— У вас что, лейтенант, поджилки трясутся? — тоном, не терпящим возражений, перебил его ротный. — Оставьте свое мнение…
Он не договорил. Почти одновременно стеганули свинцовые очереди. Офицеры бросились к боевым машинам. К счастью, никого не зацепило. Из-под бронетранспортера Быков огляделся. Душманские крупнокалиберные пулеметы били с двух сторон. Удобное место выбрали, ничего не скажешь: под темнеющим на фоне ночного неба каменным козырьком и на склоне пологой высоты напротив входа в ущелье. Колонна оказалась в ловушке. Мотострелки отвечали из автоматов, но, похоже, их огонь не доставал душманских пулеметчиков. Запылал грузовик с зерном, где-то коротко вскрикнул раненый Быков, лежа под бронетранспортером, до крови искусал от досады губы. Как помочь ребятам, если минометы в походном положении, надежно укреплены сверху на боевой машине? Поискал глазами минометчиков. Все целы, ведут огонь из автоматов по душманам.
— Довгань!
Подполз сержант Довгань, командир одного из расчетов. Быков в двух словах объяснил свой план: попытаться стащить с бронетранспортера плиту, двуногу и ствол, установить миномет под прикрытием брони и подавить пулеметы душманов. Оба выползли из укрытия. Михаил запрыгнул на бронетранспортер, попробовал освободить плиту. Но не тут-то было. Опять резко хлестнула очередь, пули совсем рядом высекли искры из брони. Лейтенант снова приподнялся, ухватился за плиту. И опять трассирующая очередь по бронетранспортеру. Хорошо хоть ствол миномета успел ухватить, спрыгнул вместе с ним на землю. Переведя дух, коротко скомандовал:
— Довгань, приготовиться к стрельбе!
Сержант непонимающе уставился на командира взвода:
— Без плиты и двуноги?
— Давай мины! — прикрикнул на него Быков и с силой упер ствол в каменный выступ. Где-то он слышал или читал, что в минувшую войну минометчики, когда к этому вынуждала обстановка, обходились без плиты и двуноги. Современный миномет — не чета фронтовому. Но попробовать можно. Другого выхода у него попросту нет.
Пока Довгань стаскивал ящики с минами, лейтенант Быков готовился к необычной стрельбе. Убедился, что ствол миномета надежно упирается в землю. Подставил под него полусогнутую руку и слегка наклонил, на глаз прикинул расстояние до цели.
— Давай! — коротко приказал сержанту.
Довгань аккуратно опустил мину. Она с шипением вырвалась из ствола, понеслась в ночную темень. Взорвалась ниже пулеметного гнезда. Быков еще немного наклонил ствол, все также удерживая его на полусогнутой руке, снова скомандовал:
— Огонь!
Только шестым выстрелом минометчики накрыли душманов. Быков перенес огонь на другой пулемет, хлеставший по колонне из-под козырька в скале. Раскаленный ствол обжигал руку, но Михаил, не чувствуя боли, посылал по душманам одну мину за другой, пока пулемет не замолк насовсем.
Когда уцелевшие бандиты отошли в горы, Быкова нашел командир роты. Молча пожал руку, произнес негромко:
— Извини, лейтенант.
К слову сказать, из этого ночного боя капитан извлек хороший урок. Быкову потом еще не раз приходилось поддерживать его роту огнем, и он видел, что офицер бережет людей, прислушивается к советам, принимает верные решения.
Мужал, обретал боевой опыт и лейтенант Быков. В каких только условиях ни приходилось ему управлять огнем батареи. Однажды вместе с мотострелковой ротой попал в засаду в заброшенном кишлаке. Душманы находились буквально в двух десятках шагов, по ту сторону высокого дувала. Били так, что голову не поднимешь. Быков связался с батареей, назвал свои координаты и координаты цели.
— Да ты что, очумел там! — услышал в ответ голос комбата. — Это же огонь на себя!
Михаил твердо повторил координаты цели. Эфир долго молчал. Потом командир спокойно произнес:
— Укройтесь получше. Не дадим вас в обиду. Ребята не подведут.
Минометчики не подвели. Аккуратненько положили несколько мин сразу за дувалом.
Бой в зеленой зоне у подножья гор в декабре 1985 года стал последним для лейтенанта Быкова на афганской земле. В тот день наши мотострелки по просьбе командования афганской воинской части участвовали в ликвидации крупной душманской банды. Михаил шел в цепи рядом с прапорщиком Сергеем Хоменко.
Начался густой виноградник. Продвигались осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Вокруг было тихо и спокойно. Но Быков знал, как бывает обманчива тишина. Выстрела нужно ждать каждую секунду. Листья еще не опали, душманы могли затаиться за любым кустом.
По ним ударили из пулемета, едва они вышли на широкую желтую проплешину в винограднике. Мотострелки залегли, открыли ответный огонь. Михаил бил по душманам из автомата. Когда приметил, где прячется пулеметчик, вызвал батарею, попросил помочь.
