Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы
в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.
Сейчас, наоборот, у нас слишком много университетов.
Следует не насаждать новые, а улучшать существующие. Нельзя
ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо
научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы, и не зная практики. Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше
разбираться в практических вопросах, чем узкий практик, но и без практики
теория мертва. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, конечно, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.
Но в чем наша беда. В университеты стремятся выпускники школ, дети высокопоставленных родителей, многие из которых поступают в них, чтобы не стоять у станка, чтобы не заниматься производительным трудом.
350
Хотим мы этого или нет, но университеты формируют нам и проклятую
касту, ненавидящую труд.
В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь
со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный
производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения. Вот этим людям нужно дать
теоретические знания, а они в университеты не спешат. Почему? У них уже
есть семьи, где им жить с семьей при университете?
Вот этот вопрос нам тоже нужно решить, и Москва должна
показать пример в этом.
Что у нас запроектировано для строительства на Воробьевых
горах? – спросил Сталин, глядя на Кагановича, который начинал
реконструкцию Москвы, и с тех пор всегда ею интересовался.
- Комплекс высотных жилых зданий, - подумав, ответил
Каганович.
- Давайте возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10—12, а в 20 этажей, или еще выше, чтобы университет был виден
всей Москве. Строить поручим министру промышленного строительства
Комаровскому. Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования
на необходимое оснащение и оборудование лабораторий – сказал Сталин, обращаясь к Микояну, - университет должен быть обеспечен новейшими
приборами и реактивами.
Но, главное, необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить
студентов? Шесть тысяч? Значит, в общежитии должно быть шесть тысяч
комнат. И, подчеркиваю, особо следует позаботиться о семейных студентах, о тех практиках, которые будут в нем учиться.
Хрущёв, работавший в это время в Киеве, лично на заседаниях
Политбюро присутствовал редко, - решения с ним согласовывались по
телефону. Но сейчас он, приехав в Москву для решения целого ряда
украинских дел, попал непосредственно и на заседание Политбюро, однако
повестка оказалась такая, что Хрущеву просто нечего было сказать при
обсуждении её вопросов, и он томился от длительного вынужденного
молчания. А тут для него подвернулся удобный случай.
- И давайте этот новый университет назовем именем товарища
Сталина, - предложил он, по его мнению, на 100% верное решение.
Сталин посмотрел на него, и с деланной жалостью сказал.
- Никита, ты там в Киеве совсем от России оторвался. Главный
университет страны может носить лишь одно имя — Ломоносова!
- Для ускорения темпов строительства, его надо будет вести
параллельно с проектированием, - продолжил Сталин, - значит, это
строительство надо поручать человеку, который бы мог подчинить себе и
министра Комаровского, и архитектора или группу архитекторов, и мог
351
повлиять и на товарища Микояна. То есть, строительство нового
Московского университета желательно поручить члену Политбюро.
Сталин усмехнулся и с хитрецой посмотрел на Берию.
- У нас в Политбюро есть товарищ, который жаловался, что партия
не дала ему стать хорошим инженером-строителем. Не поручить ли нам это
дело ему?
- С удовольствием возьмусь, товарищ Сталин! – не задумываясь, ответил Берия.
- А как же большая загруженность вас работой?
- Да разве это работа? Построить красивейшее здание в Москве, а, может, и в СССР, – это не работа – это награда, это удовольствие!
- Ну что, товарищи, - улыбнулся Сталин, - кто за то, чтобы
доставить это удовольствие товарищу Берии?
10 апреля 1948 года,
Москва, Политехнический музей,
вечер
Висевшая перед входом в Политехнический музей небольшая
афиша: «Семинар общества «Знание». Лекция. Ю.А. Жданов «Спорные
вопросы современного дарвинизма»», - была замечена сотрудниками
Лысенко, как только появилась на музее. Кроме того, до него доползли и
слухи, что на этой лекции будет критика его воззрений, поэтому Трофим
Денисович подошёл к музею точно ко времени, чтобы зайти в зал с началом
лекции и ни на кого не давить своим авторитетом. Однако его узнали ещё на
улице и перед входом в лекционный зал двое молодых людей, с красными
повязками дежурных, остановили Лысенко на входе и не пустили на лекцию.
