– Возможно.
Глава 8
Утром меня приветствует кофейный аромат, тянущийся из кафе в гостевую комнату. Желудок давно забыл о вчерашнем сэндвиче и теперь заставляет меня подняться с уютных подушек и сбитых простыней, чтобы позавтракать. Заснула я в одежде: трениках и ботанской рубашке, отчего она измялась больше обычного. Кто-то принес мою сумку из машины и аккуратно положил на нее ключи. Я бросаюсь к ней. Мой драгоценный сто первый экземпляр внутри, завернут в кухонное полотенце и закрыт в огромном защитном чехле. При виде его у меня вырывается облегченный выдох, и я не свожу с него взгляда, пока переодеваюсь в джинсы и чистую футболку.
Когда я спускаюсь в кафе, встречаю сидящих за столом женщин с прижатыми к ним колясками, и мужчину в углу, в одиночестве читающего газету. Ни одного знакомого лица. Я все же немного надеялась, что Эндсли будет ждать меня с кофе и буррито на завтрак, готовый рассказать о Дженне.
– Амелия?
Из-за мраморного прилавка, рядом со стеклянной витриной, наполненной утренними пирожными, появляется чья-то голова. Она принадлежит небритому и грубому пожилому мужчине, чье состарившееся под солнечными лучами лицо покрывают морщины. Он склоняет набок голову.
– Вэл сказала, что ты появишься, – поясняет он, когда я подхожу. Его голос похож на звук, исходящий от старой машины, которая едет по гравийной дороге: грубый и неровный. – Также она просила сказать, что, пока ты спала, она взяла ключи от машины из твоей спальни и сходила за твоей сумкой. Ну, возможно, она просила не упоминать, что была в комнате, пока ты спала; но ты же все равно бы спросила.
– Ничего страшного, – уверяю я, не в силах думать о чем-то, кроме витрины с пирожными. – Сколько стоят слойки?
– Я Ларсон, – продолжает он, будто и не слышал вопроса. – В основном молодежь обращается ко мне как к мистеру Ларсону, но если не будешь жаловаться на крепость кофе, можешь называть меня как угодно. Ваше поколение не представляет, каким должен быть кофе, вы портите его горстями сахара, сливками и всякими искусственными подсластителями.
Я определенно не до конца проснулась, чтобы следить за ходом его мысли. Была бы здесь Дженна, она бы давно в недружелюбной манере пихнула кредитку через прилавок и попросила немедленно обслужить себя, а разговоры оставить на потом.
– Мистер Ларсон, можно мне только слойку и воду? – спрашиваю я.
– С каких это пор кофе должен походить по вкусу на мороженое? И кто на этой божьей земле возомнил, что он должен иметь привкус тыквы? – Кажется, его ворчание не прекратится, но, к счастью, он подходит к витрине со щипцами и, не в состоянии расширить их до размера слойки, с трудом пытается захватить ее.
– Знаешь, все эти хлопья, – продолжает он. – Сахар и зефирки. Они вас испортили. Все ваше поколение уверено, что завтрак, как и вся жизнь, должен быть настолько сладким, чтобы аж зубы сводило. Но иногда жизнь горька, так что привыкайте.
Он бросает щипцы, издав раздраженный звук, и резким движением руки кладет слойку на белую керамическую тарелку.
– Виновато государство. Все эти сладости. Вы не перестанете быть покладистыми, пока оно делает вас жирными, ленивыми и зависимыми от системы здравоохранения. Как религия. Или «Нетфликс».
Теперь он наливает мне кофе; бесполезно даже пытаться сказать мужчине, что я его не заказывала.
– Ты ужасно низкая, – решительно бросает он. – Дело в сахаре. Барышня, никаких денег – распоряжение Вэл. Она сказала, что, пока ты здесь, все за счет заведения.
– Спасибо, – благодарю я и тянусь к карману джинсов за мелочью, – но я могу заплатить.
– Барышня, ты слышала, что я сказал? Это распоряжение Валери, а не мое. Уже встречалась с Вэл?
– Да, сэр, встретились вчера вечером, – отвечаю я.
Это же очевидно. Я спала у нее в гостевой комнате.
– Что ж, если ты решила с ней спорить, то последствия сахарной эпидемии хуже, чем я думал.
На этом он, бормоча себе под нос, уходит в маленькую комнату, прилегающую к кафе. Я сажусь подальше от матерей с колясками и опускаю взгляд на кофе. От одного глотка на руках дыбом встают волосы, а глаза наполняются слезами; я закидываю в рот кусочек слойки, надеясь усмирить неожиданный порыв выпрыгнуть из собственного тела. У меня вырывается короткий, но отчаянный кашель, когда пытаюсь избавиться от кислотного привкуса в горле. И тут от основания лестницы до меня доносится ответное «гав».
– Нет, исключено, – бросаю я, но Уолли уже виляет хвостом и игриво прыгает на месте. – Нет, Уолли, даже не думай, – решительно повторяю.
На длинных лапах он мчится через весь ковер к моему расположенному в углу столику и мгновенно бросается мне на плечи. Мокрые лапы нетерпеливо трутся о мою чистую футболку, а язык радостно облизывает мне брови.
– Уолли, прекрати. Прекрати! Слезай.
Колясочная бригада молчит, ее члены, слегка разинув рты, изящно держат в двух руках чашки с кофе и не спускают глаз с меня и Уолли.