Солдаты один за другим перебегали в виноградник — там они были в безопасности. Вот вскочил и побежал Хоменко. За ним, выпустив по душманам длинную очередь, бросился Быков. Сделал он всего три прыжка. Земля под ногами вдруг вздыбилась. Михаила швырнуло на несколько метров в сторону. Боли он сперва не почувствовал. Сгоряча хотел подняться, бежать дальше, но тут же рухнул опять на землю. Приподнялся на локтях, посмотрел на ноги. Левая, вся окровавленная и раздробленная, была неестественно вывернута в сторону. Чуть выше колена фонтаном била кровь.
К Михаилу подбежали прапорщик Хоменко и солдат-мотострелок. Подхватили под руки, потащили к бронетранспортеру. Быков и теперь не чувствовал боли, хотя левая нога безжизненно волочилась по пыльной земле. Правой он даже пробовал помогать товарищам.
В бронетранспортере его наскоро перевязали, сделали укол. Через полтора часа Михаил был на операционном столе. От большой потери крови лейтенант обессилел. Но присутствия духа не терял. Даже улыбнулся операционной сестре Наташе (однажды он ей аккомпанировал на баяне на концерте художественной самодеятельности). Девушка отвела глаза, украдкой смахнула слезу. Подошел хирург, сказал по-будничному просто:
— Отвоевался ты, парень. Ногу придется ампутировать. Тут, брат, такой случай, что медицина бессильна. А выглядишь молодцом. Так и дальше держись. Мы еще с тобой по Минску погуляем. Наташа вот сообщила, что мы — земляки. Так что крепись, Миша…
Почти два года прошло, а Быков почти слово в слово помнит все, что говорил ему тогда капитан медицинской службы. Жаль, что ни имени, ни фамилии его не узнал. Вот бы сейчас встретиться, пройтись с ним по улицам Минска. И Наташин след потерялся…
После операции Михаил открыл глаза через двое суток. Все было так, как он не раз читал в книгах: из-под одеяла выглядывала только одна нога. В груди похолодело. Попробовал шевельнуть левой. Все тело пронзила тупая боль. Лишь теперь до него дошло: все, что произошло, — произошло с ним, лейтенантом Быковым, а не с книжным героем. Как же он теперь? В двадцать три года — без ноги? От бессильной ярости он скрипел зубами и плакал, ничуть не стесняясь слез. Это же вопиющая несправедливость! Почему именно там оказалась эта душманская мина? Зачем он побежал к ближнему кусту, а не в противоположную сторону? Почему, наконец, судьба выбрала его для испытания на излом, а не кого-то другого?.. Кто-то из ребят принес ему книгу «Всем смертям назло» Владислава Титова и стихи поэта-фронтовика Александра Николаева. Повесть об Алексее Маресьеве он читал еще в школе. Пример этих легендарных людей успокаивающе подействовал на Быкова. Он взял себя в руки, твердо решив не раскисать, не впадать в уныние. Жизнь продолжается…
Но один вопрос не давал покоя Михаилу. Неужели придется расставаться с армией в самом начале офицерской биографии? В это трудно было поверить. К армии он, крестьянский парень, прирос всем сердцем. Иной судьбы себе и не представлял.
Из кабульского госпиталя написал родителям и жене Светлане в Коломну (она еще училась в пединституте): молчал, мол, долго потому, что приболел немного. Вот подлечусь маленько и домой в отпуск приеду…
Лечение Быков продолжил в Ленинграде. Рана заживала быстро. Крепкий молодой организм, неунывающий характер лейтенанта, заботливые руки медиков делали свое дело. Специалисты из Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова изготовили для него протез. Михаил тут же примерил его.
— Куда ты спешишь, сынок, — присела на краешек его кровати пожилая медсестра. — Я здесь тридцать лет работаю, такое видела, но еще никто при мне вот так, сразу, на протезе не научился ходить. Для начала недельки две на костылях надо попрыгать.
— А я не хочу на костылях, — упрямо сказал Быков и опустил ноги на пол. С помощью медсестры встал на ноги. В глазах зарябило от боли. Но он выдержал, даже не скривился. Отстранил рукой легонько в сторону медсестру, постоял немного и сделал первый шаг. Чего он ему стоил, никто, кроме самого Михаила, не знает. Потом был второй шаг, третий…
Ночью огнем жгла покалеченная нога, сквозь бинт сочилась кровь. Михаил лежал с открытыми глазами и улыбался. Все-таки он может ходить!
Каждый день, преодолевая адскую боль, он учился заново ходить. Сначала считал шаги, потом засекал по часам, сколько времени проведет на ногах. Нагрузки возрастали. Однажды прочитал в газете об офицере, потерявшем, как и он, ногу при выполнении интернационального долга в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане и оставшемся в армии. Крепко задумался Михаил. Может, и ему попробовать? Сдерживая волнение, вывел на листе бумаги: «Министру обороны СССР». Отложил ручку. Вздохнул. О чем он напишет министру? «Расскажу все, как есть, — твердо решил Быков. — Попрошу оставить в солдатском строю». Так и написал: в солдатском строю.
Теперь надо было сообщить обо всем родителям и жене. Скрывать правду больше нет смысла. Все равно рано или поздно все откроется. Те два письма дались Быкову так же трудно, как и первые шаги на протезе. Особенно мучительно долго искал нужные слова для Светланы. Написал так, что между строками она при желании могла прочесть: дети нас пока не связывают, ты молодая, красивая и вольна поступать так, как сердце подскажет.