— О да. Они ворчат, злятся, кое-кто устраивает заговоры, но что с того? Тезей справится с ними, потому что надеется заслужить в Талассократии достойное место для себя и своего царства, — Лидра направила палец на Рейда. — Ты хочешь посеять раздор, чужеземец? Кому ты служишь?
Он понял, что придется сказать ей всю правду, как бы это ни было опасно. Но выбора нет.
— Госпожа моя, — медленно начал он. — Я никогда не лгал тебе, но не говорил всего, что знаю. Помни, что меня тут никто не знает. Мне нужно было разобраться во всем, узнать, что к чему. Поверишь ли ты моему рассказу? Этого я до сих пор не знаю. Выслушаешь ли ты меня?
Она кивнула.
— Я наделен пророческим даром, — сказал он, — потому что я пришел из будущего.
— Откуда? — она наморщила лоб. Язык кефту не включал в себя такого понятия.
Но суть она уловила быстрее, чем он ожидал. Она сделала охранительный знак и поцеловала талисман, но была на удивление спокойна. Наверное, ей, живущей в мире мифов и загадок, это представлялось еще одним чудом.
— Да, — прошептала она. — Это многое объясняет. Значит, Кнос действительно падет? Талассократия станет легендой? — она обернулась и стала рассматривать изображение Судьи. — Ну что ж, — сказала она наконец. — Все в мире преходяще.
Рейд продолжил свой рассказ. Он умолчал лишь о том, что существуют две Эриссы: уж очень он боялся за девушку. Лучше сделать несколько неясных намеков о времени, из которого явилась Эрисса-старшая. Такое имя здесь не редкость, да у Лидры и так есть над чем поразмыслить. Умолчал он и о том, что, по легенде, она, предавшая Миноса, была предана сама. Это могло смертельно оскорбить ее.
— Ты говоришь, — ровным голосом сказала она, — что боги отдадут предпочтение Тезею, и он разрушит морскую империю?
— Не так, госпожа моя. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что через несколько месяцев вулкан уничтожит Атлантиду, Крит будет завоеван, и в легендах станут рассказывать о Тезее, который победил в Кносе чудовище. Но легенда не может быть верна во всем — я даже знаю, что она многое искажает. Афинских юношей и девушек не убивают — наоборот, обращаются с ними хорошо. Лабиринт — не обиталище Минотавра, а главный дворец вашего Царя, Дом Двойной Секиры. Я мог бы долго говорить, но пойми мою мысль: почему бы Талассократии не пережить гибель острова — может быть, на много поколений?
— Если святая святых будет разрушена вышней волей, значит, боги гневаются на народ Миноса, — спокойно сказала Лидра.
— Конечно, народ перепугается, — согласился Рейд. — Но, госпожа моя, клянусь, что причина тут естественная, как… как камень, упавший на голову.
— Но разве камень падает не по воле богов?
«Перестань спорить, — сказал себе Рейд, — она видит мир совсем по-другому». И продолжил:
— Мы не знаем, что суждено Криту. Астерион желает, чтобы его народ сражался до конца. Эвакуация населения — вот наш способ борьбы.
Лидра молчала; она казалась высеченной из того же мрамора, что и ее трон.
— Жители материка могут воспользоваться возможностью захватить ваши города, — говорил Рейд. — Мы должны помешать этому. Но все — и легенда, и то, что я видел и слышал здесь, — заставляет меня сомневаться в Тезее, — он помолчал. — Потому я и спрашивал, госпожа моя, что за послание он тебе отправил.
Лидра по-прежнему сидела как изваяние, ни один мускул не дрогнул на ее лице, и Рейд уже было подумал, не случилось ли с ней чего, но через минуту она сказала:
— Я поклялась хранить тайну. Ариадна не может нарушить клятву. Но ты и сам мог бы догадаться, что он… заинтересован в более тесных контактах с Лабиринтом и надеется на мою помощь.
— Диор говорил мне, госпожа. На этом и нужно сыграть. Затяни переговоры и задержи его, пока не минует кризис.
— Лидра выслушала тебя, Дункан. Но решать будет Ариадна. Я не скоро приму тебя вновь.
Вдруг плечи Лидры опустились. Она провела рукой по глазам и прошептала:
— Нелегко быть Ариадной. Я думала… Я верила в то, что быть жрицей — высшее счастье, что верховная жрица живет в вечном сиянии Астериона. А на деле — бесконечные обряды, одни и те же склоки и интриги, да старухи, которые живут бесконечно, а девушки приходят и уходят, чтобы стать невестами…
Она выпрямилась.
— Довольно. Можешь идти. И ни слова о нашей беседе.
На следующий день они снова побывали в своей бухте.
— Искупаемся, — предложила Эрисса, разделась и очутилась в воде раньше, чем он успел что-нибудь ответить. Волосы ее колыхались на поверхности воды, тело белело в глубине. — Ты боишься холода?
«К черту», — подумал он и присоединился к ней. Вода и в самом деле оказалась холодной. Он стал энергично двигаться, чтобы согреться. Эрисса нырнула, ухватила его за ногу и потянула под воду. Все кончилось смехом и веселой возней.
Выйдя на берег, оба затряслись от холода под налетевшим ветром.
— О, я знаю как согреться, — сказала Эрисса и оказалась в его объятиях. Они легли на плащ. Она улыбнулась: — А у тебя, оказывается, есть более сильное средство!
