! Потому что немецкие пушкари тепереча могут самый глубокий схрон сковырнуть. Видел я, как кругом человеческие ошметки разлетались. Сам вот под снаряд угодил. День целый под землей пролежал, пока не очухался. Вроде руки-ноги целы, а делать ничего не могу. Как зачну что делать, руки дрожат, и все тут. Доктора говорят, что это у меня внутри что-то не в порядке. – Солдат протянул к лицу Дениса руку, и она неожиданно ожила, затрепетала, словно раненая птица, пока он не прихлопнул ее другой рукой.
– Даже подымить как следует не могу, – угрюмо промолвил раненый и замолчал.
В это время возвратились солдаты, выходившие на террасу покурить.
– Спаси Христос, братцы, за табачок, – еще раз от имени раненых поблагодарил Дениса и его друзей «Кутузов».
– Расскажите о войне, – попросил Денис, видя благодушное расположение солдат.
– А что рассказывать? Ведь у каждого солдата своя правда про войну. Давай-ка ты, Кузьма, расскажи, – обратился «Кутузов» к черноусому, среднего роста крепышу с перевязанной рукой.
– А что ж не сказать, скажу, – словоохотливо отозвался черноусый красавец. – Я был вестовым при штабе. Все у нас шло хорошо – немцев оттеснили, с ходу город взяли. Неожиданно в 6 часов утра чтой-то задвигалось все в неприятельском лагере, начался такой сильный артиллерийский обстрел наших позиций, какого до этого ни разу не было. Оттуда, из немецкого лагеря, в нас сыпали огромными снарядами. Они падали оче