глаз в воздухе — чертовски мало!
— Правильно, — ему показалось, что он услышал шорох, когда она кивнула головой, и на ее лицо упали отросшие за это время волосы. — Я не думала об этом раньше. Удар был слишком силен, но ты прав, — ее пальцы сильнее сжали его руку. — Доминик! Уж не намереваешься ли ты использовать пленника?
— Почему бы и нет? Освещающий, по-моему, придерживается того же мнения. Иногда, как сказал хиш, такие вещи случались.
— В случаях крайней необходимости. Но… столкновение… жестокость…
— Послушайте, я все обдумал, — возразил Доминик. — Ход моих рассуждений таков. Мы заставим руку войти в состав единения с ногой и криппо, принадлежавших Открывателю Пещер — самого сильного, самого сообразительного из тех соединений, что шли с нами. Рука подчинится под угрозой пистолета. Кроме того, ему нужно пить кровь, иначе придется голодать, не так ли? Один вооруженный человек, находящийся поблизости, предотвратит все возможные эксцессы. Как бы там ни было, два единения вместо одного — это что-нибудь да значит. Мы сделаем единение постоянным, во всяком случае, будем поддерживать его постоянным большую часть пути. За это время психика обитателей Громового Камня глубоко проникнет в психику руки. Новая личность будет вначале смущена и враждебно настроена, согласен. Но как бы он этого не хотел, хишу придется с нами скооперироваться…
— Но…
— Нам необходим хиш, Катрин! Я не предлагаю рабства. Рука не будет поглощен. Он будет давать и получать, узнает то, что сможет передать своему племени, может быть, даже послание дружбы, которое поможет нам установить регулярные связи. И это будет ему настоящим даром, когда мы отпустим его на волю по дороге в Громовой Камень.
Она помолчала, потом сказала:
— Смело, но честно. Да, в этом весь ты. Ты более рыцарь, чем те, кто пишет перед своим именем «сэр», Доминик…
— О Катрин!
И вдруг он осознал, что обнимает и целует ее, а она целует его, и ночь вокруг вспыхнула костром и взорвалась пением труб.
— Я люблю тебя, Катрин, господи, как я люблю тебя! Она освободилась от его объятий и отступила назад.
— Нет…
Когда Флэндри бросился к ней, Катрин отстранилась.
— Нет, пожалуйста… пожалуйста, не надо. Прошу тебя, не надо. Я сама не знаю, что со мной такое было…
— Но я люблю тебя! — крикнул он.
— Нет, Доминик, мы слишком долго шли по этому опасному пути. Ты влечешь меня больше чем кто-либо другой. Но я женщина Хуга.
Он опустил руки и остался стоять там, где стоял, и душа его обливалась кровью.
— Катрин, — проговорил Флэндри, — для тебя я перейду на вашу сторону.
— Ради меня? — она снова приблизилась к нему и опустила руки ему на плечи. Голос ее дрожал от едва сдерживаемого полусмеха-полурыдания. — Ты просто представить себе не можешь, до чего я рада.
Он стоял, вдыхая ее аромат. Сжав кулаки повторил:
— Не ради тебя. Для тебя.
— Что? — прошептала Катрин, опуская руки.
— Ты называла меня рыцарем. Это неверно. Я не стану играть роль верного друга семьи и отвергнутого поклонника. Это не мой стиль. Я сам хочу быть твоим мужчиной и буду добиваться этого всеми доступными человеку способами.
Ветер усилился, и река ответила ему гулом.
— Ладно, — сказал Флэндри ее тени — пусть это будет до тех пор, пока мы не достигнем Порт Фредериксена. Только до тех пор. Я ничего ему не скажу и буду жить своими воспоминаниями.
Катрин опустилась на землю и заплакала. Когда Доминик сделал попытку ее успокоить, она оттолкнула его. Жест был не грубым, но решительным. Он отошел в сторону и одну за другой выкурил три сигареты. Наконец она сказала:
— Я понимаю, о чем ты думаешь, Доминик. Если был Снелунд, то почему теперь не ты? Но неужели ты не видишь разницы? Начиная с того, что тебя я очень люблю?
Он с огромным трудом выговорил:
— Я вижу, ты остаешься верна старомодным, давно отжившим свое идеалам…
Из ее груди вырвалось рыдание, но на этот раз оно было сухим, как будто она выплакала все свои слезы.
— Прости меня, — сказал Флэндри. — Я совсем не хотел тебя обижать. Скорее бы у меня отсох язык, чем я согласился бы сказать им что-то для тебя обидное. Мы не будем больше об этом говорить, если только ты сама не захочешь. Если ты не переменишь решение, завтра ли или через сто лет — я буду ждать всегда, пока я жив.
«И это чистая правда, — добавил его внутренний голос, — хотя до некоторой степени слова эти подсказаны слабой надеждой на то, что смогут потрясти твое воображение и отвратить твое внимание от этого тупоголового убийцы Хуга Мак-Кормака».
Доминик вытащил бластер и сунул ей в холодные и не очень уверенно взявшие его руки:
— Если хочешь остаться здесь, то возьми вот это. Вернешь мне, когда спустишься в лагерь. Доброй ночи.
