— Дальше худо получилось, товарищ майор! Кинул я бутылку, гляжу, в ту же минуту на другом конце деревни тоже загорелось, значит, Зоина бутылка сработала. Я — бежать к лесу, где мы уговорились встретиться, а тут меня сзади — по голове прикладом, я с катушек долой! Очнулся — вокруг фрицы. Что-то спрашивают, я ничего не понимаю, только слышу: «Партизан, партизан»!
Привели меня в дом, а там — Зоя! Я сделал вид, что впервые ее вижу. Меня бить стали, я глаза закатил, будто без памяти. Думаю, так, может, быстрее передышку дадут… И правда! Вытащили меня в сени, облили водой. Немец в хату заглянул, любопытно ему, должно быть, как Зою допрашивают. Отвернулся от меня, а я подхватился и в дверь. Слышу, сзади по крыльцу затопали, пальбу открыли. Метель меня спасла, товарищ майор. Я огородами из деревни выбрался и дай бог ноги!
— Почему не явились в лес, где вас ждал Крайнов?
— Побоялся! — без запинки ответил Клубков. — Следы на снегу хорошо видны. А вдруг там засада? Помирать-то неохота! Я решил сделать круг и перейти фронт подальше от Петрищево. Сгоряча протопал верст пятнадцать и дух из меня вон. Ребро мне фашистские гады все же сломали. Подобрала какая-то добрая женщина, спрятала. Все бы хорошо, думал, отсижусь день-другой в подполе и к вам, да устроили немцы облаву. Всю молодежь подчистую загребли. Погрузили в товарняк и отправили в Германию. С одним парнем мы доску в полу выломали, на ходу выскочили из вагона. Счастливая звезда! Месяц к фронту пробирался, шел по ночам. В деревне остановился, в одном доме. А тут наши ее заняли. Проверочку прошел в контрольном пункте, и сразу к вам. Прощу, значит, снова послать на боевое задание, поскольку желаю я мстить за мою славную боевую подругу Зою!
Последняя фраза не понравилась Спрогису. И весь Клубков ему не понравился. Лицо гладкое, а глазки бегают, и на щеках красные пятна… Но, может, не стоит быть таким подозрительным? На войне всякое случается. Даже метель — по заказу. И часовой отвернулся, чтобы партизан мог совершить побег?!
После обеда Спрогис позвонил дежурившему по части старшему лейтенанту Коваленко и сказал, чтобы Клубкова пока не ставили ни в какой наряд и никуда не посылали. Хоть и выглядит он неплохо, будто не в тылу у немцев три месяца пробыл, а у тещи на блинах, пусть пока отдыхает…
Оперуполномоченный отдела контрразведки Западного фронта капитан Николай Нестерович Селюк хорошо знал Спрогиса. Они познакомились еще в августе 1941 года. Осведомлен был и о том, какие задания выполняют люди Спрогиса. А совсем недавно у них был серьезный и подробный разговор. В Особом отделе штаба Западного фронта стало известно, что гитлеровцы располагают определенными сведениями о войсковой части 9903. Настораживал недавний случай с машиной. Свою эмку Спрогис всегда водил сам, пользуясь правом беспрепятственного проезда по всем прифронтовым дорогам, надолго оставляя ее в разных местах без присмотра, но не без контроля: ставил на взвод специальное устройство. Если его своевременно не разблокировать, при попытке проникнуть в машину раздавался далеко слышный выстрел холостого заряда.
Однажды поздно вечером, оставив на улице, как всегда, заблокированную машину, Спрогис стал подниматься по лестнице многоэтажного дома. И в этот момент раздался выстрел. Бегом бросился вниз. Никого не застал. Обнаружил лишь распахнутую дверцу машины. Неизвестный, получивший, по-видимому, ранение от взрыва капсюля, находившегося под сиденьем, бежал так поспешно, что забыл в машине собственное взрывное устройство, попросту говоря — мину.
В рассказе Клубкова было слишком много белых пятен. Однако капитан Селюк не стал торопиться с выводами. На фронте он с первого дня войны. Вместе с пограничниками отходил от самого Белостока. На переправе в районе Барановичей ранило. Только подлечился и сразу со специальным заданием отправился во вражеский тыл… Опыт у него солидный, успел всего повидать. Не раз беседовал и с окруженцами, и с бывшими пленными. А потому внимательно, строчка за строчкой, прочитал отчет Крайнова и объяснительную Клубкова, пригласил обоих к себе. Постепенно стали восстанавливаться события, которые разыгрались двадцать шестого ноября в Петрищево.
Клубков повторял свою историю слово в слово, как патефонная пластинка, даже фразу ни разу не перепутал и окончательно убедил Селюка, что в его истории нет правды ни на грош.
— Вот вы пишете, что подожгли дом, где спали оккупанты, — обратился капитан Селюк к Клубкову.
— Да, поджег.
— А почему же этот дом не загорелся?
— Не знаю, может, они быстро потушили.
— Ну, хватит! — устало сказал Селюк. — Скажи лучше правду, Клубков, что струсил.
Клубков тоже устал изворачиваться. Он чувствовал, что ему не верят.
— Я расскажу, — наконец сказал он, — только пусть Борис выйдет.
Капитан дал знак Крайнову, и тот вышел из комнаты.
