— Что за знаки нанесены здесь и здесь? — Фельдмаршал пальцем показал на карте места с карандашными пометками.
— Не знаю. Это сделано не моей рукой.
— А чьей же?
— Не знаю.
— Разведчик Богров, вас взяли в то время, когда вы еще с двумя разведчиками засекали наши огневые точки и расположение наших артиллерийских батарей. Задача вашей разведки провалилась. Теперь мы будем по вашим показаниям отмечать на карте расположение подразделений и огневых средств противника. Начну с главного вопроса: покажите на карте расположение командного пункта полковника Полосухина.
Богров молчал, как бы обдумывая ответ. Мысленно же он был у сейфа, где лежала противотанковая граната, со вставленным в нее взрывателем, у дверцы, в замок которой был вставлен ключ, но даже не повернут. Она, эта не закрытая на замок дверца, тянула к себе, словно магнит. Богров с тоской подумал: «Если бы были развязаны руки… Руки… Как вы хорошо служили мне всю жизнь… И у станка, и на ринге… Сам Королев хвалил вас… Градополов советовал, как наращивать вашу силу и оберегать от травм… Неужели не послужите мне напоследок?»
— Что же вы молчите? Покажите на карте расположение командного пункта командира дивизии полковника Полосухина. Это зачтется при решении вашей судьбы.
— Вам известна фамилия командира нашей дивизии?
— Нам многое известно, но это — не ваша забота.
Богров послал фельдмаршалу язвительную улыбку.
— А чем показывать — носом? К тому же разбитым. Мне так его разбили, что он до сих пор кровоточит. И потом, у меня условие. Если примете его — покажу, где находится командный пункт комдива Полосухина. Может быть, и остальное покажу.
— Каково ваше условие? — Фельдмаршал жестом дал понять писарю, чтобы тот на время прекратил вести протокол.
— Если вы мне, советскому разведчику, сохраните жизнь.
— Я обещаю сохранить вам жизнь, если покажете по карте точное расположение командного пункта командира дивизии полковника Полосухина, а также расположение огневых средств дивизий, которые вам известны.
— Мне нужна гарантия вашему обещанию.
— Какую вы хотели бы иметь гарантию? — Фельдмаршал сквозь узкий прищур пристально следил за выражением лица пленного. Ему был непонятен резкий поворот в поведении пленного: несколько минут назад он заявлял, что готов биться за Родину до последней капли крови, называл переводчика продажным немецким холуем, и вдруг…
— Слово фельдмаршала германской армии!
— Я даю слово фельдмаршала германской армии, что ваша жизнь будет сохранена, если сообщите то, что вам известно. Но меня к тому же интересует не относящийся к нашему главному разговору вопрос: что явилось причиной такой резкой перемены в вашем поведении?
Долго не мог ответить на этот вопрос пленный. Он сидел на стуле, низко опустив голову, сидел так до тех пор, пока зычный бас генерала Блюментрита не вывел его из этого сумеречного состояния.
— Что же вы молчите? Вам задан вопрос.
— Я хочу жить… — еле слышно ответил Богров. — Я очень устал…
— От чего вы устали?
— От войны… От зверских холодов… От питания впроголодь… В октябре я выходил из вяземского котла. Он снится мне по ночам. Я уже почти не верю, что мы выстоим. — Медленно подняв голову, Богров остановил усталый взгляд на погонах фон Клюге. — Развяжите мне руки и дайте карандаш. Я сделаю, что обещал. Вы дали слово фельдмаршала.
Командующий окинул взглядом вооруженных часовых, стоявших у дверей, и солдат охраны из комендантского взвода, не сводивших глаз с пленного.
— Ефрейтор, развяжите пленному руки! — распорядился фельдмаршал.
Освободившись от ремней, до боли стягивающих кисти рук, Богров почувствовал необыкновенное облегчение. Сидя на табуретке, он некоторое время расправлял опущенные, как плети, руки.
Пока Богров вставал и подходил к карте, в его голове билась радостная и тревожная мысль: «Про незапертый сейф и про то, что в нем находится, они забыли… Ждут одного — моих отметок на карте о расположении командного пункта дивизии и огневых средств полка и минометных батарей… Ну что ж, я нарисую вам кое-что, нарисую… Я помню болота, где нет ни одного нашего солдата. Мы не раз ползали через них, когда линия фронта проходила восточнее, чем она проходит сейчас».
Склонившись над картой, той самой картой, которую получил перед выходом на задание, Богров пристально всматривался в топографические знаки, нанесенные на ней. Правая рука, в которой он держал карандаш, крупно дрожала. Зная, что командный пункт дивизии почти никогда не бывает ближе чем в шести-восьми километрах от передовой, он выискивал подходящее место, которое не вызвало бы подозрения у опытных штабных офицеров и высокого командования в лице генерал-фельдмаршала фон Клюге и начальника штаба армии генерала Блюментрита.
— Здесь! — Карандаш в руке Богрова уперся в топографический знак, обозначающий село Ракитино. — Здесь! В этом селе на западной окраине. В подвале церквушки. От церкви почти ничего не осталось, но подвалы не тронуты.