Он повернулся и пошел. В голове билась мысль:
«Отлично. Если до сих пор у меня не было причины отречься от Его Величества Джосипа, пусть так будет и дальше. Попробуем осуществить возникший у меня план расстройства рядов его непокорных подданных».
13
Члены группы проспали большую часть следующего дня и ночи. Потом Флэндри объявил, что лучше потихоньку двигаться вперед, чем стоять на месте. Оставшиеся дидониане с успехом образовали несколько различных единений, как всегда это делали, когда нужно было принять важное решение, и согласились. Для них эти земли были неуютными и неудобными для поисков пищи. Самое трудное было еще впереди, особенно, если учесть потери, понесенные ими. Лучше поскорее перебраться через горы и спуститься на прибрежные равнины.
То был адский труд. Людям приходилось большую часть времени тратить на поиски еды для ног. Когда истощение заставляло их сделать привал, все мгновенно погружались в сон. Катрин была сильной, но все же она оставалась тридцатилетней женщиной, которая пыталась сравниться с двадцатипятилетними мужчинами. У нее практически не было времени и возможности поговорить с Флэндри или с кем-нибудь другим.
Люди, казалось, готовы были взбунтоваться, когда Доминик объявил им, что должен быть освобожден от большей части работ ради того, чтобы установить контакт с новым единением. Хавелок развеял этот их настрой.
— Послушайте, вы же видели Старика в действии. Вы можете его не любить, но он не трус и не дурак. Кому-то надо ведь общаться с этими ксено. Не говоря уж о кое-чем другом. Подумайте хотя бы о том, что нам нужно еще перебраться через этот проклятый край… Почему не Катрин? Да ведь она жена человека, который бросит нас в лагерь, когда мы доберемся до места! И то, что мы доверяли ей в таких критических обстоятельствах, не улучшит наши послужные списки… Да, да, тем из вас, кто намерен вернуться домой, не вредно подумать о своих послужных списках.
Флэндри одобрительно подмигнул ему…
Вначале разговор между человеком и дидонианином просто не мог состояться. Внутри личности шла борьба: плененный рука вливал в ногу и криппо ненависть и страх, а те отторгали их. Разные языки, привычки, отношения — все это настолько причудливо перемешалось и создало такое «мировоззрение», из-за которого о контакте не могло быть и речи. Длительное время раздираемое противоречиями единение упорно работало: иногда угрюмо, иногда в состоянии оцепенения, постоянно склонное к проявлению полубезумных наклонностей. Флэндри дважды приходилось драться. Однажды рог ноги прошел мимо него в каком-нибудь сантиметре.
Но Доминик стоял на своем. То же делали и два животных, входивших в состав Открывателя Пещер. И постепенно рука стал осваиваться с кусочками чуждого ему опыта. Флэндри пытался найти какой-нибудь эквивалент создавшейся ситуации. Шизофрения? Внутренний конфликт, основанный на борьбе противоположных желаний, какой, например, переживает он, раздираемый любовью к Катрин и долгом по отношению к Земной империи? Сомнительно. Существо, находившееся перед ним, было слишком чуждым людям.
Доминик пытался руководить этим сращением вначале своим поведением, потом словами. После того, как нервная система руки перестала ждать мучений или смерти, начало доминировать состояние замешательства Потом в ход пошел язык. Часть словаря Громового Камня умерла вместе с рукой Открывателя Пещер. Но часть сохранилась и пополнилась, когда на время криппо был заменен другой рукой. Дикое существо яростно сопротивлялось Оказалось что его культура смотрела на трехчленное существо, в состав которого входили два однородных члена, как на извращение, но у него не было выбора. Когда щупальца были соединены, нервная система и кровеносные сосуды автоматически превращались в единое целое. И вот после целого ряда сложнейших лингвистических упражнений вновь рожденный дидонианин начал выказывать первые признаки взаимопонимания.
Тем временем отряд преодолел горы и находился на их восточном склоне. Теперь Флэндри уже умел общаться с разумом, для создания которого приложил столько сил.
Единению, по всей видимости, не слишком нравилось само название «хиш», и оно избрало себе новое имя, сконцентрированное в невообразимой комбинации звуков, переведенное Катрин как «Скорбящий». Она мало общалась с хишем, и причиной тому была как поглощенность собственными переживаниями, так и усталость. Флэндри такое положение устраивало. Общаясь со Скорбящим в одиночестве — при этом, правда, присутствовал часовой, но он ничего не понимал — Доминик надеялся добиться от дидонианина того, чего хотел.
— Ты должен служить мне, — вновь и вновь повторял он. — Может быть, нам придется сражаться, и ты должен занять место хиша, которого больше нет. Только мне ты должен доверять, только меня слушаться… Я один могу освободить тебя в конце — причем оба ваших племени получат хорошие награды. А у меня есть враги среди моих приспешников.
Он мог бы объяснить все подробнее, даже изложить всю историю, но быстро понял, что в этом нет никакой необходимости. Скорбящий стоял на значительно более низком уровне развития по сравнению с Открывателем Пещер и обладал гораздо меньшими знаниями. Люди для хиша были сверхъестественными существами. Флэндри же, несомненно являвшийся их вождем и, сверх того, руководителем и учителем хиша, представлял собой сгусток мана. То, что он и Катрин рассказывали Открывателю Пещер, переосмыслилось им в ином ракурсе и служило теперь подтверждением нынешним словам Флэ