Наконец, с помощью взятки в виде кусочка слойки мне удается заставить собаку сесть у ног, но хвост все еще радостно бьется о ножку моего стула. Мистер Ларсон подходит к моему столику с еще одним кофе.
– Спасибо, мистер Ларсон, но у меня его еще много. – И я не хочу вонять, как вареный гудрон.
– Это не тебе. Ежедневное варево для Уолли. Держи, малыш.
Он ставит перед псом чашку, и тот перестает лизать мою штанину и запускает длинный язык в напиток.
– Я думала, что собакам противопоказан кофеин, – замечаю я.
– Мой кофе полезен всем, – объявляет мистер Ларсон, но я не могу понять, гордится он этим или просто защищается. – Каждое утро Уолли его пьет, и до сих пор никаких последствий не наблюдалось. Ну, кроме небольшой оживленности.
Будто доказывая его утверждение, пес навостряет уши, и концы свисающей с них неопрятной шерсти нависают над полупустой чашкой. На секунду он замирает, а потом рвется к лестнице, и ни один фотограф в мире не сможет запечатлеть эту едва различимую серую молнию.
Вскоре снизу доносятся ужасный лай и крики. Голос Валери я узнаю моментально, нападающие и неодобрительные интонации возвышаются над гвалтом. Кроме того, слышится раздраженный, но смеющийся голос Алекса. Я быстро запихиваю в рот остатки слойки и спешу вниз, мечтая встретить Эндсли.
– Амелия, дорогая, ты уже встала. Надеюсь, спала хорошо.
– Спасибо, – отвечаю я и пробегаюсь взглядом по магазину, но его здесь нет.
Натянутая улыбка сползает с лица Алекса, когда тот замечает мои бегающие глаза.
– На неделе он обычно очень занят, – комментирует парень. Никому не нужно объяснять, кто этот «он». – На самом деле он не любит общество. И прошу прощения за его вчерашнее поведение.
Эндсли не стал рассказывать Алексу про наше общение в Орманской комнате.
– Но когда мы снова говорили вечером, он сказал, что мы…
– Снова? – перебивает Валери. – Вы говорили вечером? Даже после знакомства, при котором он был безобразно груб?
– Да. Я отправилась попить и блуждала по коридору. Он сказал, что мы встретимся сегодня…
«Возможно, – вмешивается разум, – он сказал, возможно».
Валери в изумлении поворачивается к Алексу.
– Александр, ты знал об этом?
Тот переводит недоуменный взгляд с меня на Валери и поправляет висящую на плече тяжелую курьерскую сумку.
– Я не знал, что они разговаривали вечером, если ты это имела в виду.
– Конечно же, это. Где он сегодня?
Прикрыв глаза, Алекс запускает пальцы в свои кудри.
– Не знаю, – почти хныкает он. – У меня мало времени, чтобы подготовиться к летней ярмарке…
– Александр, важно, чтобы он по возможности был вовлечен в каждое социальное событие. Ну а теперь, где он?
Они снова обмениваются странными взглядами, и я в который раз ощущаю себя инструментом, который нужен только в определенный момент, а в остальное время о нем забывают.
Я наблюдаю за их безмолвным разговором. Валери слегка вскидывает голову и разворачивает ладонь. «Необычно». Алекс едва заметно дергается и дважды моргает. «Да, но только ты говоришь, что он должен быть занят». Голова заметно поворачивается в мою сторону. «А мы ей доверяем?»
– Сегодня среда. День крепости, правильно? – судя по всему, Валери обращается ко мне, хотя продолжает смотреть на сына. – Александр отведет тебя.
– Нужно разобраться с ярмаркой, – спорит Алекс. Его тон намекает, что он сам может дать ответ о моей порядочности, и это плохо.
– Сегодня ты оформляешь аренду палаток с мистером Сэмпсоном, так ведь? – интересуется Валери.
– Нет, мам. Я должен… – начинает Алекс, но быстро замолкает. Я всерьез задумываюсь, заканчивает ли здесь кто-то предложения.
– Я позвоню мистеру Сэмпсону и узнаю про аренду, – продолжает Валери. – И больше ничего не хочу слышать на эту тему. Не заставляй меня внести тебя в черный список к мистеру Эндсли.
– Но ты только убрала меня из него, – бормочет Алекс, и я наблюдаю, как его лицо изменяется от приятного студента колледжа в обиженного пятилетку.
Против воли мне становится ужасно весело.
– Пошли, – говорит парень, – отведу тебя к Нолану. Уолли! Идем. – Пес украдкой лижет деревянную коробку спичек, лежащую возле камина. – Уолтер! – командует Алекс. – Пошли!
А вот история о том, как я оказалась в ржавом коричневом пикапе с лучшим другом и глупой, но доброй и очень невоспитанной собакой Н. Е. Эндсли.
Во время поездки мы почти не общаемся. Дизельный двигатель ужасно ревет, и, кажется, даже небольшой разговор повредит мои голосовые связки. Уолли должен сидеть в кузове, но просовывает свою огромную морду в заднее стекло, чтобы облизать мои волосы, и в итоге перебирается внутрь. Он удобно устраивается на сиденье между мной и Алексом, радостно и часто дыша, и кладет передние лапы на мою левую ногу.
– Виноват Нолан, – пытается перекричать шум мотора Алекс, – так и не потрудился воспитать его.
В его голосе проскальзывают и упрек, и снисходительное отношение к Эндсли, и я с болью вспоминаю о Дженне.