Подойдя к дымящей кухне, Самойлов строго посмотрел на кашевара и требовательно произнес:
– Наклади-ка моему подносчику боеприпасов каши. Да погуще!
– Слушаюсь, господин младший унтер-офицер, – заискивающе глядя на караульного начальника, скороговоркой проговорил толстомордый повар, тут же, откинув крышку котла, залез туда объемистой поварешкой, насаженной на длинную ручку, и вывалил в вовремя подставленный Самойловым котелок густой ком ароматной, пышущей жаром каши.
– Кушай, не торопись, – сказал младший унтер-офицер, протянув ему котелок и вытащенную из-за голенища деревянную ложку. Незаметно для себя умяв за несколько минут целый котелок каши, Денис облизнул ложку и, виновато взглянув на товарища, обреченно произнес:
– А вам-то так ничего и не досталось.
– Обо мне не беспокойся, – улыбнулся Самойлов, – я голодным не останусь. А теперь пошли, я представлю тебя своему командиру пулеметного взвода, – добавил он, увлекая Дениса за собой.
В конце довольно длинного эшелона, который полностью занимала пулеметная команда, полным ходом шла погрузка лошадей, которой руководил высокий, статный черноволосый офицер.
– Господин поручик, вот привел новобранца, о котором я уже не раз вам рассказывал.
– Господин поручик, подносчик боеприпасов Кульнев, собственной персоной, – по привычке прибавил он пару модных словечек, за что и был встречен холодным взглядом офицера.
– Солдат должен говорить коротко и ясно, без всяких там добавлений и отсебятины, – сухо сказал тот, внимательно присматриваясь к Денису. – Что-то мне не очень верится, что этот мальчишка мог со второй очереди положить все мишени на средней дистанции, – с сомнением произнес поручик, глядя на Самойлова.
– Если бы не видел, ваше благородие, то ни за что бы и сам не поверил, – убежденно сказал младший унтер.
Поручик повернулся к Денису:
– Ну что же, солдат, бой покажет, на что каждый из нас способен, – уже более теплым голосом произнес он. – Надеюсь, что ты оправдаешь доверие своего первого номера. А пока, Самойлов, покажи ему место в теплушке да передай мое распоряжение каптенармусу, чтобы нашел приличествующую солдату моего взвода одежку.
Переодевшись, Денис положил под полати свой чемоданчик и по совету бывалого военного Самойлова занялся уборкой вагона. Время до вечера, когда эшелон должен был отправиться со станции, прошло быстро и незаметно. Вскоре, перезнакомившись со всеми нижними чинами взвода, Денис уже свойским парнем рассказывал солдатам о своем житье-бытье.
Только вечером следующего дня, добравшись до какого-то затемненного полустанка, расположенного в глухом лесу, эшелон начал разгрузку. Огней и фонарей не зажигали, покуривали в рукав. Моросил мелкий осенний дождик, низко над лесом висели густые тучи, плотно закрывая все небо.
После разгрузки пулеметная команда вышла на шоссе и, то растягиваясь, как гармошка, то сжимаясь, двинулся в сторону города.
Денис, шагая всю ночь за двуколкой, промок до нитки и основательно продрог. Только на рассвете Самойлов, заметив, что тот порядком замерз, отдал ему свою плащ-палатку. Накрывшись полотнищем, Денис зашагал бодрее. Теперь ни ветер, ни назойливый дождь был ему не страшен. Рядом с ним, с трудом переставляя ноги, шагали остальные. В обострившихся, угрюмых лицах солдат чувствовалась непередаваемая усталость, угадывалось единственное желание упасть здесь же на дороге и полежать хотя бы минутку, а лучше целый часок. Но командиры, возглавляющие колонну, торопили, не давая ни минуты покоя. За ночь и следующие полдня пулеметчики прошли, по словам Самойлова, не меньше тридцати верст, а кто-то, явно преувеличивая, говорил, что и все сорок.
Вскоре вдали, в хмурой сетке дождя, показалась колокольня костела. Колонна сошла с дороги в лес и остановилась там на ночлег. Люди садились прямо на раскисшую землю и засыпали. Только Денис, чувствуя у себя еще немного сил, прилег под деревом отдохнуть лишь после того, как распряг двуколку, напоил в ручье коня и задал ему корма. Под громкое хрумканье лошади, жующей овес, он и уснул. Как ни пытались повара растолкать людей, чтобы те подкрепились явно запоздавшей кашей, никто к котлу так и не подошел. Кашеварам пришлось вытряхивать застывшую еду прямо в ручей, чтобы на утро заложить в котел новую порцию продуктов.
Ранним утром прозвучала команда «Подъем». Пулеметчики, ворча и матерясь, с трудом поднялись с земли, словно они и не отдыхали. Ночь прошла так быстро, что ее никто и не заметил. Единственным утешением для всех было то, что ночью дождь закончился и теперь над лесом всплывало теплое осеннее светило. От тепла сразу же задымилась промокшая насквозь одежда. Обрадовавшись этому, солдаты, пока было время, сушили обмундирование и белье.
Наскоро позавтракав, пулеметная команда двинулась дальше. В полдень после тяжелого, почти двухдневного перехода пулеметчики наконец-то добрались до места расположения своего родного полка и расположились на постой в небольшой немецкой деревеньке. Пулеметная команда, к вящей радости людей и особенно лошадей, разместилась в большом сарае с сеновалом. На довольно просторном дворе разместились все шестнадцать двуколок. Лошадей поставили на коновязи за сараем.
