А в Смоленске продолжались бои. Овладев северной частью города, наши соединения, несмотря на высокий моральный дух личного состава, проявленную храбрость и отвагу, не могли переправиться через Днепр. Для этого они не имели ни сил, ни переправочных средств. Ведя наступательные боевые действия преимущественно ночью, когда противник не мог использовать свои огневые средства столь же эффективно, как днем, наши войска добивались значительных результатов. Но уступая противнику в боевой технике, и особенно в танках и авиации, наши части не могли развить достигнутый успех в дневных условиях и теряли завоеванное.
27 июля ночью противник окончательно замкнул кольцо окружения 16-й и 20-й армий. С утра 28 июля гитлеровцы перешли в наступление. Командиры соединений и частей знали, что боеприпасов почти нет и ждать их неоткуда.
Генерал Лукин понимал, что во всех дивизиях армии с тревогой ждут его решения. Он знал, что сброшенные ночью на парашютах снаряды для двух армий — это капля в море. У противника — танки, артиллерия и много минометов. Вражеская авиация безнаказанно бомбит и обстреливает наши боевые порядки.
Командарм знал, как важно удержать в своих руках Смоленск, но не мог допустить, чтобы враг замкнул внутреннее кольцо окружения в самом Смоленске и истребил пять, хотя и малочисленных, но героических дивизий.
Лукин в задумчивости ходил около своей землянки. К нему подошли член военного совета армии Лобачев, начальник штаба Шалин, начальник политотдела Сорокин и все начальники родов войск управления штаба армии. Лукин вопросительно посмотрел на них. Лобачев сказал:
— Михаил Федорович, надо принимать решение на отход, иначе трудно будет вывести войска из города.
Лукин понимал, что в словах Лобачева — не боязнь сражаться в двойном окружении. Нет! Все стоящие сейчас перед командармом уже не раз показывали в боях на передовой линии свое бесстрашие и мужество.
— А вы, товарищи, знаете, что никто не имеет права оставлять фронт без приказа? — спросил Лукин.
— Знаем, поэтому пришли сказать, что будем вместе с вами нести ответственность, — проговорил Сорокин.
— Спасибо вам, товарищи, за доверие и помощь. Решение я уже принял. А отвечать, если понадобится, буду один. Мне партия и правительство доверили командование армией, поэтому за нее ответственность должен нести я, и только я!
Уже подписав приказ, он еще взвешивал все «за» и «против». Но другого решения при создавшемся положении командарм принять не мог.
Все части армии вышли из города в ночь на 29 июля. Для прикрытия остался батальон 480-го стрелкового полка под командованием старшего политрука Александра Туровского. Выполнив свою задачу, батальон последним оставил город и ушел в лес, где продолжал воевать как партизанский отряд.
В те последние дни июля и начала августа восточнее Смоленска сложилась своеобразная обстановка, напоминающая «слоеный пирог». Слева и справа от магистрали Минск — Москва армии Лукина и Курочкина сдерживали значительные силы противника, а в сорока — пятидесяти километрах восточнее, вдоль Днепра, немецко-фашистской группировке, взявшей в кольцо защитников Смоленска, противостояли войска оперативных групп генералов Рокоссовского, Качалова, Калинина, Хоменко, созданные для уничтожения велижской, ярцевской, духовщинской и смоленской группировок противника. Правда, эти группы не смогли выполнить задачи, поставленные им главнокомандующим войсками Западного направления.
В действиях оперативных групп Западного направления наибольших успехов добилась группа генерала Рокоссовского.
Особенно жестокие бои разразились у села Соловьево. Это село, расположенное в двух десятках километров южнее Ярцева при впадении реки Вопь в Днепр, играло большую роль. Здесь проходила Старая Смоленская дорога с переправой через Днепр, а по ней шло снабжение 16-й и 20-й армий. Чтобы не дать врагу захватить переправу, генерал Рокоссовский создал сводный отряд с пятнадцатью танками. Командиром его назначил полковника Александра Ильича Лизюкова.
Отряд Лизюкова делал, казалось невозможное. Гитлеровцы пытались прорваться к Соловьеву то с севера, от Ярцева, то с южной стороны, от поселка Сливени, но всегда их встречал отряд полковника Лизюкова.
27 июля танковые и моторизованные части противника все же прорвались к Соловьеву и замкнули кольцо вокруг 16-й и 20-й армий.
Генерал Рокоссовский усилил отряд Лизюкова дивизионом противотанковых пушек, пулеметной ротой, прислал пехотное пополнение. В район была подтянута артиллерия.
После мощной артподготовки отряд Лизюкова перешел в атаку. Когда бойцы были метрах в ста от берега, враг открыл сильный огонь. Среди цепей взметнулась фонтанами земля, вспыхнули разрывы мин и снарядов. Падали убитые и раненые. Наступавшие залегли. Атака захлебнулась.
В эту критическую минуту к залегшим красноармейцам устремился легкий командирский танк. На броне машины стоял полковник Лизюков.
— Коммунисты, вперед! — крикнул он и, соскочив с танка, побежал к реке. За ним устремились бойцы. Под огнем врага они преодолели Днепр и захватили плацдарм.
