напротив Никиты.
- Я, товарищ Абакумов, не только первый секретарь МГК, я еще и
секретарь ЦК ВКП(б), имеющий задачу контролировать работу органов
государственной безопасности. Так с кого же мне начинать, как не с вас? А у
вас, к сожалению, дела обстоят очень, как бы это сказать, непонятно, и я
хочу, после этого совещания, прислать к вам комиссию и хорошенько во
всем разобраться.
Абакумов неожиданно дерзко посмотрел в глаза Хрущеву.
- А что тревожит партию, товарищ Хрущев?
381
Несколько
озадаченный
наглостью
Абакумова,
Хрущев
продолжил.
- Товарищ Абакумов, партия и правительство доверили вам
защищать низовой партийный аппарат от вражеских происков, а для этого
следить за секретарями обкомов, интересоваться их разговорами, выяснять, чем они живут, как работают.
Как сучилось, что у МГБ под носом враги организовали
антипартийную группу под руководством Кузнецова и Вознесенского и уже
влили в нее тысячу, если не больше, человек, а ЦК и правительство об этом
узнали не от МГБ, а от рядовых коммунистов?
Абакумов ответил, продолжая спокойно и дерзко смотреть на
Хрущева:
- Виноваты, товарищ Хрущев, очень виноваты, но не было ни
малейшего сигнала, - демонстративно сделал вид, что задумался. - Хотя нет, что-то вспоминаю, кажется, летом 1947 года поступил от службы
прослушивания сигнал о совещании Кузнецова и Вознесенского еще с кем-то
на лесной речушке во время рыбалки. Я, каюсь, как-то не придал этому
значения, но комиссия ЦК этот сигнал, безусловно, найдет, и если там было
что-то серьезное, то я, как коммунист, готов понести любое наказание.
Хрущев от негодования даже побледнел, и в его голове вскипела
ярость: «Ах ты гад! Так ты об этом разговоре знал?! Шантажируешь, сволочь?! Но что же делать? Что делать?! Ладно, ты победил. Но я тебе этого
не забуду!». Улыбаясь, Никита постарался сохранить лицо и вынести этот
удар от Абакумова как можно спокойнее.
- Ваша искренность внушает доверие, товарищ Абакумов, пожалуй, мы повременим с комиссией, но вы подготовьте на мое имя
объяснительную записку по этому вопросу и готовьтесь к выговору.
14 февраля 1950 года,
Москва, ЦК ВКП(б),
утро.
В феврале 1950 года в свой кабинет секретаря ЦК Хрущев вызвал
секретаря Среднеазиатского бюро ЦК Игнатьева. Эта должность была
фиктивной и на нее временно определяли партийных работников, которых
необходимо было проверить, прежде чем решить, что с ними делать. До
своего ареста и Кузнецов сидел на похожей должности секретаря
Дальневосточного бюро, после снятия его с должности секретаря ЦК ВКП(б).
Вот и Игнатьева засунули в этот отстой, сняв с должности 2-го секретаря
компартии Белоруссии.
- Я не люблю юлить туда-сюда, - «взял быка за рога» Хрущев. - Я
человек простой и скажу прямо, хотя вы и так, товарищ Игнатьев, об этом, наверное, знаете. Негодяи - Кузнецов, Вознесенский, Попков и члены их
банды - хотели расчленить нашу партию и Советский Союз. После того, как
партия об этом узнала и начала принимать меры, по предложению товарища
Пономаренко вас перевели с должности 2-го секретаря Белоруссии на эту
382
пустячную должность. Товарищ Пономаренко сообщил мне, что вас в
Белоруссию направил Кузнецов, и предложил мне проверить вас на участие в
заговоре ленинградцев.
- Это неправда, товарищ Хрущев, я ничего об этом не знаю, -
перепугано залепетал Игнатьев.
Хрущев, глядя на Игнатьева строго и оценивающе, угрожающим
голосом посоветовал.
- Подумайте, товарищ Игнатьев, подумайте, мы и так все узнаем, а
искренне раскаявшихся партия прощает.
Игнатьев тут же пришел в смятение и покрылся потом, потом
невнятно замямлил.
- Я не знаю… Я честный коммунист… Я всегда верно служил
партии… Кузнецов и был для меня партией. Я только делал, что он говорил.
Я готов искренне покаяться и все рассказать…, - не закончив в смятении
замолчал.
Хрущев, продолжая смотреть на Игнатьева тяжелым взглядом.
Подумал: «А ты, хлопчик, трус! На тебя положиться нельзя! Но что же
делать? Додавить тебя и сдать? Но с кем мне тут в Москве работать, где
найти своих людей? Придется тебя использовать… Кузнецов все отрицает, но Игнатьев-то этого не знает, он только знает, что мы с Маленковым
следствие ведем. А, значит, Игнатьев знает, что если я захочу его привлечь к
делу ленинградцев – привлеку, не захочу – еще поживет. Значит, он меня
будет бояться». Обдумав ситуацию, Хрущев многозначительно, с намеком в
голосе сказал.