Нет, далеко не сразу признался Клубков. Была еще одна версия, потом еще одна, но долго играть в прятки он уже не мог. Постепенно раскрылась страшная по своему трагизму картина.
Да, действительно Клубков вытащил из сумки бутылку с горючей смесью, пытался поджечь один из домов, в котором были гитлеровцы. Но в последний момент увидел в конце улицы часовых. Струсил. Побежал в сторону леса. Его догнали, сбили с ног, отобрали наган, из которого он и не пытался стрелять.
Когда Клубкова привели в штаб немецкой воинской части, он сначала назвался красноармейцем. Но, получив несколько крепких зуботычин, под дулом револьвера признался, что послан с заданием и что он не один. Гитлеровцы сразу же бросились на розыск остальных членов группы.
Дальнейшее было уже известно. Фашисты подстерегли Космодемьянскую. Несколько верзил навалились так неожиданно, что она не успела даже выхватить наган. Вскоре Зоя оказалась в той же избе, где находился Клубков. На вопросы ответила, что она медсестра, выходит из окружения.
— Вы знаете его? — спросили у Космодемьянской, показав на Клубкова.
— Нет, я его никогда не видела и не знаю, — ответила Зоя. Она и предположить не могла, что он ее уже предал.
Разбирательство отложили до утра. Зою и Клубкова со связанными руками поместили в одной комнате. Когда за стеной стихли голоса, и лишь снег поскрипывал под ногами часового, вышагивающего под окнами, Зоя сказала:
— Жаль, мало успела поджечь — три дома…
— Напрасно все, — глухо отозвался Клубков. — Они же выскочили. Да и вообще не надо было поджигать. Наши люди домов лишились. Теперь вот расстреляют нас. Ты лучше не запирайся. Они уже все знают.
— Что они знают? Откуда они знают? — вскинула голову Зоя. — Неужели ты рассказал? Что же ты наделал?
Столько недоумения, отчаяния и боли было в ее словах, что Клубков надолго замолчал.
Впоследствии на допросе у следователя предатель всячески уходил от содержания их ночного разговора. Почему он этого так боялся? Выяснилось, что разговор Зои и Клубкова абверовцы записали на магнитофонную пленку и прокрутили ее утром в их присутствии. Но и тогда Космодемьянская не стала ни в чем признаваться.
Не призналась она и тогда, когда Клубков открыто назвал ее настоящее имя и фамилию, сказал, что она партизанка и разведчица, кем послана и зачем.
Ее упорство и бесило гитлеровцев больше всего. Они хоть и поверили показаниям предателя, но все же хотели услышать подтверждение его слов. Предатель он везде предатель.
Не бывает безвестных подвигов и безвестных предательств, даже если нет других свидетелей, кроме врагов.
— Убейте меня, я ничего вам не расскажу, — бросила в лицо своим палачам Зоя после долгих пыток и издевательств.
— Не бейте меня. Я все расскажу, — поторопился произнести предатель. И сразу же они оказались на разных полюсах — бессмертия и небытия, славы и позора.
Убедившись в стойкости Космодемьянской, гитлеровцы решили больше не прибегать к помощи Клубкова. Зою увели.
Абверовский офицер велел привести Клубкова уже после казни Зои.
— Видел, где теперь твоя спутница? — сказал он Клубкову, кивнув головой на окно, за которым виднелась площадь. — Хочешь вместе с ней болтаться на перекладине?
— Нет, — отрицательно замотал головой Клубков.
— Имей в виду — назад тебе дороги нет. Запись на магнитофонной пленке слышал? За это свои тебя сразу к стенке поставят, если узнают, конечно. Но это маловероятно. Отныне будешь работать на великую Германию, — сказал офицер.
Так Клубков оказался в одной из абверовских школ в местечке Красный Бор под Смоленском, где готовили для заброски в советский тыл из таких же, как он, предателей будущих агентов.
После соответствующей подготовки гитлеровцы оставили Клубкова в одной из деревень. Оттуда он и вернулся в войсковую часть 9903 со специальным заданием.
Да, он согласился, твердил Клубков, но, честное же слово, только для того, чтобы остаться живым, перейти к своим, сражаться до полной победы, отдать жизнь за Родину в бою…
Военный трибунал Западного фронта в апреле 1942 года приговорил предателя и гитлеровского агента Клубкова к высшей мере наказания.
Владимир Возовиков«КОБРЫ» ПОД ГУСЕНИЦАМИ
Внешне разбитая немецкая пушка походила на те обычные 75-миллиметровые орудия, каких танкисты гвардейской бригады немало раздавили и в боях под Москвой, и в те последние дни, когда их перебросили в район Сталинграда. В глаза лишь бросался необычно длинный ствол, по которому вилась нарисованная кобра. Раскрытая пасть змеи с остро торчащими ядовитыми зубами особенно впечатляюще выглядела над распластанными телами солдат в серо-зеленых шинелях. Поодаль угрюмо чернел закоптелый танк КВ с прокушенной броней. Пожар на нем погасили, но повреждения машины оказались серьезными, и теперь она ждала эвакуации с поля боя.
Подразделения бригады, одолев железнодорожную насыпь, переходили к обороне по гребням ближних высот, бой затихал, и танкисты подбитого КВ приближались к разгромленной артиллерийской позиции врага — посмотреть на дело своих рук.