– Я не жду, что ты мне напишешь, – продолжаю я и добавляю, раз уж никогда не буду твердо уверена в своем решении: – Для меня все было важно. Ты стал важным для меня. Правда. – Он продолжает молчать, опустив голову. – Прощай, Нолан, – выдыхаю я.
Амелия из прошлого попросила бы его звонить, писать или приехать в гости, но новая Амелия осознает, что лучше оставить все на своих местах, здесь, в Локбруке, у подножья озерных волн, которые никогда не перерастут в океан.
Я вяло машу на прощание Алексу и Валери. Мне стоило бы выразить им признательность за широкие души, но на сегодня у меня иссякли силы извиняться и прощаться. Я выхожу из книжного магазина, колокольчики над дверью печально звенят на прощание.
Я уже на полпути к стоянке, где припаркована моя машина, как он выкрикивает мое имя. Несмотря на кипящую внутри меня лаву, ноги застывают на месте. Только упомянув мое имя, он приковал меня к месту с помощью «Старинных чар».
– Амелия, – повторяет Нолан и останавливается в нескольких метрах от меня. – Амелия.
Это всего лишь мое имя, но почему оно кажется самым желанным словом, которое я когда-либо хотела услышать?
– Нолан, – выдыхаю я. Что еще я могу сказать? Я должна уехать.
– Это не ты, – бросает он. – Дженна бы не этого хотела.
– Ты не прав, – отрезаю, – я должна вернуться.
Нолан тяжело дышит, не знаю уж, от бега или от переживаний. Теперь я не обязана знать. Он запускает пальцы в волосы и расхаживает перед капотом машины. Как будто тонет на суше. Мысленно я разламываю землю между нами, чтобы отдалить от себя и его, и его страдания.
– Есть снимок, – вдруг произносит Нолан с горящими глазами. – Есть снимок, на котором девушка свернулась на стуле. Она не смотрит в объектив, а только сидит с надетыми наушниками. Она… – Его голос дрожит, и он замолкает. – Она самая прекрасная девушка. Она озаряет все вокруг, потому что впитывает в себя каждую книгу, но даже когда устает, все равно проглатывает главу за главой. Вот какая она.
Я заставляю себя открыть дверцу хетчбэка и закинуть внутрь сумку.
– В небе она видит китов, а еще она проявит себя в будущем. Правда, она не уверена, как именно, но это непременно случится.
Я захлопываю дверцу.
– Я люблю ее, – шепчет Нолан, и мое сердце останавливается. – Знаю, это преждевременно, фантастически и глупо, но я люблю Амелию Гриффин, и если она позволит мне любить ее – как она захочет, – мы смогли бы вечно рассказывать друг другу истории. О снимках, китах и… всем, о чем ты захочешь, Амелия.
Я пропускаю мимо ушей звучащие в его голосе неуверенность и надежду. Будь у меня больше душевных сил, поцеловала бы его на прощание, но я слаба. Чем быстрее я уеду, тем быстрее мы обо всем забудем. Тем быстрее все вернется на круги своя.
Уезжая, я оставляю Нолана Эндсли еще более потрясенным и сломленным, чем при нашей первой встрече, и смотрю в зеркало заднего вида, как уменьшается и отдаляется его лицо. Я дожидаюсь, когда разорвется наша нить, и задумываюсь, не хлестнет ли она, как резинка, по моей руке, нанеся ответный удар.
Но этого не происходит.
Не стоило мне приезжать.
Когда я проезжаю мимо озера, в нем уже нет китов. Среди деревьев ничего не скрывается и не предвещает ни приключений, ни угроз. Обыкновенное озеро. Обыкновенные деревья.
Глава 18
Все вернулось на свои места. Ну, на новые места, в которых нет Дженны.
Просыпаясь каждое утро от техасской жары и доносящихся из телевизора звуков, я повторяю это как мантру.
Все вернулось на свои места.
Я иду на подготовительное занятие и пишу подробный конспект. На самом деле там много экспертов, ведущих тренинги личностного роста и здорового образа жизни, которые дают полезные советы, например, как из дешевых продуктов сделать вкусный салат или как устроиться на неполный рабочий день, при этом совмещая и общение с друзьями, и большую академическую загруженность.
Занятие заканчивается, и, когда я начинаю собирать вещи, ко мне с благодарностью о посещении подходит одна из преподавателей и спрашивает о выбранном мною университете.
– Мизула, – отвечаю я.
– Отличное заведение, – озаряется ее лицо. Она так неподдельно рада, словно я сообщила ей, что выиграла в лотерею два раза подряд и теперь хочу разделить с ней выигрыш. – Ты будешь в восторге! Уже решила, что будешь изучать?
Я долго не отвечаю, потому что полностью поглощена сбором ручек, блокнотов, проверкой, не забыла ли свой телефон, поэтому ляпаю первое, что приходит на язык.
– Фотографию.
Ложь, ложь, ложь.
– Ах! – Наклонившись, она радостно берет меня за руку. – Сходи в «Художественный музей Мизулы». С ума сойдешь от него!
Остаток дня я прилагаю массу усилий, чтобы прийти в себя – вот мое наказание за неосторожность. И клянусь, что больше такого не повторится.