- Покаяние, товарищ Игнатьев, вещь хорошая, но партия больше
всего ценит не покаяние, а преданность. Понимаете? – подчеркнул голосом и
произнес по слогам. – Пре-дан-ность.
Игнатьев растерянно смотрел на Хрущева и в панике не мог
понять: «Чего он хочет? Не хочет слушать мое покаяние… Почему? Ага, он
не хочет, чтобы я своим покаянием запутал и его в это дело. Он хочет быть в
стороне и надо мною. Хочет и командовать мною, и иметь возможность
сдать в любой момент. Гад! Но что же мне-то делать?!! Покаяться или
положиться на Хрущева? Может с его помощью пронесет, может Кузнецов
меня не выдаст или Хрущев это скроет?». Игнатьев, наконец решился.
- Дорогой Никита Сергеевич! Можете быть уверены, что я лично
вам буду предан, как собака. Я сделаю все, что вы прикажете, только
пальцем пошевелите!
- Не мне, а партии нужно быть преданным, - нарочито
назидательно поправил Хрущев.
- Конечно, но вы для меня, дорогой Никита Сергеевич, и есть
партия, - Игнатьеву было не до гордости, и он решился на откровенное
низкопоклонство.
- Хорошо, - тоном этого «хорошо» Хрущев показал, что
низкопоклонство оценено. - С ленинградцами вы не были связаны, в
383
Ленинграде не работали, будем считать, что товарищ Пономаренко проявил
излишнюю бдительность, а вы, товарищ Игнатьев, проверку прошли.
Игнатьев сначала не поверил сказанному, но потом лицо его
просияло, он быстро перегнулся через стол и схватил Хрущева за руку.
- Благодарю, дорогой Никита Сергеевич, благодарю. Век буду
помнить, и вы никогда об этом не пожалеете.
- Хотелось бы! – выдернул свою руку Хрущев, брезгливо боясь, что Игнатьев ее поцелует. - Думаю, товарищ Игнатьев, что вы засиделись в
секретарях этого никчемного бюро, думаю, что вас надо выдвигать. Как вы
смотрите, если мы выдвинем вас в заведующие отделом ЦК по контролю за
советскими и партийными органами? Будете глазами и ушами партии, будете
наблюдать за всеми партийными и советскими руководящими работниками.
Справитесь?
- Дорогой Никита Сергеевич! Я буду вашими глазами и ушами…, -
мгновенно понял Игнатьев, что от него требуется.
Хрущев усмехнулся и одобрительно подумал: «Сообразительный, сукин сын!», - после чего пообещал.
- Хорошо, я переговорю с остальными секретарями ЦК и
попробую убедить их в полезности вашего перевода на эту должность.
8 апреля 1950 года,
кабинет Сталина,
вторая половина дня.
В кабинет Сталина зашли заведующий отделом ЦК, курирующим
оборонную промышленность Сербин, Курчатов и Тамм. Сталин решил
ознакомиться с состоянием дел по созданию термоядерного оружия, так
сказать, из первых рук, и созвал у себя в кабинете небольшое совещание, пригласив на него и И.Д. Сербина, заведующего отделом ЦК, курировавшим
оборонную промышленность.
Поскольку И.Е. Тамм был главным теоретиком в группе ученых, создающих в СССР термоядерное оружие, то вводить Сталина в курс дела
начал он.
- Видите ли, товарищ Сталин, чтобы провести термоядерный
синтез, то есть взрыв водородной или, точнее, термоядерной бомбы, нужна
обычная атомная бомба, плутониевая или урановая, в качестве, так сказать, детонатора, и смесь изотопов водорода – дейтерия и трития. Тритий
нестабилен, его период полураспада всего 8 лет, поэтому в природе, например, в воде, он существует в очень незначительных количествах.
Тритий можно производить в атомных реакторах, работающих на
обогащенном уране, однако у нас в СССР таких реакторов еще нет, и только
28 января этого года Правительством поставлена задача по их сооружению.
Само собой понятно, что за короткое время, скажем, за 2-3 года не удастся
наработать сколько-нибудь значительное количество трития.
Мало этого, при нормальной температуре дейтерий и тритий – это
газы. Их для термоядерной бомбы нужно сжижать, и они в самой бомбе
384
требуют особого хранения при очень низкой температуре. Смесь дейтерия и
трития нужно поместить в криостат, то есть в сосуд с двойными стенками, между которыми вакуум, этот сосуд погрузить в жидкий гелий, находящийся
в таком же криостате, а тот в свою очередь погрузить в криостат с жидким
азотом. Все эти газы будут испаряться, поэтому их надо улавливать и снова
сжижать. Поэтому в устройстве водородной бомбы нужна и криогенная, то