— Я тоже решил, что это наш, раз мы вчера тебя не могли найти, — сказал Георгий Константинович, и оба рассмеялись.
В Ставке по докладу Маленкова, Жукова и Голованова было принято решение освободить от обязанностей Еременко и Хрущева. Командующим Сталинградским фронтом, переименованным в Донской, стал Константин Константинович Рокоссовский, блестяще завершивший окружение немцев под Сталинградом.
Авиация дальнего действия оказала немалую помощь защитникам Сталинграда. Ее боевая слава приобретала все больший размах. Вот как ее и командующего оценивала разведка противника.
Уже в первые дни войны высшее командование ВВС КА благодаря неправильному использованию соединений дальнебомбардировочной авиации потеряло весь состав самолетов-бомбардировщиков и отлично подготовленный для ночных и слепых полетов летный состав.
При дневных действиях по переднему краю обороны дальнебомбардировочная авиация выполняла свои задачи без сопровождения истребителями, что привело к огромным потерям…
В апреле 1942 года военным руководством были приняты решительные меры и в удивительно короткий срок был создан «Оперативный воздушный флот» — АДД.
…АДД выводят из состава ВВС КА и ставят во главе ее признанно способного, имеющего боевой опыт генерал-полковника Голованова, который быстро был произведен в маршалы авиации…
По всеобщему мнению, он считается одним из способнейших генералов ВВС СССР. Имея долголетний опыт как летчик гражданской авиации, он обладает большими летными данными и отличным организаторским талантом.
В Академии Гражданского воздушного флота и во время своей работы в качестве руководителя территориальных управлений ГВФ в Средней Азии и Сибири он получил всесторонние знания в области авиации, и в частности — в области дальних воздушных сообщений, а также организационно-административные навыки, которые он использует в настоящее время в военной авиации.
Кроме того, он имеет большую популярность, хорошее общее развитие и обладает большой энергией.
Значительно то, что до сих пор никто из пленных летчиков не мог сказать про него ничего отрицательного, что совершенно противоположно по отношению ко многим другим генералам ВВС СССР.
Согласно показаниям военнопленных Голованов еще в первые годы существования Советской власти, очевидно, был активным деятелем ЧК. Впоследствии он сменил свою работу в партийных органах на профессию простого летчика, где также успешно проявил себя. В 1938 году советская пресса отмечала его как летчика-миллионера, налетавшего миллион километров.
Голованов в числе немногих имеет право на свободный доступ к Сталину, который называет его по имени в знак своего особого доверия.
Как представитель Ставки Верховного Главнокомандования Голованов не менее значительная личность, чем маршал Новиков, не говоря уже о его обширных знаниях в тактических вопросах.
АДД особенно обязана личности Голованова тем, что она к сегодняшнему дню является предпочтительным видом авиации СССР, имеет больший авторитет, чем другие виды авиации, и стала любимицей русского народа. Необычайно большое количество гвардейских соединений в АДД — высшее выражение этого».
7. Жигуновский экипаж
…Горит юбилейный костер.
— Товарищ главный маршал авиации! Бывший стрелок-радист Кванталиани на встречу ветеранов прибыл! Здравствуйте, дорогой Александр Евгеньевич!
— Квант! — крикнул стоявший рядом Жигунов и бросился к Давиду.
…Самолет заруливал на стоянку. Огромный бомбардировщик Ил-4, гордо задрав голову, надвигался на белое поле. Сам нашел свое место в строю и остановился, где нужно, не то что современная махина, какую тянет по бетонке тягач, и она насупленно, как бы сдерживая гнев и неловкость перед встречающими, медленно следует за ним с заглохшими турбинами.
С КП было видно, как из открытого люка по лесенке на снег темными неуклюжими комками высыпал экипаж. К самолету подъехала голубая ободранная штабная эмка. Из нее вышел полковник и обратился к высокому летчику — он возвышался даже среди не обиженных ростом других членов экипажа:
— Товарищ командующий! Разрешите обратиться!
— Что случилось? — спросил высокий, снимая меховые краги и протягивая руку полковнику.
— Дважды звонили из Ставки, Александр Евгеньевич, — вполголоса проговорил полковник.
— Надеюсь, ты не сказал, что я полетел на Кёнигсберг?
— Я сказал, — улыбнулся полковник, — что вы отправились знакомить экипажи с новой трассой и разбирать полеты.
— Ловок! И обмана никакого. А он что?
— Мне сказали: когда Голованов закончит ознакомление с новой трассой, пусть обязательно отдохнет.
«Значит, не срочно? — подумал командующий. — Есть еще время. Поговорю с экипажами, которые сегодня на Берлин идут».
Командующий снял шлем, бросил его в машину на сиденье, надел протянутую полковником фуражку.
— Экипаж может отдыхать, — сказал он, повернулся и, заложив руки за спину, зашагал по летному полю к темнеющей напротив линии самолетов. Оттуда доносился то монотонный, то усиливающийся рев прогреваемых моторов. За командующим медленно тронулась эмка.