За то, что, несмотря на всеобщую усталость, конь был вовремя напоен и накормлен, Самойлов искренне поблагодарил расторопного солдата. И Денис, гордый тем, что, пожалев голодную животину, сумел пересилить себя, попросил младшего унтера дать ему новое, более ответственное задание. Но Самойлов, дружески похлопав парня по плечу, назидательно произнес:
– Запомни следующую солдатскую истину: «На службу не напрашивайся, но от службы не отказывайся!»
Обдумывая мудрые слова бывалого воина, Денис был искренне поражен простоте и в то же время глубине этой выстраданной многими поколениями ратных людей поговорки. Он задумался о своей новой, кочевой жизни, в которой приходилось топать без отдыха многие версты, спать на сырой земле, есть не всегда сытно. Но это не самое страшное. Вот завтра, может быть, ему придется идти под пули, и еще неизвестно, какая судьбинушка ждет его впереди. Но все эти мрачные мысли исчезли, испарились, как утренний туман, лишь только сквозь облака вновь блеснуло солнце, а от походного котла потянуло ароматом наваристых мясных щей. Разве много солдату нужно? Отдохнуть как следует после дальнего похода, поесть от пуза да закурить самокрутку. И оттаивает тогда солдатская душа, и радуется он этой выпавшей на его долю минуте душевного покоя. Можно жить на белом свете, а что будет дальше, поглядим…
Когда после сытного обеда Денис, предварительно напоив и накормив своего четвероного друга, отдыхал, его неожиданно вызвали в канцелярию команды. Каптенармус оглядел его с ног до головы и повел к большому фургону, покрытому брезентом. Это был вещевой склад. Там каптенармус выдал ему новое обмундирование, а обноски, выданные ему в поезде, свалил в кучу, предназначенную для ветоши. Гимнастерка, шаровары и даже сапоги были почти впору, а вот шинель оказалась длинновата. Увидев это, Самойлов, вооружившись ножницами, немного урезал шинель снизу, и она оказалась новобранцу как раз. В сапоги пришлось положить стельку, вырезанную из толстого войлока, брошенного, по всей видимости, на сеновале спешно отступившими немецкими кавалеристами. На вооружение он получил тесак-бебут и драгунскую винтовку без штыка. Радости Дениса не было границ. Огорчало только одно – все пулеметчики были вооружены короткими карабинами, которые были легче и не выдавались выше плеча своими дулами, а у него – длинная и тяжелая драгунка.
– Что ж делать, пока поносишь драгунку, – сказал поручик, видя, что винтовка чуть ли не выше самого солдата, – как только заведется заручный карабин, так сразу получишь.
Отдохнув и отъевшись за неделю, пулеметчики были готовы ко всему. Но командиры, вместо того чтобы наступать вслед за отступившим противником, чего-то ждали. От солдат пехотного полка, к которому была приписана пулеметная команда, успевших поучаствовать в боях на территории Восточной Пруссии, Денис услышал подробности гибели русской армии, главным виновником которой все без исключения ветераны этих злополучных боев считали генерала Ренненкампфа, который не помог окруженным немцами войскам, не пришел вовремя на поле сражения. И все потому, что он не русский, а немец… Толкуя об этом, пехотинцы озирались по сторонам, боясь офицеров.
Однажды вечером весь полк был поднят по боевой тревоге. В сумерках роты и батальоны вытянулись в походную колонну по шоссе, ведущему на запад. Вскоре стало совсем темно, и по колонне пронеслась команда «не курить». Пулеметная команда двигалась в середине полковой колонны. Двигались тихо, только слышен был ровный стук колес двуколок да цокот копыт.
Несмотря на запреты командиров, солдаты, бредя в полной темноте, переговаривались вполголоса. Кто-то вспоминал свой дом, жену, детей. Кто-то сетовал, что из-за этой проклятущей войны не успел управиться по хозяйству.
– Сейчас самое время хлебушко молотить, – с нескрываемой горечью в голосе промолвил уже немолодой ефрейтор Осипов, второй номер пулеметного расчета, у которого в далекой псковской деревне остались хозяйство, жена, два сына-подростка и дочь на выданье.
– А мне беспокоиться не о ком и не о чем, – бахвалился младший унтер Самойлов, шагая за двуколкой, – женой еще не обзавелся, а все хозяйство старшему брату перешло.
– Это плохо, когда нет ни кола ни двора, – сказал мудрые слова ефрейтор, – солдата должен обязательно ждать кто-то дома, только тогда он, чтобы непременно вернуться к родным, будет предельно бдителен и осторожен, сможет в полной мере познать нелегкую науку выживания в этой страшной войне.
– Может быть, ты и прав, – задумчиво промолвил Самойлов и замолчал, по-видимому, обдумывая слова своего старшего товарища по оружию.
– Слышь, братцы! – подбежал к двуколке ординарец начальника пулеметной команды ефрейтор Пузанов. – Я слышал, что накануне вечером на одном из столбов, что вдоль дороги стоят, шпиёна поймали. Передавал, гад, по телефону про выдвижение нашего полка. Конный разъезд соседнего кавалерийского полка его тут же саблями посек и фамилии не спросил…