и связаны с неподготовленным штурмом такой мощной крепости. Но как командарм, он обязан был выполнить приказ председателя Реввоенсовета, а требование Троцкого было приказом, хотя и высказанным в устной форме. Его желание преподнести «подарок» обязательно к открытию съезда не укладывалось в голове.
У въезда в город дорога стала лучше, и шофер прибавил скорость. По безлюдным улицам, где изредка встречались курсантские патрули, не останавливавшие машину командарма, ее номер уже был известен всем патрулям города, быстро доехали до здания Главного штаба. От подъезда навстречу остановившейся машине шагнул военный.
— Товарищ командарм! Вызывала Москва: главком и начальник полевого штаба Реввоенсовета.
Тухачевский быстро поднялся на второй этаж и прошел в аппаратную узла связи.
— Немедленно вызывайте Москву.
— Москва на линии, товарищ командарм. Вызывают второй раз.
— Передавайте, у аппарата Тухачевский.
«— Здравствуйте, Михаил Николаевич. Удалось ли уже произвести впечатление?
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Вся группа Седякина, собственно говоря, еще не группа, а так, сторожевка по берегу моря из полутора десятков отрядов и столь же разрозненной артиллерии. Поэтому сначала приходится организовать этот участок, подтянуть бригаду, артиллерию и штаб в Ораниенбаум и тогда начать атаку. В 12 часов группировка должна быть закончена и назавтра я намечаю действие».
Тухачевский хорошо понимал, что для успешного штурма такой первоклассной морской крепости, как Кронштадт, нужна солидная артиллерийская подготовка. Кроме артиллерии Северной группы, расположенной в районе Лисьего Носа, и нескольких тяжелых дивизионов в Ораниенбауме, было также восемь мощных двенадцатидюймовых дальнобойных орудий. Им предстояло вести огонь по линейным кораблям, стоявшим в Кронштадтской гавани. Остальная артиллерия южного берега сосредоточивала огонь по береговым батареям острова, казармам, складам.
Днем седьмого марта из штаба армии в Сестрорецк и Ораниенбаум поступил приказ за подписью командарма: «Командсевгруппы атаковать противника в направлении форта четыре — Кронштадт. Командюжгруппы атаковать противника в направлении Ораниенбаум — Кронштадт… Приступ вести стремительно и смело, подготовив его ураганным огнем». Всем воздушным эскадрильям ставилась задача обрушить полную бомбовую нагрузку на линейные корабли и казармы крепости.
Утром восьмого марта под лучами весеннего солнца полки из Ораниенбаума и батальоны с Лисьего Носа спустились на лед залива. Командиры, курсанты, бойцы — в темных шинелях, папахах и сапогах, а многие и в валенках — шли по льду, сжимая в руках винтовки. Они представляли собой открытую, хорошо видную цель для пулеметов и орудий мятежной крепости.
Общая численность войск для штурма была явно недостаточной. Южная группа наступала всего двумя полками. К тому же один из них сформирован в основном из солдат белых армий и махновцев, его моральное состояние было не на высоте. Тухачевскому очень не хотелось бросать этот полк на форты крепости, но надежными испытанными частями он не располагал и пришлось идти на риск.
В самом начале штурма прервалась и так плохо действовавшая связь с Сестрорецком. Штаб Северной группы замолчал. Только на следующей день выяснилось, что курсантские батальоны под сильным огнем все же смогли занять и удержать один из фортов, прикрывавших с севера остров. А полк Южной группы ворвался в крепость, но под яростным пулеметным и ружейным огнем был вынужден с большими потерями отойти обратно в Ораниенбаум. Первый неподготовленный штурм провалился.
Все самые худшие предположения Тухачевского о ненадежности имеющихся частей, о слабости артиллерии полностью подтвердились. За необдуманный приказ Троцкого, который он был обязан выполнить, пришлось расплачиваться дорогой ценой. Размышления об этом прервал треск аппарата связи с Москвой.
«— Здравствуйте, Михаил Николаевич. Как у вас сегодня разыгрываются события?
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Матросня обороняется и артиллерия их отвечает… Поэтому атака встречает серьезные затруднения. С севгруппой связь порвалась. Южгруппа несколько запоздала, но перешла в наступление. 561-й полк действовал крайне нерешительно и один из его батальонов разбежался. Все это сорвало наступление, части отошли в исходное положение… — Тухачевскому хотелось сказать об ошибке Троцкого, заявлявшего, что мятежники выкинут белый флаг после первых залпов, но жаловаться в армии не принято, и он, немного помолчав, продолжал диктовать телеграфисту: — Как только подготовим удар, будем атаковать и надеемся повторными атаками дело сделать В общем, матросы в Кронштадте оказались более стойкими и организованными, чем об это говорилось. Вот итог начала операции».
Но это можно было признать только в разговоре с Главкомом. Естественно, что о неудаче первого штурма в те тревожные мартовские дни в печати ничего не говорилось. 9 марта в газете «Известия» была опубликована беседа с командующим армией Тухачевским. Он, рассказав о положении в крепости, заявил, что наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места и что разгром мятежников дело ближайших дней. Заявление после неудачного штурма и больших потерь весьма оптимистичное.
