илив счастья, который бил тёплым ключом и наполнял собой всё тело. Глаза прикрылись от наслаждения, а уста приоткрылись. Именно в тот момент, когда удовольствие от ощущения собственной значимости почти достигло своего апогея, короля потревожил какой-то шум. Звуки были настойчиво нахальными и отдалённо напоминали треск льда. Король огляделся, но впотьмах ничего не смог разглядеть. Белоснежная луна всё так же зазывно сияла, однако любоваться ею уже не было никакого настроения. Настроение словно сдуло ветром и не оставалось ничего, как отправиться спать.
А утром, едва рассвело, король вновь пришёл к своему трону и, точно чуя неладное, внимательно осмотрел его. Так и есть: трон стоял слегка косо, словно под наклоном, а под его правой передней ножкой немного приподнялась плита. Король склонился пониже и обомлел от удивления — на стыке двух чёрных мраморных плит пробивался крошечный цветок, уже было видно его нежный, ещё нераспустившийся бутон, который, как чудо среди буйства обыденности, переливался всеми цветами забытой радуги. Он и ахнуть не успел, как прохожие тоже заметили это чудо и столпились вокруг едва проросшего цветка. Толпа гудела, охала и ахала, дивилась и ликовала. Прославляла Бога и высшие силы. А главное, никакого внимания не обращала ни на короля, ни на его блестящие доспехи. И уж точно, сегодня никого не могли заинтересовать красочные воспоминания несостоявшегося правителя, когда олицетворение всех этих рассказов созревало прямо на глазах присутствующих под тяжёлыми, толстыми плитами старого чёрно-белого города.
Шли дни. Цветок быстро рос на радость горожан. Он почти не бывал в одиночестве. Его нежные радужные лепестки с красивыми яркими переливами не оставались без внимания прохожих ни днём, ни ночью. Этот цветок был, по сути, единственным ярким пятном среди приевшегося строгого буйства чёрных и белых цветов. Этот цветок был, по правде, единственной надеждой на другую, красочную жизнь. Этот цветок являл собой не что иное, как чудо! Настоящее живое волшебство! Его лепестки, как дивное произведение искусства: такие совершенные, такие идеальные, а главное — сочные и яркие, что иной раз непривыкшие к цвету глаза устанут смотреть. Точно воплощение красок, сказочный цветок даже тень бросал не чёрную обычную, как всё живое и неодушевлённое, а белую, с едва уловимым тусклым намёком на радужные оттенки.
В городе ощущались большие перемены. Преисполненные ожиданием чудес, горожане больше не спешили на перекрёстках по делам, не поднимая голов, а неспешно наслаждаясь жизнью, прогуливались, вежливо улыбаясь друг другу. Цветок сумел разбудить полусонный город, вдохнуть в него жизнь и подарить веру. Ведь что может быть более вдохновляющим, чем вера? Вот и взволнованные горожане едва не боготворили олицетворение всех своих смелых мечтаний. А цветок, в свою очередь, несмело распускался, даря прохожим ощущение сказки своим радужным переливом. Его бутон, словно сосуд с бесценными красками, щедро разливал своё богатство по мере расцветания, и чёрный строгий мрамор постепенно обретал яркие цвета. Весь город, как один живой организм, затаил дыхание в трепетном предвкушении того сладкого момента, когда цветок расцветёт, расправив свои радужные лепестки, и заполнит город вожделенными яркими красками.
Вновь забытый всеми король уже который день слонялся по городу без дела сам не свой. Его истории, воспоминания, рассказы больше никого не могли заинтересовать. Он снова превратился в бледную, безликую тень своих предков и доспехи немым укором сжимали его грудь, не давая свободно дышать. Он не знал, что придумать. Как быть? Как вновь завоевать внимание жителей его города? Он приходил на площадь в порыве отчаянья и часами наблюдал за маленьким источником чарующих красок. И с каждым разом всё отчётливее понимал, что пока это маленькое животрепещущее создание раздвигает собой плиты и озаряет чёрный мрамор цветом, в городе нет места королю, как и нет места его радужным воспоминаниям в сердцах горожан. Королю казалось, что маленький нахальный цветок смеялся над ним всеми цветами радуги, отняв у старого наивного несостоявшегося правителя не только слушателей, но и трон. Железный старинный фамильный трон, по праву принадлежавший только ему одному, и тот не был более в его подчинении. Теперь эта железка была ничем иным, как подпорой для маленького растущего существа, его помощником, а быть может, и подельником. И вот в один из таких приступов гнева и паники обезумевший от горя король подлетел к цветку и лёгким движением руки лишил его едва зародившейся жизни. О чёрный мрамор каплями стучали радужные краски, смешиваясь друг с другом на поверхности плиты и тотчас высыхая под лучами знойного солнца, а чёрно-белый увядший цветок безвольно упал слегка поодаль, утратив все свои волшебные чары. И летний душный зной заполнил всё вокруг, он точно губка вбирал в себя осколки рухнувших надежд. Король стоял посреди площади, наполненной людьми с пустыми потускневшими глазами, и ему было невероятно страшно. Но горожане не тронули его, не закидали камнями и не сожгли на костре, как поступали его предки с предателями. Народ ещё какое-то время безвольно и неподвижно стоял, потупив взгляды на безжизненный цветок и не веря в случившееся. И лишь к вечеру чёрно-белая толпа разбрелась по домам проживать свою тусклую, бесцветную жизнь. А король, натерпевшись страха перед возможной расправой, с позором скинул с себя фамильные доспехи и корону, которая делала его королём, и стал никем иным, как безликой частью серой массы. Но на его руке на всю жизнь позорной меткой остался радужный отпечаток маленькой яркой жизни.
