ьства удерживали его. Первое — на дороге к вырубке нет следов танковых гусениц, а только один — от БМП. Значит, танки пришли сюда другим путем. Каким?
Вопросы пока оставались открытыми. Поначалу, задав их самому себе, Низов хотел сразу же разобраться, как машины оказались здесь. По колеям определить нетрудно. Однако тут же отказался от своего замысла. Слишком велика вероятность наткнуться на часовых. И второе. Оставалось еще достаточно времени для того, чтобы резерв сменил район расположения. Низов знал: теперь, когда данные разведки переданы, наступление начнется на рассвете. А до него — несколько часов.
Получалось, выбора нет. «Надо ждать, — подумал Низов. — Если существует хоть один шанс из десяти, что танки двинутся отсюда раньше, я не имею права его не учитывать. Но просто ждать, не имея заранее решения на случай, когда резерв вдруг станет уходить, бессмысленно. Только вот существует ли вообще реальная возможность в моем положении выяснить направление движения колонны?»
Низов пока не знал ответа на этот вопрос. У него еще не появилось и наметок плана действий. Впрочем, первое, что предстояло сделать — выбрать удобное место для наблюдения. Это оказалось несложно. Разведчики залезли под большую разлапистую ель, разгребли до подмерзшего игольника снег, которого здесь выпало немного, сели, прислонившись спинами к толстому стволу.
— Подождем тут до рассвета, — сказал Низов.
Это была первая и не самая трудная часть решения. Больше ему добавить пока нечего. А Низов чувствовал: люди ждут от него разъяснений, конкретного плана, ведь они отлично поняли, что не просто так, не по капризу своего командира остались около танков, когда задача, считай, выполнена. Значит, не исключается какой-то поворот событий и им снова придется действовать.
Низов, конечно, мог пояснить свое распоряжение: вполне реален уход резерва с вырубки еще до начала наступления. Но тогда сразу же вставал вопрос: как определить, куда он двинется. Сколь-нибудь подходящего ответа у командира пока еще не было.
Однако сидеть молча становилось все тягостнее. И тогда Низов решил хоть как-то отвлечь разведчиков от томительного ожидания.
— Николай, о чем задумался? — спросил он Литовченко.
Радист тотчас отозвался:
— Если утром понадобится связь, хлопот не оберешься. Помехи пойдут сплошняком, пробиться будет трудно.
— А вот Абушев, наверно, о доме вспоминает, — сказал Низов, чтобы разговор не оборвался. — У него срок службы скоро заканчивается. Так, Володя?
— Да, — ответил сержант, — только о доме сейчас нельзя. Там тепло. Стану думать — будет казаться еще холоднее.
По голосу Низов не смог понять: шутит Абушев или говорит серьезно. А тот продолжал:
— Я о танках, командир. Плохо, если уйдут отсюда раньше рассвета. Мы ведь этого и ждем. Гадай тогда, с какого рубежа контратакуют. На лыжах за машинами не поспеешь…
«Не поспеешь, — повторил про себя Низов. — Но какой тогда вывод? Абушев тоже, видимо, ломает голову, ищет его». Уже в который раз он удивлялся. Его люди мерзнут, недосыпают, идут вперед из последних сил. И вот выпадает им возможность хоть ненадолго забыться, подумать о более приятном. Но нет же! Они продолжают размышлять о том, как лучше сделать свое дело. И это — не показное. Работа захватывает их, не оставляя места ни каким-то ненужным действиям, ни отвлеченным мыслям. Кстати, он совсем забыл о Разгуляеве. А тот наверняка надеется, что командир обратит внимание и на него.
— Как настроение, Валера? — спросил Низов.
Солдат, словно ждал вопроса, ответил сразу:
— Нормально, товарищ гвардии лейтенант. Вот о службе размышляю. Мне теперь о ней крепко думать надо. Вроде как в долгу я оказался. Перед товарищами да и перед самим собой.
— Ну, это сильно сказано, — вступил в разговор Абушев. — Начинать всегда нелегко. У меня вот тоже первый блин комом вышел. Помню, возвратились мы вечером с занятий. На стрельбище были. А там дождина, слякотно. Промокли до ниточки, все в грязи. После такого даже обыкновенная лампочка в казарме светит по-особому ласково. И только приладились почиститься, пообсушиться — сигнал «Сбор». Вскоре выясняется: группа должна уйти в поиск. Прикидываю: я — солдат молодой, от меня в разведке проку никакого, потому не возьмут.
Он не договорил, замолчал, и Низов понял, почему. Лагерь танкистов, кажется, ожил. Доносился скрип снега под ногами, обрывки торопливых, коротких фраз, видимо, команд.
Низов поднялся, следом встали и разведчики. «Сейчас произойдет то, чего я ждал и так не хотел, — подумал он. — Танки двинутся с вырубки, и наша работа, хорошая, трудная и честная, пойдет насмарку».
Лейтенант глянул на светящийся циферблат своих «командирских». До рассвета оставался один час. Но за это время по хорошей дороге резерв мог уйти далеко. Он прикинул, на сколько. Получалось, если танки действительно сменят район расположения, то разведданные, переданные группой, не только не помогут наступающим отразить контратаку, но и дезориентируют их, поставят в невыгодное положение.
