Данные воздушной разведки о движении механизированных и танковых колонн противника были доставлены Буняшину. Но он и сам по ходу боя понимал, что противник отошел от Хохлово временно. В Хохлове и в лесу, прилегающем непосредственно к деревне, была устроена засада. Организацией засады руководил начальник артиллерии армии генерал-майор Власов. Огневые средства артиллерии были расставлены по всей деревне и опушке леса, а в северо-восточной части деревни были вырыты глубокие рвы и между домами сделаны завалы.
В 9.30 15 июля мотоциклетный полк противника попал в засаду. Достигнув глубоких рвов, мотоциклисты остановились и стали искать проходы между домами. В это время была открыта стрельба из всех видов оружия. Враг заметался. Наши бойцы со всех сторон бросились в атаку. Бой был короткий, но очень успешный. Большинство мотоциклистов были убиты, а остальные — взяты в плен.
Часа через два после этого боя противник повел наступление силой до батальона пехоты при поддержке артиллерии и танков.
Три вражеские атаки были отбиты.
Получив от генерала Власова донесение о ходе боя, Лукин через посыльного приказал Власову вернуться в штаб армии. Вскоре посыльный доложил Лукину, что генерал Власов был тяжело ранен и по дороге в госпиталь скончался.
…Командарм стоял на опушке леса с группой офицеров, когда, полуобернувшись на предостерегающий возглас адъютанта Прозоровского, заметил в гуще деревьев сверкнувшее на солнце стекло оптического прицела снайпера. В следующий момент Прозоровский метнулся вперед, закрыв собой командарма. Лукин едва успел подхватить внезапно обмякшее тело своего адъютанта.
— Врача, скорей врача! Сережа, дорогой! Куда тебя ранило? — спрашивал командарм, вглядываясь в его побледневшее лицо.
Прозоровского осторожно перевязали. На вопрошающий взгляд Лукина врач покачал головой.
Истребительный батальон ополченцев Красноармейского района Смоленска блокировал Красненский большак. Со стороны Киевского шоссе расположился сводный батальон из работников милиции, НКВД и курсантов школы милиции. Батальон Заднепровского района был выдвинут на Витебское шоссе в район завода имени М. И. Калинина.
…В семи километрах от Смоленска, у поворота дороги на Жуково, остановилась «эмка». Из нее вышли командарм Лукин, дивизионный комиссар Лобачев и заместитель начальника разведотдела армии майор Ряхин.
Солнце палило нещадно. Щуря близорукие глаза под толстыми стеклами очков, майор Ряхин рассказывал о результатах допроса пленных.
Лукин знал, что майор Ряхин отлично владеет несколькими языками, и обычно сам допрашивает пленных. Ценил и любил Лукин этого человека, по внешности напоминающего скорее чеховского интеллигента, чем военного. В армии Ряхин сравнительно недавно, но, обладая хорошими организаторскими способностями, быстро наладил работу разведки во фронтовых условиях. Он умело пользовался показаниями пленных, письмами убитых фашистов и данными агентуры, засылая через линию фронта разведчиков и агентов, подобранных из местного населения.
— Какое настроение у пленных? — спросил Лукин.
— Самое наглое, товарищ командующий… Допрашиваешь, а у них в глазах: «Дойчланд, дойчланд, юбер аллес».
— Интересное совпадение: в Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого года в этих местах сражались войска Барклая де Толли, — заговорил Лобачев.
— Действительно, штаб Барклая находился совсем рядом, в селе Мощинки, — уточнил Лукин. — Есть и еще одно совпадение: свою офицерскую службу я начинал в полку имени Барклая де Толли.
— Неужели? — удивился Лобачев.
— Представьте себе, — улыбнулся командарм. — Перед вами прапорщик четвертого гренадерского Несвижского имени Барклая де Толли полка. И первый орден там получил — Станислава третьей степени. Правда, это было давно, четверть века назад.
— Любопытная аналогия получается, — заговорил майор Ряхин. — События под Смоленском повторяются. Наполеон шел в Москву тоже через Смоленск. И удар наносил от Витебска с севера и от Могилева с юга по сходящимся направлениям. И Барклай безуспешно контратаковал на Витебск и Рудню. Французы пытались фланговым ударом вдоль левого берега Днепра выйти к Смоленску и, оказавшись в тылу русской армии, навязать генеральное сражение. Для прикрытия Смоленска с юго-запада Барклай направил к Красному отряд генерала Неверовского. Там Неверовский задержал конницу Мюрата на сутки и дал возможность Раевскому организовать оборону Смоленска.
— Редкая аналогия, — согласился Лукин. — Тогда генерал Неверовский сдержал конницу Мюрата, а сейчас полковник Мишулин под Красным сдерживает танки Гудериана…
Севернее Красного уже третьи сутки шли непрерывные бои. 16 июля в 10 часов враг открыл сильный минометный и артиллерийский огонь по тылам и штабу 57-й танковой дивизии.
Едва прекратился артиллерийский и минометный огонь, как появились самолеты. Посыпались бомбы. Полковник Мишулин осколком мины был ранен в голову и потерял сознание. Очнувшись, увидел склонившегося над ним начальника медслужбы дивизии Каруника:
— Я доложил в штаб армии о вашем ранении. Полковник Шалин передал приказание генерала Лукина отправить вас в госпиталь.