Лысенко несказанно этому удивился, поскольку это было беспрецедентно, и
дело было даже не в том, что по теме лекции он был самым авторитетным
специалистом СССР. А потому, что он был депутат Верховного Совета, и
отказ пустить его куда-либо, тем более на какое-то публичное мероприятие, был оскорблением Советской власти. Лысенко решил соблюсти
формальность и вынул удостоверение депутата Верховного Совета.
- Какое право вы имеете не пускать на публичное мероприятие
депутата Верховного Совета??
Дежурные сами понимали дикость того, что они делают, и один из
них извиняющимся голосом попросил.
- Трофим Денисович, ну, не можем мы вас впустить. Это семинар
лекторов обкомов и горкомов ВКП(б), а вы беспартийный. Вы же не можете
по своему удостоверению посетить частную квартиру, и это партийное
мероприятие тоже не можете посетить.
- У нас что – партия это частное заведение?? – удивился академик.
- Трофим Денисович, ну мы не виноваты, мы приказ выполняем: не впускать вас.
Лысенко развернулся и энергичным шагом пошёл к директору
музея академику Митину, в приемной директора зло распахнул дверь и почти
352
вбежал в кабинет. Из-за стола поднялся и бросился к нему навстречу
академик Митин, который понимал всю дикость происходящего.
Лысенко не стал подавать руку для пожатия и как можно более
официальным тоном заявил.
- Академик Митин! Я требую от вас, как от директора музея и
заместителя председателя общества «Знание» распорядиться, чтобы меня
впустили на этот семинар!
- Академик Митин, академик Митин! Кто академик Митин, а кто
Жданов?! – чуть не плакал Митин. - Что может академик Митин сделать
против сына товарища Жданова и зятя товарища Сталина?? Дорогой Трофим
Денисович, поймите меня правильно, он распорядился вас не впускать, ну, что тут можно сделать?
Сядьте, Трофим Денисович, сядьте, успокойтесь! Я сейчас
распоряжусь – нам чайку принесут. Трофим Денисович, я с ним уже
договорился, чтобы микрофон из лекционного зала соединили с вот этим
репродуктором, мы с вами прекрасно послушаем все, что он скажет. А мы
чайку попьем…
- Марк Борисович, но ведь это унизительно!
- А что поделать, что поделать, дорогой Трофим Денисович?
Митин быстро поднялся до звания академика и сытных
должностей исключительно благодаря связям в секретариате ЦК, поэтому
как огня боялся впасть в немилость к партийным органам.
Лысенко презрительно посмотрел на Митина и сел за стол, а
Митин услужливо подсунул ему листы чистой бумаги и карандаши для
конспектирования. После чего повернул до максимума тумблер громкости на
репродукторе, и из репродуктора послышался голос человека, читающего
плохо знакомый текст.
- …Обычно говорят – школа Лысенко и школа противников
Лысенко. Это не точно. У нас имеется ряд различных школ и направлений, которые солидаризируются в одних вопросах и расходятся в других. И в
данном конкретном случае разделить всех советских биологов на два лагеря
невозможно. Тот, кто пытается это делать, преследует скорее узкогрупповые, нежели научные интересы и прегрешает против истины…
Лысенко, не теряя времени начал, конспектировать.
Через час в лекционном зале Юрий Жданов на трибуне сложил
вместе листы своего доклада.
- А в заключении скажу, - самодовольно и победно постучал по
микрофону. - Академик Лысенко, вы меня слышите? Слова Андрея
Андреевича Жданова о лженоваторах науки, относятся именно к вам!
В кабинете директора музея от этих слов Лысенко отшатнулся от
репродуктора, выражение его лица приняло решительное и злое выражение.
Решение
подать
в
отставку
с
поста
Президента
Академии
сельскохозяйственных наук созрело у него немедленно.
21 апреля 1948 года,
353
кабинет Сталина,
вторая половина дня