Я едва не забываю, что уеду через два дня.
Но только лишь едва.
– Давай скупим кучу книг и почитаем их на пляже, – предлагает он вместо приветствия.
Автопортрет: вместо песка часы наполнены крошечными книгами, а с помощью комбинированной съемки среди них запрятана я.
Меня одновременно и отвергают и притягивают книжные полки. Тело отступает, а душа тянется вперед в отчаянной попытке отделиться и окутать собой произведение. Я стороной обходила книги и наполняющие их проблемные сюжеты, но сейчас готова вернуться, хотя и волнуюсь, что после двух ночей, проведенных с читающим мне Ноланом, не смогу насладиться ими в полной мере.
Я разбита.
Признаюсь в этом Нолану, который нашей первой целью выбрал историческую комнату. На пороге нас встречает безголовый манекен в одеянии регентской эпохи, а на стенах расположились репродукции важных исторических документов.
– Мы все разбиты, – говорит он. – Разве не в этом суть?
– Паршивая суть, – бросаю я.
– Паршивый мир, – парирует он.
Я констатирую, что у нас слишком плохое настроение.
– Расскажи о чем-нибудь не паршивом, – заявляет он, наклонив голову над открытой в руке книгой и огрызком яблока, лежащим в другой ладони.
– Рассветы.
– Сияющие от атмосферных загрязнений, которые медленно убивают нашу планету, – возражает он.
– Щенки, – предлагаю я.
– Что именно? Как их пускают на мясо в некоторых странах или как их убивают, потому что в мире их слишком много?
Игра идиотская и напрягающая, но мне она нравится.
– Океан, – продолжаю я.
– Слишком много песка. – Он захлопывает книгу, ставит ее на полку и дрейфует к другой. – Люди умирают в океанах.
– Люде везде умирают, – возражаю я, не обращая внимания на легкое покалывание в сердце.
– Именно, – говорит Нолан, поворачивая ко мне лицо, – потому что мир паршив.
Мы снова прикипаем взглядами друг к другу. На удивление и к счастью, первым сдается Нолан. Уголки его губ взлетают вверх, а в глазах наконец загорается веселье.
Я захожусь смехом.
– Думаю, что у всего есть вероятность стать паршивым. Но только в определенном контексте.
– Тогда нам стоит держаться подальше от контекста.
Остальные не поймут эту шутку вне контекста. На моем лице появляется грустная улыбка, которую писатель описал бы как изнуренную и томящуюся. Иногда – и сейчас именно такой момент – кажется, что ты живешь прошлым, несмотря на то, что событие происходит в настоящем, ведь для полного погружения все выглядит или слишком фальшивым, или слишком идеальным, или слишком далеким.
Мы перебираемся в викторианскую комнату, к креслам с кружевными накидками, лампам с бахромчатыми абажурами и изысканными розовыми шкафами для книг. Пространство освещает люстра со свисающими с нее жемчужинами, и заливает мягкая музыка, подходящая в виде фонового сопровождения для монолога одной из героинь Джейн Остин. Нолан рассматривает полки, проводя пальцем по их корешкам, пока не находит объект своих поисков.
– Читала ее?
Я не могу рассмотреть название, но на обложке женщина в длинном платье, сидящая верхом на лошади, а сама книга размером напоминает словарь.
– Нет? – колеблюсь я. Нолан уверенно опускает ее в корзинку, в которой уже лежат две книги из исторической комнаты.
Обшаривая каждый уголок помещения, бессистемно уставленного фолиантами, он напоминает пчелу, перелетающую с цветка на цветок. Когда Нолан готов уйти в другое помещение, я замечаю знакомую ярко-синюю книгу с шотландским названием. Мое сердце сжимается от воспоминания о том, что Дженна обещала привезти мне горца в килте.
– Читал эту? – спрашиваю я сквозь боль.
Нолан поднимает бровь.
– Нет. Стоит?
Я собираюсь объяснить, насколько запутан и прекрасен сюжет, что в нем говорится о путешествиях во времени, шотландских восстаниях и фольклоре, но удерживаю себя. Если я стану должным образом восхищаться произведением, то буду похожа на помешанного фанатика и разрыдаюсь по Дженне.
– Стоит, – отвечаю я, – думаю, тебе понравится.
Нолан кладет томик в корзину.
– Выбрала что-нибудь? Бери, что хочешь. Мы все понесем к озеру.
Я не упоминаю о том, что он соединяет наши душевные раны – воду и книги – и с их помощью создает великолепную вторую половину дня.
Слишком роскошно и экстравагантно. Мне не следует платить карточкой Марка за безрассудную покупку, но я просто не могу устоять, а он не будет против. Скорее всего, он просто придет в восторг. Я выбираю пару книг из тайной комнаты, одну из приключенческой и кладу их к остальным.
Мы спускаемся на первый этаж, чтобы расплатиться, но Нолан даже не удосуживается позвать из-за фортепиано Валери. Заходит за прилавок, сканирует каждую книгу, затем аккуратно откладывает их и расплачивается собственной карточкой.
– За свое я сама могу заплатить, – протестую я.
– Конечно, можешь, – отвечает он и достает из-под прилавка холщовую сумку, – но я тоже могу. Ничего страшного.
– Я должна заплатить за свое, – не унимаюсь я, хотя не понимаю, зачем продолжаю настаивать.