— Это село наша авиация и артиллерия полностью разрушила, — возразил Блюментрит. — Вы сами были в подвале этой церкви, в штабе дивизии?
— Трижды! — твердо ответил Богров. А сам тем временем вспоминал, как неделю назад от предложения начальника штаба дивизии перевести штаб и командный пункт дивизии с окраины деревни Сурмилино в подвал церкви в деревне Ракитино командир дивизии не только наотрез отказался, но и съязвил, сказав, что в последнее время начальника штаба все сильнее тянет к церквям и кладбищам. Горячась, отрезал:
— Пока я командую дивизией — мой командный пункт и штаб никогда не будет располагаться в стенах церкви или колокольни. Это нам уже дорого стоило. — И тут же распорядился оборудовать штаб и командный пункт в засыпанном снегом овощехранилище в дотла сожженной деревне Фикошино — в семи километрах от передовой линии фронта.
Затем, чтобы окончательно убедить начальника штаба, объяснил: — Тактику войны немцы кроят по своим стандартам и образцам. Не сомневаюсь: очутись их дивизия на нашем месте — они наверняка для штаба и командного пункта выбрали бы церковь в селе Ракитино. С виду церковь вроде бы вся разрушена, но обрушь на нее еще сотни тяжелых бомб, в стенах и потолке подвалов не появится даже трещины.
— Зачем вас вызывали в последний раз в штаб дивизии? — задал вопрос фельдмаршал.
— В составе группы захвата я получил задание перейти линию фронта в расположении французского легиона и взять «языка».
Фельдмаршал, словно вспомнив что-то чрезвычайно важное, откинулся в кресле и вопросительно посмотрел на Блюментрита, который, разминая сигарету, пока не решался ее зажечь.
— И вы перешли линию фронта с этим заданием?
— Перешли.
— И выполнили задание?
— Выполнили.
— Кого вы взяли?
На вопросы фельдмаршала пленный ответил не раздумывая, твердо и четко.
— Мы взяли двоих: французского полковника интендантской службы и майора.
Фельдмаршал и Блюментрит, обменявшись взглядами, многозначительно улыбнулись.
— Каким образом вы провели их через линию фронта?
— Самым сказочным.
— То есть?
— Майора провели под руки. От страха ему часто отказывали ноги, а с полковником мы мимо вашего боевого охранения проскакали галопом на орловских рысаках.
Фельдмаршал резко встал с кресла и прошелся по комнате.
— Кого сопровождали лично вы: майора или французского полковника?
— Полковника.
— И вы получили за это орден?
— Пока нет, но представлен.
— К чему? К какому ордену?
— Этого я не знаю.
Фельдмаршал вплотную подошел к Богрову и, в упор глядя ему в глаза, проговорил:
— В германской армии за такие воинские подвиги награждают высокими орденами. О них мы докладываем фюреру. Он высоко чтит солдатскую доблесть и отвагу. А те двое, что вчера находились вместе с вами на вылазке и убиты при схватке с нашим боевым охранением, — они тоже были в группе захвата?
— Нет.
— И куда же вы доставили пленных французов?
— Мы их препроводили в штаб дивизии.
— В ту самую церковь в селе Ракитино, о которой вы только что сказали?
— Да, в ту самую церковь. Вернее, в ее подвал.
Богров начал опасаться, что он слишком затянул с реализацией своего дерзкого плана, боялся, что кто-нибудь из офицеров закроет сейф на ключ. «Нужно торопиться! Не опоздать!» — приказывал он сам себе, словно во взрыве гранаты видел свое спасение.
Богров прикидывал: хватит ли у него времени для того, чтобы, перешагнув через тело лежавшего на полу поверженного фельдмаршала (в том, что он сильным ударом пошлет его в нокаут, не сомневался), успеть открыть сейф, выхватить из него гранату и выдернуть кольцо взрывателя. А там… Там потекут последние секунды его жизни. Эти секунды уже никому не остановить: ни ему, ни фельдмаршалу, ни генералу, ни штабным офицерам…
Напружинив тело, склоненное над картой, Богров уже изготовился для удара, как резкий хлопок двери и звонкий голос адъютанта командующего остановил его.
— Господин фельдмаршал и вы, господин генерал, — на проводе Берлин.
— Кто конкретно? — фон Клюге резко вскинул голову. Подхватился с кресла и Блюментрит.
— Фюрер и Браухич.
Два этих имени заставили фельдмаршала и генерала вздрогнуть и застыть в оцепенении. Но это были какие-то секунды. Уже из дверей, с порога комнаты, фон Клюге, обращаясь сразу к обоим офицерам отдела, приказал:
— Полковник, продолжайте допрос. Потом доложите.
— Есть продолжать допрос! — четко ответил начальник разведотдела и, торопливо обойдя стол, сел в кресло, в котором только что сидел командующий армией. Тут же сказал:
— А теперь покажите, где находятся огневые позиции артиллерийских батарей вашей дивизии. Вы разведчик, вы это должны знать.
Богров рассеянно смотрел в глаза полковника, потом склонился над картой. Он играл. Впервые в жизни играл роль человека, старающегося всеми правдами и неправдами выжить.
— Господин полковник, при таком тусклом освещении я нечетко вижу некоторые названия на карте. Нельзя