Когда интернет взрывается от новости о продолжении «Орманских хроник», я вместе со всеми узнаю, что в них будет пять книг, а не три. Н. Е. Эндсли не звонит мне и не сообщает, что третья часть выйдет в следующем году в июле; я тоже не звоню ему.
Дважды в неделю я ужинаю у Уильямсов. Мы подписываем стипендиальные документы, обсуждаем грядущий семестр. Однако на прощание я не иду в комнату Дженны. Ведь что еще не было сказано?
Все вернулось на свои места.
Кроме фотографии.
Через несколько дней после семинара я забываю про внутреннюю мольбу о привычной повседневной жизни, направляюсь в Downtown Books и сообщаю заведующему, что до конца лета буду фотографировать их мероприятия. Разумный ветер здесь ни при чем, ведь он остался в Локбруке; просто чтобы дожить до осени, мне нужно позаниматься тайным увлечением. И возможно, таким образом я избавлюсь от абсурдной погони за снимками и смогу вернуться к жизни.
Всего лишь месяц.
– Мы не сможем заплатить тебе, – объявляет мне начальник Бекки в трениках и футболке, совершенно не похожий с Валери. – Бюджет не позволяет.
– Мне просто нужен опыт, – поясняю я.
Ложь, ложь, ложь.
Значит, я буду делать не одиночные снимки, чем освобожу себя от прежней вины. С авторских встреч, проходящих по крайней мере два раза в неделю, у меня набирается столько снимков, что галерея на сайте Downtown Books еженедельно увеличивается в два раза.
– У тебя талант, – сообщает мне писательница, которую я помню по КДКФ. Когда она подписывала книгу фанату, я успела запечатлеть ее смешок. – Тебе стоить заняться этим профессионально.
Я благодарю ее, стараясь не концентрироваться на комплименте, который отзывается во мне, словно камень, брошенный в колодец.
Сегодня возвращение домой кажется особенно мучительным. Я измотана. В магазине друг за другом прошли два мероприятия, отчего не чувствую ног, а еще я весь день корпела над университетской анкетой по подбору соседки в общежитие.
Полагается, что так мне подберут идеальную соседку, и до начала семестра у нас появится время на знакомство и общение. Эта мысль преследовала меня целый день, как грозовая туча, и раз разумный ветер так и не последовал за мной, пришлось тянуть ее за собой, чтобы дождь не грянул на невинных посетителей.
Вернувшись домой, я бросаю камеру на одеяло, не в силах прибрать ее на место, и позволяю себе притвориться еще раз. Несмотря на то что привычная жизнь подразумевала отказ от всех грез, кроме чтения, я, направляясь в душ, все же тяну за собой тучку. Представляю, как она подплывает под кран, темнеет, наполняясь водой, и выливает дождь на мою голову.
Поделом мне.
Я обматываю тело полотенцем и вместе с клубящимся за спиной паром возвращаюсь в комнату, чтобы перед сном отредактировать пару фотографий.
– Мам?
Она вскидывает голову, так что светлые волосы взлетают от неожиданности, и быстро откладывает в сторону фотоаппарат.
– Прости, – виновато оправдывается она, будто читала мой дневник.
Она выглядит старше своих лет – плечи ссутулились, руки одряхли, а ногти стали болезненными и хрупкими.
Подвязывая полотенце, я сажусь на кровать рядом с ней и тянусь к камере. Она все еще включена: на экране рядами аккуратно выстроились фотографии с сегодняшнего мероприятия.
Мне следует злиться за ее любопытный нос, но этого не происходит.
Она искоса смотрит на меня, потому что из гостиной виднеется телевизионная реклама электрической щетки. Однако сидя рядом с ней, моей мамой, которая после ухода отца так и не нашла себе пристанище, я проникаюсь к ней жалостью.
А еще я раздумываю о Нолане, раскладушках и Ормании.
Нолан.
Впервые после отъезда из Локбрука из волн с надеждой показывается кит, но я отталкиваю его обратно в воду и продолжаю плыть на надежно управляемом и в целом надежном судне рациональности и зрелости.
– Я фотографировала в книжном магазине, – поясняю. – Раздача автографов и все такое.
Поворачиваю к ней экран, на котором взрослый мужчина с раскрытым ртом, который держит в руках чересчур толстую книгу.
– Джон Ринкер. Пишет очень скучные книги, которые все обожают.
Я пролистываю несколько снимков, останавливаясь на фотографиях с прошедшего неделю назад мероприятия. Широко улыбаясь в камеру, женщина подняла над головой, как кубок Супербоула[9], детское фэнтези.
– Писательница, еще неизвестная. Она была вне себя от радости, ведь ее книгу опубликовали, и ее нисколько не волновало, что на презентацию пришло только шесть человек. Она заявила, что после публикации теряешь контроль над книгой, но насладилась ее написанием и теперь наслаждается тем, что люди – не важно, сколько – читают ее.
Мама молчит, но и не возвращается к своим шоу.
Я листаю дальше в попытке найти что-то интересное, но по большей части на всех фотографиях только радующиеся приобретенным книгам люди. И тут я дохожу до самого первого снимка.
Мне он очень важен.
Дженна склонила голову. Она рассматривает расписание КДКФ, ее губы изогнуты от сосредоточенности и легкой усмешки над моей запредельной радостью. По ее щеке спадает прядь, завиваясь в кудри под подбородком.