— Не слышу!
— Приказано в госпиталь! — кричал майор.
Мишулин держался за голову. Подошли комиссар дивизии Вольховченко и начальник штаба майор Рудой. Они все же усадили комдива в бронемашину, и отправили в Смоленск.
Неподалеку от Смоленска Мишулин обратил внимание на беспорядок на дороге и куда-то спешащие отдельные группы бойцов. Остановив машину, он приказал лейтенанту Титенко выяснить, куда идут эти люди. Через десять минут лейтенант доложил:
— Солдаты говорят, что город Смоленск занят немцами.
— Едем к генералу Лукину, — приказал полковник.
Когда Мишулин вошел в палатку командарма, то слегка растерялся. У карты стояли заместитель командующего Западным фронтом генерал Еременко, командующий 19-й армией генерал Конев и новый начальник артиллерии 16-й армии генерал Прохоров, заменивший погибшего Власова. Тут же находились начальник штаба 16-й армии полковник Шалин и его заместитель полковник Рощин. Этих офицеров Мишулин хорошо знал — вместе учились в Военной академии имени М. В. Фрунзе.
Увидев Мишулина с перевязанной головой, Шалин нахмурился. Но Мишулина уже заметили генералы.
— Василий Александрович? — удивился Лукин. — Почему здесь? Почему не в госпитале? — И, повернувшись к Шалину, спросил: — Почему не передали мое приказание эвакуировать Мишулина в госпиталь?
— Передал, Михаил Федорович, — ответил Шалин. — Да разве его уговоришь?
— А почему вас уговаривать приходится, если есть приказ? — вмешался Еременко.
Мишулин жестом показал на уши — дескать, не слышу.
Еременко покачал головой, громче крикнул:
— Почему не выполняете приказ? Почему не в Смоленске?
— Я пытался выполнить приказ командарма, — ответил Мишулин. — Но по дороге встретил бойцов, которые сказали, что в Смоленске — немцы.
— Паникеры! — вспылил Еременко.
— Возможно, товарищ генерал, но недалеко отсюда в лесу возле дороги немцы высадили десант.
— Какой десант? О чем вы говорите? Я только что проехал по этой дороге и никакого десанта не заметил. Меня никто не обстрелял.
— А меня обстреляли, — ответил Мишулин.
…В северной части города, в Заднепровье, стояла зловещая тишина. На улицах — ни живой души. Как-то не верилось, что в южной части — немцы. Но стоило машине командарма приблизиться к реке, как сразу несколько пулеметов и одно орудие открыли огонь.
С трудом отыскали подразделения Нестерова и Буняшина.
— Доложите обстановку, — потребовал Лукин.
Нестеров едва держался на ногах. Глаза его были воспалены.
— Северная часть Смоленска и железнодорожный узел в наших руках, — осипшим голосом докладывал Нестеров. — Мосты взорваны.
— Кто подорвал мосты?
— Малышев.
— Не поздоровится Петру Федоровичу, — угрюмо проговорил Лукин. — Да и нас по головке не погладят. Я приказал Малышеву подготовить мосты к взрыву, но без моего распоряжения не взрывать.
— Не было другого выхода, товарищ командующий, — заступался за Малышева Нестеров. — Немцы могли на наших плечах ворваться сюда, в северную часть города. А защищать мосты нечем. Людей мало и те крайне обессилены.
— Не выгораживай, не выгораживай, — беззлобно перебил Нестерова генерал. — Нам-то понятно, что нельзя было фашистам оставлять мосты. — Он вздохнул, достал коробку «Казбека», долго мял пальцами папиросу, снова вздохнул. — Но поймут ли там… наверху…
— Не поймут, — убежденно проговорил Лобачев. — Как пить дать поступит приказ отбить южную часть города. А мостов нет.
Забегая чуть вперед, отметим, что над Малышевым действительно сгустились тучи. Случилось именно так, как предполагали командарм и член военного совета. Едва они доложили в штаб фронта обстановку в Смоленске, сразу же последовал вопрос: «По чьему указанию взорваны мосты через Днепр?»
Вскоре от прокурора фронта пришла радиограмма:
«Малышева, взорвавшего мосты в Смоленске, арестовать и доставить в штаб фронта».
Малышев появился в штабе армии только к вечеру 17 июля. Командарм находился в это время в 152-й дивизии у Чернышева. О своем прибытии Малышев доложил члену военного совета Лобачеву.
— Почему вы взорвали мосты в Смоленске? — спросил дивизионный комиссар.
— У меня не было другого выхода. Если бы я оставил мосты и немцы перешли на северный берег Днепра, вы бы первый меня арестовали…
— Есть указание: арестовать вас и отправить в штаб фронта.
…За аэродромом от Смоленска отходили отдельные группы бойцов. Лобачев приказал остановить машину. Вместе с Малышевым они собрали отступающих, построили в колонну и повели к Днепру. Всего оказалось человек триста. Бойцы залегли у берега реки, окопались.
Гитлеровцы открыли огонь из пулеметов, потом ударили их минометы. Но ни один боец не дрогнул, не отошел назад. Недалеко от Малышева разорвалась мина. Осколком полковник был ранен в голову. Лобачев предложил ему отправиться в медсанбат.