вперед.
Прошло полтора часа. Генерал сидел у стола с картой, сосредоточенно
и нервно барабаня пальцами по столу, одновременно слушая, как на
переднем крае учащается количество разрывов снарядов. Одиночный
тяжелый снаряд разорвался совсем недалеко от командного пункта, возле
Хёрлайна упал комок земли. Стоящий у стереотрубы офицер доложил.
- Господин генерал. Русская артиллерия усиливает заградительный
огонь.
- Этого следовало ожидать, - проворчал Хёрлайн. - Альбрехт, вызовите огонь всей нашей дивизионной артиллерии по возможным пунктам, с которых работают русские артиллерийские наблюдатели. Порвите им
провода к чертовой матери!!
Прошло ещё полтора часа. Генерал нервно ходит по траншее, мимо
него прошмыгнул денщик, поставив на столик накрытый салфеткой поднос и
термос.
-. Наша мотопехота отходит на исходные позиции, - тусклым голосом
доложил дежурный офицер.
- Альбрехт! – не выдержал генерал. - Почему наши артиллеристы
ведут такой редкий огонь?
- Подвозят и разгружают боеприпасы. Никто не думал, что нам
потребуется столько боеприпасов на этой позиции.
Минул ещё час. Генерал сидел у столика и курил одну сигарету за
другой. Поднос стоял в нетронутом состоянии – Хёрлайну кусок не лез в
горло при мысли, что его пехота – лучшая пехота Германии, сейчас гибнет
под огнём русских пулемётчиков и артиллеристов.
- Господин генерал, танки развернулись к атаке, радостно доложил
дежурный офицер.- Командир танковой бригады Штрахвиц спрашивает, сняты ли минные поля русских?
- А они сняты? – спросил Хёрлайн.
Дежурный офицер замялся.
- Саперы докладывают, что они старались.
- Понятно, - буркнул Хёрлайн и посмотрел на часы. - На четыре часа
задержка танковой атаки! Приказ Лаукерту и Штрахвицу: атаковать прямо
через минные поля! Касснитцу следовать за танками.
Время шло. Генерал ходил по траншее, ожтдая хоть каких-то хороших
новостей.
- Доклад с командного пункта 10-й танковой: у них на минах
остановилось 40 «Пантер», три горят, у остальных экипажи устраняют
повреждения ходовой части, - доложил дежурный.
Прошёл ещё час, Хёрлайн смотрел в стереотрубу, пытаясь увидеть
хоть какой-то просвет в этой безнадёжной попытке пробить оборону русских.
Подошёл дежурный офицер и нерешительно замялся, наконец доложил.
237
- Радист командира первого танкового батальона предал в эфир, -
читает с блокнота: ««Пантера» 11-01 подбита. Командир убит».
Солнце опускалось к горизонту. - Генерал за столиком вылил остатки
кофе из термоса в крышку термоса. Поднос остался закрытым салфеткой, как
его и поставил на столик денщик. Подошёл подполковник Альбрехт.
- Артиллерийские наблюдатели передали – у Черкасского горит уже
32 «Пантеры», помолчал. - Полковник Касснитц… убит.
Генерал со стуком ставит крышку термоса на стол, кофе
выплескивается ему на руку.
- Мы Черкасское по графику должны были взять в 9 утра, сейчас уже
9 вечера, а мы его еще не взяли! Альбрехт, вам повезло, вы становитесь
участником новой битвы под Верденом, и дай нам бог, чтобы мы закончили
ее хотя бы так, как под Верденом, - вничью!
12 июля 1943 года,
Курская дуга, Воронежский фронт, 6-я гвардейская армия,утро.
В пшеничном поле на возвышенности присев, рассматривал в бинокль
виднеющееся село старший лейтенант-артиллерист, рядом лежал ефрейтор-ординарец. На рукавах у них нашивки противотанкистов. Время от времени
через их головы перелетали снаряды и рвались сзади. «Пошли обратно!», -
наконец дал команду старший лейтенант, и они, пригнувшись, быстро пошли
по направлению к траншее своей линии обороны, приседая при близких
разрывах.
Из-за обстрела немецкой артиллерии, советская пехота сидела в
глубокой траншее, по брустверу которой шёл полноватый невысокий
генерал-лейтенант с яркими лампасами и в блестящих золотом погонах. Его
сопровождал командир сидящего в траншее полка, майор, и командир роты с
листками представлений к наградам. За ними семенил толстый полковник с
портфелем и два автоматчика. Командир роты показывал на очередного
солдата в траншее, тот выскакивал наверх, и генерал вручал ему медаль или
орден, которые полковник доставал из портфеля. При каждом очередном
разрыве снаряда полковник и автоматчики приседали, но генерал держался
прямо и невозмутимо.
- Товарищ старший лейтенант, это кто? – удивлённо спросил
ординарец.
- Член военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенант
Хрущёв, я его видел, когда мы прикрывали штаб армии, - ответил старлей.
Члены военного совета фронтов и армий были, по сути, комиссары
правительства, надзирающими за преданностью государству командования
фронтов и армий.
- Тот самый, что на Украине секретарем был? – вспомнил ефрейтор
читанное в довоенных газетах.
- Он самый.
- А мужик ничего - не робкого десятка, - похвалил генерала ефрейтор.
238
Артиллеристы попытались перескочить свою траншею незаметно для
генерала, но тот увидел и подзывая к себе, помахал рукой.
- Подойдите, старший лейтенант!
В это время награждающие подошли к пулемету «максим» и сидящим
в траншее двум пулеметчикам. Командир роты, мельком взглянув в бумажку, докладывает Хрущёву.
- Пулеметчик Глущенко. Второй номер – Никитин. У Гремучего в
одиночку почти час сдерживали наступление до роты немецкой пехоты.
Человек 15 немцев положили.
- Именем Верховного Совета награждаю Вас, товарищ Глущенко, орденом Отечественной войны 2 степени, а Вас, товарищ Никитин, медалью
«За отвагу», - объявил Хрущёв.
Полковник подал Хрущёву орден, но в это время немецкий снаряд
разорвался невдалеке, и в воздухе прошелестели осколки. Солдаты
инстинктивно присели в окопе, затем Глущенко протянул из окопа руку за
орденом.
Майор вскипел.
- Генерал стоит наверху и не боится, а вы в окопе прячетесь?! А ну, наверх!
Солдаты выскочили из окопа, Хрущёв усмехнулся и вручил уже
пожилому Глущенко орден, а Никитину прикрепил медаль, пожал руки.
- Сынки, товарищи, за вами жены и матери, за вами дети, за вами вся
великая страна, за вами коммунизм. Ни шагу назад, товарищи, ни шагу
назад! – просьбой приказал Хрущёв награждённым.
Солдаты спрыгнули в траншею, а Хрущёв повернулся к старшему
лейтенанту. Тот вскинул руку к фуражке.
- Командир 4-й батареи 595-го противотанкового артиллерийского
полка старший лейтенант Петров.
Хрущёв кивнув в сторону замаскированных орудий метрах в 50 в от
траншеи.
- Это ваши пушки?
- Так точно, товарищ генерал.
Хрущёв одобрительно прищурился.
- Близко поставил, значит не боишься. На тебя, Петров, вся надежда, не пропусти гадов, а мы тебе корпусной артиллерией поможем. Немцы уже
выдыхаются, надо устоять! - посмотрел на низкое небо. - Эх, погода
нелетная, а то бы и штурмовичков прислали бы!
Пожал Петрову руку и пошел, с сопровождающими, дальше, а Петров
поспешил на батарею. В окопе Глущенко, поглаживая сияющий орден, удивлённо сообщил Никитину.
- Два года воюю, а генерала первый раз вижу.
- Да еще на передовой! – согласился Никитин.
- Я тебе скажу так – раз тут генерал, значит, тут силы много, – сделал
авторитетный вывод Глущенко. - Генералы там, где опасно, ходить не будут.
239
В это время из нашего тыла прогудел снаряд, и мощный взрыв
раздался метрах в 100 перед окопами. На солдат упал комок земли.
- Что это наши по нам стреляют? – опасливо удивился Никитин.
- Пристреливаются, - сообщил опытный Глущенко. - Чуток
промазали. Видал, какие «чемоданы» бросают? Не иначе, как
шестидюймовка, снаряды по три пуда весом, - с нашего тыла пролетел еще
один снаряд, но взметнул разрыв уже метрах в 400 от траншеи. - Во! Что я
тебе говорил? Это наши пристреливаются, будут пред нами заградительный
огонь ставить. Не, раз у нас тут столько пушек, то немцы ни хрена не
пройдут. Ежели уж тут и генералы по окопам ходют, значит, и силы у нас тут
много.
3 августа 1943 года,
Западный фронт,
позднее утро
В большое село въехала кавалькада, возглавляемая двумя
броневиками БА-10, за ними ехали шесть «виллисов». В переднем «виллисе»
сидели Сталин и Булганин. Сбоку из пыли проглянуло двухэтажное здание, на нем был прикреплен небольшой белый флаг с красным крестом. Сталин
заинтересовался и приказал Власику подъехать к этому госпиталю. У входа в
здание были сложены ученические парты, на них сидели группа больных и
раненых, несколько компаний играла в домино. Несколько человек
полностью одетые и с оружием, но с перевязанными щеками сидели на
ступеньках, остальные раненные в связи с продолжавшейся жарой были
одеты только в брюки и нижние сорочки, большинство было босиком.
Сталин сошёл с автомашины.