Голованов подошел к ближайшему самолету, где построился экипаж — в унтах, меховых куртках, шлемах. Он жестом остановил подавшего команду усатого молодого командира:
— Вольно! Ты мне, Жигунов, лучше скажи: кота снова с собой берешь?
— Беру, товарищ командующий, — ответил летчик и заиграл улыбчиво усиками.
— Я тебе скажу, следующее дело, издеваешься над животным! Ведь он у тебя когда-нибудь погибнет на высоте.
— Александр Евгеньевич, да попробуй его не возьми — он сам только услышит команду, мгновенно первым лезет в самолет!
Опытный летчик, Голованов знал, что говорить об этом бесполезно, и спросил так, чтобы снять напряжение у экипажа:
— Ладно, вы мне лучше скажите, следующее дело, — Голованов откашлялся, оглянулся на подъехавшую эмку, из которой вышел его порученец и встал рядом, чуть сзади, держа наготове в руке полевую сумку. — Вы мне скажите, благо начальство ваше не слышит, какие есть жалобы? Кто чем обижен, обделен?
В ответ никто не проронил ни слова. Лишь некоторые пожимали плечами, мол, все в порядке. Тогда Голованов снова обратился к летчикам:
— Знаю, летаете много, толково. Все награждены?
— Вот Костя Куликов — самый молодой у нас. Сегодня двадцать девятый вылет, а на груди пусто, — отозвался Жигунов.
— Он у нас, в душе, как девушка, — добавил стрелок-радист Давид Кванталиани, а попросту Квант, смуглолицый, умеющий загорать в любую погоду.
— Запиши, — сказал Голованов порученцу. — Еще?
— Командир наш давно в капитанах ходит, — робко произнес второй пилот богатырь Иван Крутых и застенчиво покраснел.
— Еще бы! — возвысил голос Голованов. — Пусть скажет спасибо и за это. Это ты ведь, — обратился он к Жигунову, — ночью поднял сонного старшину и повел к складу?
— Так он же, Александр Евгеньевич, отказался выдать нам положенное по гвардейской норме. Спит как сурок!
Голованов повернулся к порученцу:
— Дайте бланк, подпишу ему представление к званию майора. — И, приложив листок к плоскости самолета, энергично черкнул карандашом.
Шагая от экипажа к экипажу, он думал об этих людях, которым предстояла опаснейшая работа: «Жигунов, он же, только я отойду, притащит со склада тройку лишних ФАБ-100, а то и пятисоткилограммовку подвесит!»
Накануне на Центральном аэродроме Голованов беседовал с американскими летчиками-дальниками. Довольные, они возвращались с фронта домой, насовсем.
— Такие здоровые ребята — и домой? А война?
— Для нас война уже кончилась, сэр, — ответил круглолицый лейтенант. — Мы сделали двадцать пять боевых вылетов, сэр. В каждом из них мы теряли десять процентов экипажей. Значит, мы, как у вас говорят, перевыполнили план и два с половиной раза вернулись с того света!
«Для них война кончилась, а для Жигунова, у которого за полторы сотни вылетов, она еще не скоро кончится».
Так он ходил от самолета к самолету, беседовал с экипажами, что-то решал на ходу, что-то подписывал. Потом заторопился в штаб. Согнувшись в три погибели, втиснул себя в эмку, и машина двинулась в Москву.
Когда эмка подъехала к кирпичным сооружениям Петровского дворца, где помещался штаб АДД, Голованов увидел, что крыша центрального здания дымится, солдаты сбрасывают вниз деревянные ящики, ветер пересыпает снегом какие-то бумаги. Значит, бомбили. Голованов подобрал валявшийся на снегу листок, смахнул снежную крупу. Какие-то схемы, расчеты…
— Что это? — остановил он пробегавшего офицера.
— Да сочинения этого… сумасшедшего!
— Какого сумасшедшего?
— Да как его?.. Циолковского!
— Соберите все до листочка!
«Наверно, и Кибальчича считали сумасшедшим, и не только потому, что готовил покушение на царя», — думал Голованов, поднимаясь в кабинет. Он сел за стол, стал просматривать боевые донесения и прочие бумаги. Самым тяжелым в донесениях был четвертый пункт. В нем сообщалось о не вернувшихся с заданий.
На столе лежало письмо от Ильюшина. Конструктор как-то приезжал к нему. Голованов вспомнил, как он скромно вошел, поздоровался и, чувствовалось, превозмогал себя, ибо испытывал какое-то внутреннее неудобство от того, что ему хотелось узнать:
— Александр Евгеньевич, вот вы Берлин бомбите, у вас что, новые машины появились?
Конструктор знал, что основной самолет дальней авиации — Ил-4. Но радиус его действия не позволял достать Берлин — на чем же они туда летают?
— Летаем на вашей машине, — ответил Голованов.
— А как же с горючим, с бомбовой загрузкой? — еще более смутился Ильюшин.
— Подвешиваем дополнительные баки на пятьсот литров, а боевая загрузка — полная. Отличную машину вы сделали, Сергей Владимирович! У меня орлы возвра