В старом саду
Однозначно эта история могла произойти лишь весной. Весна — она ведь, как рассвет: начало всех начал, единство пробуждения природы. Весна многолика, тем и опасна. Уже не строгая холодная зима, но ещё не безмятежное знойное лето. Пьянящая весенняя свежесть, пропитанная ничем иным, как настоящим волшебством, порой толкает на настоящие безумства. Да, весна обманчива, этого у неё не отнять, но как же она всё-таки прекрасна…
Случилось это в старом саду. Но он лишь назывался старым. Он не раз забрасывался по ненадобности, зарастал высокими сорняками и становился почти диким, но всегда восстанавливался, ибо его чудные пейзажи и удачное расположение не могли оставить равнодушным никого. Сад имел внушительную территорию с длинными романтичными аллеями и чудесными затейливыми мраморными фонтанами. За последние два года его заметно облагородили, и теперь он полностью соответствовал своему новому хозяину — крупному помещику и просто знатному человеку с чистой душой, который трепетно любил цветы.
В один из погожих дней, под ласковым майским солнцем, сквозь прохладную влажную почву проросла нежная белая роза. Проросла она позже остальных саженцев и расцветала немного медленнее, словно заведомо не спешила вкусить судьбу, что была ей уготовлена. Пожалуй, роза мало чем отличалась от остальных молодых цветов на своей клумбе. Да и вообще от роз в старом саду. Её бутон источал прекрасный аромат: нежный, дымный, душистый, с фруктовыми нотками, влекущий и успокаивающий одновременно; впрочем, свойственный всем розам. Её бархатистые изнеженные лепестки были необычайно красивы и словно шёлк на ощупь, однако, это тоже не в диковинку. И, в общем-то, это был бы самый обычный, хоть и очень красивый цветок, если бы не одно «но». С появлением молодой розы на клумбе у белого фонтана в самом сердце сада стало слишком шумно.
— Кто я? — едва только смогла, вымолвила белая роза. С первого взгляда мир, в который она пришла, показался ей ужасно интересным, но неизведанным.
— Ты роза! — нехотя и важно молвила красавица с острыми шипами и красными, как огонь, лепестками. — Королева цветов!
Вопрос молодой розы заставил оживиться сонную клумбу, изнеженную южным солнцем. Среди цветов не было принято вести светские беседы на отдалённые темы или просто болтать о том, о сём. Цветы, в особенности розы — создания ленивые. Им не свойственны глубокомысленные рассуждения, высокопарные фразы и любопытство. Они пришли в этот мир, чтобы дарить свою красоту и делать жизнь прекраснее.
— А где мои слуги, если я королева? — наивно полюбопытствовала молодая роза, чем вызвала волну смеха у своих соседей по клумбе. Цветы, которые только то и делают долгими весенними днями, что дремлют и наслаждаются теплом, вдруг вспомнили о том, что могут ещё и смеяться. Некоторые из них и вовсе смеялись впервые за свою жизнь, вгоняя в смущение юный цветок. И если бы белый бутон только мог, он непременно тотчас бы покраснел от волненья. Лёгкий ветерок колыхал тонкий, ещё неокрепший стебель молодой розы, и белый цветок был рад, когда тёплый поток свежего воздуха на секунды заглушал смех других цветов.
— Какая глупая роза, — вынесла вердикт пышная орхидея глубокого сиреневого цвета с соседней клумбы. Лето ещё не наступило, а её цветки уже потускнели от солнца и опустились низко к земле, словно от тяжкого бремени, готовясь пожухнуть и опасть.
— Деточка, тебя растят не для того, чтобы ты задавала глупые вопросы! — укоризненно буркнула лимонная, уже распустившаяся роза с рябым пятном на лепестке.
— Своей словоохотливостью ты погубишь и себя, и нас!
— Почему? — не унималась любопытная белая роза. Ей были неприятны все эти колючие взгляды, но врождённая любознательность всё же брала верх над доводами разума.
И вновь её подняли на смех, одарив десятком новых, ещё более красноречивых, едких взглядов.
— Вы только поглядите… — подключился к разговору белый пион, растущий через две клумбы от разговорчивой розы. Казалось, что весь сад, доселе окутанный приятной дремотой, теперь оживился, чтобы жадно наблюдать за молодым цветком, как за чем-то несусветно нелепым и убогим. — Болтливость не к лицу цветам и женщинам! — ядовито кинул он с чувством плохо скрываемого превосходства.
— Почему? — не унималась упрямая белая роза. Она была готова расплакаться у всех на виду, если бы только была способна на это. Но к счастью, а может, и на беду, цветам были недоступны слёзы.