«Может быть, готовятся к завтраку?» — мелькнула у Низова мысль. Но тут тишину разорвал могучий рокот запущенных двигателей. Лес наполнился сплошным басовитым гулом. «Все, больше медлить нельзя, — решил Низов. — Есть только единственный выход. Надо его использовать. И дело не в одних разведданных, которые теперь потребуется уточнить. Если я дам сейчас танкам спокойно уйти, не предприняв ничего, — наша работа окажется в конце концов всего лишь игрой».
— Лыжи оставить здесь, под елкой, — скомандовал Низов. — Вернемся потом на БМП — заберем. Литовченко пойдет со мной, Разгуляев — с Абушевым. Пока танки стоят, забраться сзади на броню. Лечь, затаиться и крепко держаться. Обязательно страховать друг друга. Они пойдут наверняка только с габаритными огнями, поэтому заметить нас не должны.
Низов хотел было взять Разгуляева с собой — так надежнее и спокойнее. Однако передумал: связист должен быть под рукой. О Разгуляеве позаботится Абушев, сделает все, как надо.
Танки стали выдвигаться по той самой дороге, по которой группа шла на вырубку. «Значит, мы видели след БМП, разведывавшей маршрут, — отметил про себя Низов, лежа на броне рядом с Литовченко и чувствуя под собой тепло, идущее от двигателя. — Хорошо, что они выбрали этот путь, — нам легче ориентироваться. Но вот куда пойдет резерв?»
Колонна остановилась в какой-то сотне метров от выхода из леса, когда уже брезжил рассвет. Один за другим глохли двигатели машин. Больше оставаться на броне было нельзя. И Низов, бросив Литовченко короткое: «За мной», спрыгнул в глубокий снег, заторопился в глубь ельника. Разведчики успели скрыться в нем, прежде чем в наступившей тишине застучали у них за спиной крышки открывающихся люков. Это еще больше утвердило Низова в мысли, что танки простоят здесь до начала контратаки.
Вскоре нашли Абушева и Разгуляева. Сержант был, как обычно, спокоен. А вот молодого солдата буквально распирало от возбуждения.
— Товарищ гвардии лейтенант, — сразу же громким шепотом заговорил он. — танкисты ничего не заметили! Ведь так, товарищ гвардии старший сержант?
— Так, так, — подтвердил Абушев.
— А вот как залезал на танк — не запомнил, — с сожалением сказал Разгуляев. — Волновался сильно. Все опасался: вдруг сейчас тронется.
Низов слушал солдата, не прерывая, хотя совершенно не ко времени был этот не больно-то связный рассказ. Он понимал: Разгуляеву надо дать выговориться, слишком много впечатлений, переживаний выпало ему за последние сутки.
Наконец Разгуляев умолк. И Низов обратился к Литовченко, который уже развернул радиостанцию:
— Что со связью?
Тот не ответил, видимо, не расслышал. Впрочем, можно и не спрашивать. Будет — Литовченко сам сразу же доложит. «Может хоть раз повезти в этом поиске? — подумал Низов. — Не просто так, ни с того ни с сего, а заслуженно, по трудам. Надо, чтобы повезло сейчас со связью. Очень надо…» И словно откликаясь на его мысль, Литовченко как-то буднично сказал:
— Есть связь, товарищ гвардии лейтенант.
«Устал, — мелькнуло в голове у Низова, — нет сил даже радоваться…»
— Передавай, — сказал он. — «Чугуны» вышли на рубеж…
Галина КовтунВ ГОЛУБОЙ НАШЕЙ ЮНОСТИ…
Проходят дни, месяцы с той памятной ночи в апреле 1986-го, когда случилась авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС. Вспыхнул пожар, огонь стремительно разрастался вокруг разверстой пасти реактора. Авария стала трагедией — героической — для тех, кто первым шагнул в огонь, чтобы спасти нас с вами.
В ту ночь дежурным начальником пожарного караула на атомной был лейтенант Владимир Правик, который первым бросился навстречу беде. Он во главе своих бойцов боролся с огнем, пока хватило сил, пока не потерял сознание. Его нет среди нас. Остались мать, жена, маленькая дочурка, остались друзья-товарищи. И еще — его письма, фотографии…
Говорят, что нравственный уровень общества — в его отношении к женщине. Каким изумительным человеком открывается Володя, ныне Герой Советского Союза Владимир Павлович Правик, в своих письмах к любимой, к невесте, к жене…
Они познакомились в Черкассах, когда Володя учился в пожарном, а Надя — в музыкальном училище. Это произошло в новогоднюю ночь. Надя собралась было ехать к родителям в Городище, а ноги занесли ее не на автобусную станцию — в пожарное училище на новогодний бал. Тут все было необыкновенным: стремительный весельчак Дед Мороз, взрывы хлопушек, дождь конфетти. Она с подружкой стояла в уголке как зачарованная.
И вдруг совсем рядом услышала явно рассчитанное на ее уши:
— Как ты, Сашко, считаешь — сколько лет этой малышке?
Симпатичный курсант обращался к Деду Морозу, который больше напоминал веселого разбойника.
— Да лет двенадцать уже есть.
Конечно, очень обидно слышать такое, когда тебе уже все шестнадцать. Но Надя сделала вид, что это ее не касается. Правда, разволновалась, даже не услышала, что заиграл оркестр. А курсант шагнул прямо к ней: