— Знал бы ты, сколько я тебе зла сделал! За Берлинскую операцию Героя тебе не дал! Прожил я жизнь, а так и не научился разбираться в людях: кого поддерживал, оказались подхалимами и ничтожествами, с кого взыскивал — настоящими людьми. Думали с Галиной Александровной, что у нас денег много — оказалось, ничего нет. Я бы мог, конечно, ездить на трамвае, но я ведь фигура одиозная, меня будут снимать для иностранных журналов.
Позднее он подарит свою книгу Голованову:
— Посмотри, там, на снимке, есть и мы с тобой.
Они не раз вспоминали минувшие дни.
— Помнишь, — говорил Георгий Константинович, — как мы летали с тобой? А как нас бомбой чуть не прихлопнуло?
Такой случай был. Как-то на фронте Жуков и Голованов жили в одной избе. Над селом появился одиночный немецкий самолет, тихонечко подкрался, сбросил одну-единственную бомбочку точно на эту избу и удалился. К счастью, в этот момент они были в баньке на огороде, правда, взрывной волной их сильно ушибло, но отделались легко…
В 1944-м осенью нечеловеческое напряжение сказалось на Голованове. Молодой организм не выдержал. Александр Евгеньевич слег с сильнейшим сердечным приступом.
Болезнь затянулась. А на фронте было жарко. АДД оставалась без командующего. Нового назначать не хотели, и Ставка приняла решение: ввести АДД в состав ВВС как 18-ю воздушную армию.
Когда Голованов смог встать с постели в госпитале, он оделся, подошел к окну. Влез на подоконник и выпрыгнул со второго этажа.
Удар о землю был довольно сильным. Подбежавшие испугались, но оказалось, что такой удар и требовался организму для выздоровления. Голованов интуитивно почувствовал, что именно так и надо поступить. Дело сразу же пошло на поправку. Не слушая врачей, он отправился в свой штаб.
До конца войны командовал он 18-й воздушной армией, участвовал в последних боевых операциях. В центре Калининграда, бывшего Кёнигсберга, стоит обелиск со словами приказа Верховного Главнокомандующего, где первыми среди отличившихся при штурме города названы летчики главного маршала авиации Голованова…
После войны Голованов — командующий дальней авиацией страны. Москвичи помнят, как на огромном флагманском бомбардировщике открывал он в Тушине воздушные парады.
В 1948 году во время такого парада генерал-лейтенант авиации Василий Сталин, проявив недисциплинированность, вылетел со своими истребителями на минуту раньше программы и поломал строй головановских бомбардировщиков. С этого эпизода пошли новые неприятности. В авиации происходит реорганизация, и дальнюю авиацию вновь вводят в состав ВВС.
Голованов поступает учиться в Военную академию Генерального штаба на общевойсковой факультет и заканчивает ее с золотой медалью. Потом — также с отличием — курсы «Выстрел». В 1953 году он командует воздушно-десантным корпусом, который добивается самых высоких показателей в округе.
В 1953 году, в возрасте 49 лет, Голованов уходит на пенсию. Но не отдыху он посвящает себя. Александр Евгеньевич снова с жаром взялся за учебу, окончил Институт иностранных языков. А его по-прежнему тянет в небо. В 1958 году Голованов обращается с просьбой предоставить ему работу.
— Звание у вас больно высокое, Александр Евгеньевич, — ответили ему. Более того, одно время предлагали обратиться в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой снизить ему звание (!) до общевойскового генерал-полковника. Однако нашли довольно ответственную должность, да не с каждым руководителем станет работать Голованов. Тогда предложили пост заместителя начальника по летной части научно-исследовательского института Гражданской авиации. Думали — откажется, а он дал согласие. И снова стал летать, принимая участие в испытаниях. Воистину — у летчиков и маршалы летают!
В институте ему работалось хорошо, все уважали Деда. У него появилось много учеников. А начальник института генерал-полковник авиации Георгий Семенович Счетчиков — бывший лучший его командир корпуса.
Окончательно со службы Голованов ушел в 1966 году.
9. Мемуары
— Какие мемуары? Что из меня за писатель? Это ведь надо уметь…
— Гитлеровские генералы понаписали горы фолиантов, как их били, а победители все никак не соберутся, — убеждает его собеседник.
— Это верно. Я и сам подумываю. Тамара Васильевна уже купила мне ученические тетради. А с чего начать?
По вечерам тетрадки стали заполняться карандашными строчками…
Сильнейший мороз, деревья и крыши в инее, но свою «Волгу» Дед завел сразу, прогрел мотор, за руль — и в Подольск.
— Товарищ главный маршал авиации! Центральный государственный архив Министерства обороны работает по предусмотренному распорядку! — отдал рапорт начальник архива.
Голованов поздоровался с ним и с каждым из стоящих офицеров. Не в первый раз он приезжает в Подольск, живет здесь по нескольку дней. Сегодня он в маршальской шинели и фуражке, и потому такая встреча. Вечером как заместитель председателя Советского комитета ветеранов войны он будет принимать делегацию французских летчиков полка «Нормандия — Неман». Потому и форму надел.
Вскоре приносят папки с материалами. Голованов надевает очки, склоняется над боевыми донесениями.
— Я и не знал, что у нас в штабе столько бумаг было, — шутит Александр Евгеньевич. Он углубляется в чтение…
«5.8.1942. Г. Гжатск. Сброшено: 1 ФАБ-500, 14 ФАБ-250, 14 ФАБ-100. Разрывы бомб наблюдались в центре города и на его окраинах. В городе возникло два больших очага пожара и произошел сильный взрыв».
Юрию Гагарину было 8 лет…
«По поступившим агентурным данным бомбардировкой нашей авиации на аэродроме Сеща уничтожено в ночь на 14.8.1942 г. 12 самолетов, 40 автомашин, склад боеприпасов, склад горючего, 5 складов с продовольствием и убито 180 немцев. В ночь на 19.8.1942 г. уничтожено 230 бочек горючего и убито 160 немцев.
По сообщению начальника 4 управления НКВД СССР на аэродроме Сеща в результате налетов нашей авиации уничтожено до 145 самолетов, 5 складов с горючим, 3 склада с авиабомбами».
Работало сещинское подполье…
Горек 4-й пункт донесений. В нем сообщается о наших потерях.
«10.9.1942. Не вернулось 10 самолетов Ил-4».
«30.8.1942. При перелете с аэродрома подскока произошла катастрофа ПС-84, перевозившего командный и технический состав на свой аэродром. В р-не Старицы у самолета в воздухе оторвалось крыло. Погиб командир 3-й авиационной дивизии дальнего действия генерал-майор авиации Новодранов».
«Новодранов… — Голованов задумывается. — Я скажу, следующее дело, это был мой лучший командир полка, выделялся организованностью и решительностью действий, авторитетный, любили его. В марте сорок второго, когда организовалась АДД, он сменил меня на посту командира 3-й дивизии, первым из наших стал генералом. Так нелепо погиб…»
Иногда в 4-м пункте были и радостные сообщения:
«Самолет оказался крепким и прочным, а экипаж — под стать ему. Пусэп».
И без курьезов не обходилось:
«3.7.1942. Техник-лейтенант Доронин нашел самолет И-153. Самолет третий месяц стоит на аэродроме, техник куда только ни обращался, ему отвечали: «Один самолет такого типа не нужен».
Голованов рассматривает фотографии — вот он со своим заместителем маршалом авиации Скрипко, с членом Военного совета АДД генералом Гурьяновым. Александр Евгеньевич говорит работникам архива добрые слова о боевых сподвижниках и о верных членах своего экипажа — Михаиле Вагапове и Константине Томплоне, с улыбкой вспоминает фразу Томплона: «От полетов с тобой, Александр Евгеньевич, у меня седых волос прибавилось!»
— Мне везло на людей — какие замечательные товарищи со мной работали! — заключает Александр Евгеньевич.
Первую часть его книги напечатал журнал «Октябрь» в пяти номерах в 1969—1973 годах. В конце 1968 года Голованов познакомился с главным редактором журнала Всеволодом Анисимовичем Кочетовым — они сидели в кабинете друг против друга, высокие, сухощавые, под пиджаками у обоих темные шерстяные рубашки без галстуков.
— Так вы, Александр Евгеньевич, оказывается, не только летать и командовать умеете, но и пишете неплохо! — говорит Кочетов.
— Ну что вы, я впервые в жизни взялся за перо.
— Мы прочитали, будем работать с вами. Одна просьба: побольше пишите о людях.
…Из прокуренной редакции он выходит на улицу, в легкий морозец. В черной нейлоновой куртке, без шапки идет он по снежку пешком к метро «Белорусская».
У него много работы. Особенно часты выступления, поездки: зарубежные — в Югославию, Монголию, ГДР; по стране — в Братск, Грузию…
Не забывают его летчики, и он их не забывает. Вечно за кого-нибудь хлопочет, куда-то пишет… Кому квартиру, кому пенсию, кого на работу устроить.
В НИИ Гражданской авиации, где я работал и где он до конца своих дней состоял на партийном учете, к нему обратился вахтер:
— Александр Евгеньевич, посодействовали бы, чтоб мне шинель новую выдали, эта поистрепалась.
— На, носи мою, только погоны спори, а то великовата, — сказал Голованов, снимая шинель. Видать, в данной ситуации помочь человеку легче всего было таким способом.
Остались записки генерала Петра Саввича Попиводы, работавшего с Головановым в этом НИИ:
«С виду Александр Евгеньевич Голованов похож на шкипера с пиратского судна. Высок, сухощав, ширококост, ни грамма лишнего веса, одни мускулы. Жаль, что для полноты картины не курит трубку. «Ну и надымили, как вы тут живете?» — первое, что скажет, зайдя в кабинет. Зная это, я проветриваю помещение перед его приходом и воздерживаюсь от курения в его присутствии.
Истинно русский человек. Непреклонной воли, со своим собственным, цельным характером. Обладает притягательной силой простоты и обращения. С одинаковой почтительностью он относится к солдату и генералу, министру и уборщице. Завидное самообладание, всегда ровный, не горячится, не возмущается и не жалуется. Головановское «никуда не годится» в состоянии привести в чувство самого невосприимчивого летчика. «Смотри, — предупреждают они друг друга, — как бы Дед не увидел». Нет, не от страха наказания, да и не наказывает он никого, а из особого уважения, любви к нему как человеку, руководителю, летчику…