Но в центральной газете перед открытием съезда партии могло появиться только такое заявление, хотя оно полностью не соответствовало действительной обстановке. Тухачевский прекрасно понимал, что сообщение в газетах накануне съезда о неудачном штурме вместо победного заявления о ликвидации мятежа, как хотелось Троцкому, было бы опасным. Слишком тяжелым было положение в стране на всех внутренних фронтах, а ему как командующему Западным фронтом это известно лучше, чем многим другим, и сообщение о неудачном штурме могло всколыхнуть и подбодрить и махновцев на Украине, и банды Антонова в тамбовских лесах. Нельзя допускать этого, и Тухачевскому пришлось говорить то, чего не было, чтобы дезинформировать внутренних врагов.
Шифровка из Берлина попала на письменный стол Чичерина вечером 8 марта. Среди дипломатических депеш, писем, меморандумов, небольшой листок с машинописным текстом расшифровки не выделялся. Чичерин, просматривавший поступающую корреспонденцию поздно вечером, добрался до телеграммы уже ночью.
Взяв в руки листок и прочитав первые строчки текста, он сразу насторожился. В сообщении говорилось, что, по сведениям, полученным из Копенгагена, через датские проливы в Балтику прошла эскадра английских и французских военных кораблей. В шифровке перечислялись названия легких крейсеров и номера эсминцев. Как удалось выяснить берлинскому корреспонденту, курс эскадры: Ревель — Кронштадт.
Чичерину как наркому были хорошо известны все подробности кронштадтских событий, так как информацию он получал непосредственно от заместителя председателя Реввоенсовета Склянского. Знал он и о готовящемся на 8 марта штурме крепости. Поэтому сообщение из Берлина сразу насторожило. Что это: военная демонстрация у наших берегов или прямая поддержка мятежной крепости? Хорошо зная расстановку сил в Европе, Чичерин мало верил в возможность прямой военной поддержки Кронштадта да еще со стороны объединенной эскадры. Английские и французские корабли вряд ли осмелятся встать на кронштадтском рейде. Значит, возможна военная демонстрация для моральной поддержки мятежников.
Необходимо было немедленно предупредить Реввоенсовет. Командарм 7 (а Чичерин знал Тухачевского как командующего Западным фронтом, хотя лично и не был знаком с ним) должен быть в курсе возможных событий.
— Сергей Сергеевич! Извините, что побеспокоил. Думал, не застану вас в Реввоенсовете. Как дела у Тухачевского?
— Сегодняшний штурм не удался. Нужна солидная подготовка, а это потребует времени.
— Плохо. А как погода?
— Синоптики ничего определенного не обещают. Возможно потепление и в связи с этим всякие неприятности.
— Я получил шифровку из Берлина. По сообщениям из Копенгагена, проливы прошла англо-французская эскадра. Курс: Ревель — Кронштадт. Я лично не верю в возможность прямой военной поддержки. На это сейчас англичане, ведя с нами переговоры в Лондоне, не пойдут, а французы одни не решатся. Но военная демонстрация, чтобы поднять дух мятежников, не исключается.
— Это очень плохо. Прошу завтра утром переслать нам текст шифровки. Отправим в Петроград Тухачевскому и примем все меры для ускорения нового штурма.
Шифровка из Берлина была передана Тухачевскому на следующий день. После неудачного штурма, когда стало ясно, что крепость нельзя взять с налета и потребуется время для подготовки серьезного штурма, получить подобное сообщение из Москвы было очень неприятно. Время торопило. Мартовское солнце при повышении температуры могло быстро растопить лед, и тогда…
Тухачевский старался не думать о том, что будет тогда. Но именно в эти дни командарм должен был проявить твердую волю, собрать в кулак достаточное количество надежных частей и ударить так, чтобы взять крепость. Второго неудачного штурма быть не должно, нужна только победа. Нельзя допустить, чтобы среди тающих льдин задымили трубы английских и французских крейсеров и эсминцев.
Предстояло ускорить подготовку нового штурма. Об этом командарм и завел разговор с Перемытовым.
— Александр Михайлович, как идет сосредоточение частей?
— С Западного фронта перебрасываются дивизионы тяжелой артиллерии и авиационный отряд. Эшелоны уже в пути. Через 3—4 дня, если не будет никаких задержек, они будут в Петрограде. Отдано распоряжение начать погрузку бригад 27-й дивизии.
— Сколько дней уйдет на перевозку пехоты?
— Не меньше шести дней при самых благоприятных обстоятельствах.
— Много, нужно сократить сроки.
— При современном состоянии железнодорожного транспорта это практически невозможно.
— Да поймите же, что мы не можем столько дней стоять под стенами крепости и ждать, не можем! Солнце и лед! Если лед начнет таять, то тогда конец! Крепость мы не возьмем.