– Позволь заплатить за тебя, – просит Нолан, – пожалуйста. – И, наклоняясь вперед, касается моей щеки. Ужасно смелый жест, когда вокруг скопилась целая толпа покупателей. – Позволь подарить тебе истории.
Такую сексуальную фразу мне еще никто не говорил; вдруг слово страсть принимает для меня абсолютно новое значение.
Чтобы Алекс не втянул нас в свой бедлам по подготовке к ярмарке и не привлек к отмывке аппарата для изготовления сладкой ваты, мы ускользаем через черный ход. На машине Нолана едем в его дом, так что нам приходится только спустить книги с холма, а не тащить их через весь город. Я только села в его авто, где кожаный салон контрастирует со старым пикапом Алекса, но уже чувствую себя на своем месте.
Странно это или нет, у меня нет времени на раздумья.
Все кажется удивительным. Мы растягиваемся на пляже рядом с крепостью, зарыв голые ступни в песок, Нолан читает выбранный мною шотландский любовный роман, а я – выбранное им фэнтези. Остальные книги ласково выглядывают из сумки, обещая, что мы проведем бесконечные часы, погружаясь в различные сюжеты, будто давно выработали такую привычку и еще долго ее не забудем.
В голове не укладываются собственные эмоции. Они совершенно новые, искрящиеся и нежные; но кажется, будто я их переживаю заново, словно давным-давно сидела с Ноланом Эндсли на этой же кромке пляжа, а его темные волосы закрывали вид на озеро.
Должно быть, сегодня мой внутренний видоискатель чувствителен как никогда. Я и Нолан, сидящие у воды, вокруг разливаются блики – идеальная фотография.
В «Орманских хрониках», после того как сестры обнаруживают, что Эмелина стала новой королевой, они бредут по комнате, наполненной снежными шарами, в которых укрылись крошечные миры со своими жителями. Эмелина находит в них успокоение, а Эйнсли – загнанность в угол.
– Как здорово, – сказала Эмелина. – Можно взять с собой книги, семью, да кого хочешь, и никто вам не помешает.
– Как глупо, – ответила Эйнсли. – Какой смысл жить, если впереди тебя не ждет ничего лучшего?
– Какой смысл жить, если ты слишком занята, чтобы жить? – возразила Эмелина.
Большинство соглашается с Эйнсли. И эту цитату набивают на руках рядом с каллиграфически выведенными «страсть к путешествиям» и «путешественник». Дженна была как Эйнсли: всегда тянулась к следующей цели, за новым успехом. Я постоянно сравнивала себя с Эмелиной: рада собственной спонтанности, пока она не выходит из зоны моего комфорта.
И вот кто-то потряс мой снежный шар, отчего я потеряла былую уверенность.
Но если я окажусь взаперти, то хочу, чтобы в моем снежном шарике продолжался этот самый момент, в котором я рядом с Ноланом Эндсли. К горлу подкатывает ком надежды от такой перспективы.
Я откладываю книгу и окидываю взглядом озеро. У горизонта проносится моторная лодка, издалека доносятся визги катающихся на водных лыжах. В небе парят чайки, их жадные крики сливаются с плеском волн. Я откидываю голову и представляю, как делаю снимок птицы, летящей под ослепляюще-синим небом. «Вид на пузико». Фото получилось бы настолько бестолковым и некрасивым, что даже Дженна бы рассмеялась. А еще она прикрепила бы его себе на стену.
Я возвращаюсь к роману, но, прочитав дважды одну страницу, со стоном отбрасываю книгу в сторону.
– Все так плохо? – интересуется Нолан, не отрывая взгляда от своей книги. Выражение его лица выдает полную увлеченность сюжетом. – Герой умер?
– Нет, – отвечаю я. – Просто… я потеряна.
Мой бок пронзает слабый удар, я переворачиваюсь и замечаю отдергивающийся от меня палец Нолана, которым он теперь переворачивает страницу.
– Ты здесь, – объявляет он. – Ты не можешь потеряться, когда рядом с тобой сидит человек… В книге станет понятно, настоящее ли привидение? И камни воздействуют на всех или только на нее?
Мой внутренний циник хочет возразить, что потерянность не исключается единением. Только вот вокруг появляются киты, я клянусь, что больше в них не нуждаюсь, и возвращаюсь к Нолану в снежный шар.
Спустя два часа раздается звонок на телефон Нолана. Незамысловатая зомбирующая мелодия, не идущая в сравнение с современными рингтонами.
– На связи тысяча девятьсот девяносто пятый год, – язвлю я.
– Мы еще не родились в девяносто пятом, – парирует Нолан, нажимает на отбой и возвращается к чтению.
– Важное? – спрашиваю я.
Поверх книги заметна легкая улыбка Нолана, который укладывается на живот на теплом песке.
– Не особо.
Спустя пятнадцать минут красный пикап с ревом въезжает на подъездную дорожку синего дома, расположенного на холме перед нами, и утверждение Нолана полностью опровергается.
Мы садимся, отряхиваем от песка руки и отбрасываем солнечную негу и книги, когда с холма спускается внушающий ужас Алекс.
– Привет, Алекс, – здороваюсь я, когда он ступает на песок, но парень игнорирует меня и направляется прямиком к Нолану, который всем своим видом показывает, что лучше сходит поплавать, чем станет разбираться с другом.