— Я… я ничего не могу с собой поделать. О боги, как ты прекрасна!
Она сказала серьезно и доверчиво:
— Ты можешь взять меня, когда захочешь, Дункан.
Он подумал: «Мне сорок лет, а ей семнадцать. Я американец, а она критянка. Я из атомного века, а она из бронзового. Я женат, у меня дети, а она девственница. Я старый дурак, а она — весна, небывалая и неповторимая…»
— Тебе это принесет вред? — кое-как выговорил он.
— А что может быть лучше? — она прижалась к нему.
— Нет, серьезно, ведь у тебя будут неприятности?
— Ну… я посвящена лишь наполовину, пока я здесь как танцовщица… Но мне все равно.
— Зато мне не все равно. Оденься-ка.
«Нам нужно выжить, — подумал он. — Выжить и убедиться, что ее страна уцелела. В таком случае — останусь ли я здесь? А если не удастся — смогу ли я взять ее с собой?».
Одевшись, она прижалась к его плечу. Тонкие пальцы перебирали его бороду.
— Ты всегда задумчив, всегда печален, — сказала она.
— Потому что я знаю будущее, — сказал он, боясь произнести лишнее, — и это знание причиняет мне боль.
— Бедный мой, любимый бог! Ведь ты бог, не отрицай. Неужели все несчастья ты обречен пережить дважды? А счастье? Посмотри — небо синее, трава зеленая, песок прогрет солнцем, под рукой кувшин, полный вина… Нет, я сама подам его тебе, я хочу, чтобы ты обнимал меня, положи руку вот сюда…
По мере того, как шла работа, приходилось идти на многочисленные уступки — отчасти из-за кефтских суеверий, отчасти из-за несовершенства здешних ремесел. Рейд обнаружил, что в гидродинамике он смыслит не так уж много. Результат получился хуже, чем он ожидал, — корабль был не так удобен, а главное — не так анахроничен, как это требовалось.
Но даже то, что вышло, было значительным достижением: судно примерно 80 футов длиной, со стройным корпусом. Посередине шла приподнятая палуба, под ней — скамьи для гребцов. Нос-таран, сделанный из массивного бревна и окованный бронзой, выступал над ватерлинией; руль точно выполнили по чертежу. А мачты разместили по одной — на корме и на носу. По настоянию Сарпедона, вполне резонному, их сделали короткими и съемными — из-за низких бортов, недостаточного количества балласта и для устойчивости при столкновении кораблей. Рейд сумел сэкономить на парусине, применив гафели. Впрочем, минойская ткань быстро вытягивалась, впитывала влагу и не могла соперничать с настоящей парусиной или дакроном.
Команда на удивление быстро научилась управляться с новыми снастями; в пробные рейсы выходили почти ежедневно. Команда насчитывала три десятка молодых парней — веселых, добродушных, открытых всему новому, стремящихся побыстрее овладеть морским делом. Рейд-конструктор сделал свое дело и обычно оставался на берегу с Эриссой. Время летело для них незаметно. А одного из его моряков, стройного красавца из хорошей семьи, не сводящего глаз с Эриссы, звали Дагоном.
Эрисса поднялась на борт вместе с Рейдом, чтобы участвовать в последнем испытании. После, как испробуют таран, судно будет признано официально. Губернатор выделил для этого старый, не подлежащий ремонту корабль. Вести его вызвались честолюбивые юноши и скептически настроенные морские волки. Следом шли лодки — подбирать тех, кто окажется в воде.
День выдался солнечный. Густой черный столб, который возвышался над вулканом уже постоянно, склонялся под напором ветра. В небе пролетали журавли; предвестники весны направлялись из Египта домой, на север. Новый корабль чуть покачивался на волнах. Бока его были разрисованы красными и синими полосами, паруса украшали изображения дельфинов. Шумело море, скрипели доски, ветер пел в снастях.
Эрисса, стоявшая вместе с Рейдом на верхней палубе, схватила его за руку. Волосы ее растрепало ветром.
— Смотри! — радостно закричала она, когда их корабль поравнялся с судном соперников, которые шли на веслах, так и не сумев использовать боковой ветер.
— Хватит юлить, покажите, на что вы годитесь! — крикнул капитан другого корабля.
— Надо начинать, — сказал Рейд Сарпедону. — Мы убедились, что взять на абордаж они нас не смогут.
Оба были взволнованны. На скамьях гребцов тоже поднялся шум. Остановившись, корабль опустил паруса и пошел на веслах. Корабль-мишень тоже маневрировал: моряки знали, чего можно ожидать при столкновении. Корпус будет сокрушен вместе с ребрами зазевавшихся гребцов.
Рейд прошел на корму к рулевому.
— Ты все запомнил? — спросил он. — Целься в середину, но не прямо, а под углом. Иначе мы зацепимся за него. А нужно ударить и отойти.
— Как бык, боднувший медведя, — вставила Эрисса.
— Да не будет это для тебя дурным предзнаменованием, сестра, — отозвался рулевой.
— Боги не допустят, — крикнул снизу сидевший на веслах Дагон. Рейд видел, как прекрасно сложен этот юноша. Ну что ж, сам он тоже в хорошей форме. И Эрисса держит за руку его.
Корабль быстро набирал скорость. Неожиданно цель оказалась совсем рядом. Как и полагалось, соперники старались избежать столкновения. Но оснастка и устройство нового корабля были настолько совершенны, что уйти от него на веслах было невозможно.