Кольцо, замкнутое фашистами у Соловьева, было разорвано.
За этот подвиг полковник Лизюков был удостоен звания Героя Советского Союза.
От Смоленска к Днепру отходили соединения 16-й и 20-й армий. Тяжело было на душе у Лукина. Командарм видел, как плакали бойцы, как, прощаясь, брали они с собой горстки смоленской земли.
В войсках отходящих армий была высокая дисциплина. При нажиме со стороны противника бойцы не впадали в панику, не бросали оружие, не разбегались в лесные чащи. Организованно отвечали ударом на удар. При всех трудностях отхода командарм Лукин не слышал ропота, жалоб, не видел страха на лицах бойцов. Иное дело, ему было нестерпимо горько смотреть в глаза женщин, стариков, детишек, молчаливо провожающих бойцов на восток. Но от командарма до рядового бойца все были убеждены в том, что вернутся назад, и шли, согретые этой верой.
Конечно, они встречали в лесах и отбившиеся от своих частей группы красноармейцев, и людей, посрывавших с себя знаки отличия, видели командиров без подразделений, видели брошенные автомашины, для которых не хватило горючего. Но не это определяло общую картину. Ведь двигалась боеспособная армия, не бросившая оружия. Она очень устала, была обескровлена. Однако сражалась самоотверженно. Были штабы, был политический аппарат и партийные организации. Они цементировали воинские коллективы, помогали людям пережить горечь отступления.
Штаб 16-й армии находился в десяти километрах от Днепра на высоком холме, откуда были видны горящие села Смоленщины. Перед тем как начать переправу, командарм созвал совещание. На нем присутствовали Городнянский, Корнеев, Филатов, Хмельницкий, полковники Екименко и Чернышев, бригадные комиссары Галаджаев, Рязанов, полковой комиссар Соловьев и другие. Командарм познакомил командиров и комиссаров дивизий с порядком переправы и организацией обороны.
В ночь на 4 августа, оставив арьергарды, части стали выдвигаться к реке.
Западная пойма Днепра шириной от одного до двух километров постепенно от реки повышалась на запад. Вся эта пойма оказалась заполненной обозами и машинами с ранеными.
Было около четырех часов утра. Над рекой висел плотный туман. Люди, автомашины, пушки виднелись расплывчатыми тенями. Первыми на мост пропустили машины и повозки с ранеными. За ними двинулись артиллерийские подразделения, которые, переправившись на противоположный берег, сразу же заняли огневые позиции и открыли огонь по наседающему противнику. Руководил стрельбой начальник артиллерии армии генерал Прохоров.
Подразделения шли и шли, и переправа действовала безотказно: лишь одних раненых 16-й и соседних армий проследовало через нее более тринадцати тысяч. Но когда поднялось солнце и рассеялся туман, появились «юнкерсы» под прикрытием «мессершмиттов». Первый их налет отразили, и второй, и третий. Однако ближе к вечеру гитлеровцам удалось разрушить переправу — в нее угодила одна тысячекилограммовая и две пятисоткилограммовые бомбы.
Но вскоре восстановление моста пошло полным ходом. Воистину неустрашимые люди работали под огнем врага. Над рекой вздымались обагренные кровью тяжелые столбы воды, воздух гудел от осколков мин, снарядов, бомб.
Дважды разбивал противник мост, и оба раза саперы в считанные часы восстанавливали его. Когда приехал командарм Лукин со штабом, войска через переправу двигались непрерывным потоком.
Неожиданно начался огневой налет. Мины и снаряды рвались у самого берега. На мосту лежал подполковник Лебедев из оперативного отделения штаба армии. Ему оторвало обе ноги.
— Товарищ Шалин, пристрелите, — умолял он.
Полковник Шалин приказал старшине перенести раненого на восточный берег и срочно разыскать врача. Не успели…
Переправа была настолько исковеркана, что переброска войск и техники приостановилась. Саперы и пехотинцы стали разбирать ближайшие от реки дома и вместе с жителями таскать бревна к реке.
От ближайшей избы, согнувшись под толстым бревном, медленно брели двое — молоденький щуплый боец и старик в холщовых штанах. Старик был намного выше бойца и, чтобы облегчить ношу напарнику, сгорбился чуть не пополам.
Лукин знал, что один кубометр дерева может на воде выдержать триста килограммов груза. Но кто высчитает, сколько может выдержать человек? Глядя на вереницу тяжело ступающих под грузом людей, командарм подумал, что на их плечах — не только эти бревна, на их плечах — неимоверная тяжесть войны, пришедшей на родную землю.
Командарм не стал ждать и приказал повернуть колонну к Ратчинской переправе.
А там творилось нечто невообразимое. Сгрудились машины, конские обозы, артиллерия.
Только удалось навести какой-то порядок, издалека стал нарастать гул фашистских самолетов.
— Ну вот, опять пожаловали, — всматриваясь в небо, проговорил Лукин.
Гитлеровцы успели сыпануть бомбами, но полностью им выполнить свою задачу не удалось. Неожиданно с востока прилетели наши истребители. В первый раз и в большом количестве! Над Днепром разгорелся короткий, но яростный воздушный бой. Гитлеровские пилоты повернули на запад…