– Благодарю вас, сэр. – Вопрос застрял у Хорнблауэра в горле и потребовалась некоторая решимость, чтобы его выговорить: – А мой экзамен, сэр? Мои характеристики?
Фостер тряхнул головой: – Боюсь, в таком составе эта комиссия уже не соберется. Вам придется подождать другого случая.
– Есть, сэр, – с нескрываемым отчаянием произнес Хорнблауэр.
– Послушайте-ка, мистер Хорнблауэр, – сказал Фостер, поворачиваясь к нему. – Насколько я помню, вы находились в полной растерянности с наветренной стороны Луврских скал. Еще минута, и вы бы пошли ко дну. Вас спас только предупредительный выстрел. Разве не так?
– Так, сэр.
– Тогда благодарите судьбу за маленькие подарки. А тем более за большие.
Ноев ковчег
Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр стоял на корме баркаса вместе с мистером Таплингом из дипломатической службы. У их ног лежали мешки с золотом. Вокруг поднимались крутые склоны Оранского залива. Перед ними в ярких лучах солнца белел город, похожий на россыпь мраморных кубиков, небрежно раскиданных по склонам холмов. Шлюпка плыла по легкой зыби, гребцы ритмично налегали на весла, пеня изумрудно-зеленую воду. Средиземное море позади них было небесно-голубым.
– Издали вид премилый, – сказал Таплинг, глядя на приближающийся город, – но при ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что зрение ваше обманулось. А тем более обоняние. В запах правоверных, право, не поверишь. Подведите баркас к причалу вот сюда, мистер Хорнблауэр, за этими шебеками.
– Есть, сэр, – отозвался на приказ Хорнблауэра рулевой.
– Вон часовой на батарее, – заметил Таплинг, внимательно осматриваясь, – и даже не совсем спит. Обратите внимание на эти пушки. Двадцатидвухфунтовые, не меньше. Каменные ядра сложены наготове. Каменное ядро, разлетевшись на куски, причиняет ущерб, несопоставимый с его размерами. И стены очень даже прочные. Боюсь, Оран не просто взять coup de main[12]. Если Его Туземное Высочество бей решит перерезать нам глотки и забрать наше золото, за нас не скоро отомстят, мистер Хорнблауэр.
– Не думаю, чтоб отмщение меня сильно утешило, – сказал Хорнблауэр.
– Тоже верно. Но, без сомнения, Его Туземное Высочество нас на этот раз пощадит. Мы – гусыня, которая несет золотые яйца. Полная лодка золота каждый месяц – радужная перспектива для пиратского бея в наши дни, когда торговые суда хорошо охраняются.
– Шабаш! – крикнул рулевой. Лодка плавно скользнула к причалу и аккуратно пришвартовалась. На берегу сидели в тени несколько человек – они сразу повернули головы и принялись разглядывать англичан. На палубах шебек появились темнолицые мавры и тоже принялись глазеть. Один или двое что-то выкрикнули.
– Без сомнения, они перечисляют родословные неверных, – сказал Таплинг. – Брань на вороту не виснет особенно если я ее не понимаю, – и добавил, глядя из-под руки: – Где же он?
– Никого не видно, кто бы походил на христианина, – сказал Хорнблауэр.
– Он не христианин, – сказал Таплинг. – Белый, но не христианин. Белый благодаря смеси французской, арабской и мавританской кровей, консул Его Британского Величества в Оране pro tem[13] и мусульманин из соображений удобства. Кстати, в положении правоверного есть серьезные минусы. Зачем мне четыре жены, если в благодарность за это сомнительное удовольствие я должен воздерживаться от спиртного?
Таплинг спрыгнул на причал, Хорнблауэр последовал за ним. Внизу умиротворяюще плескалась легкая зыбь. От каменных плит, по которым они ступали, отражался ослепительный жар полуденного солнца. Далеко в заливе стояли на якоре два корабля – транспортное судно «Каролина» и Е.В.С. «Неустанный». Они были дивно хороши на синей морской глади, искрящейся серебром.
– И все-таки я предпочел бы Друри Лейн в субботнюю ночь, – сказал Таплинг.
Он снова повернулся к городской стене, защищающей Оран с моря. Узкие ворота, обрамленные бастионами, выходили прямо к причалу. Сверху стояли часовые в красных кафтанах. В густой тени под проемом ворот что-то двигалось, но ослепленные солнцем глаза не могли ничего различить. Наконец на свет вышла небольшая группа: полуголый негр вел осла, на котором сбоку, ближе к крупу, располагалась массивная фигура в белом одеянии.
– Пойдем навстречу консулу Его Британского Величества? – спросил Таплинг. – Нет. Пусть сам к нам идет.
Негр остановил осла, всадник спешился и вразвалку подошел к ним. Это был высокий грузный человек в длинном одеянии. Землистого цвета лицо украшали жидкие усики и бородка, большую голову венчал белый тюрбан.
– К вашим услугам, господин Дюра, – сказал Таплинг.
– Позвольте представить вам мистера Горацио Хорнблауэра, и. о. лейтенанта с фрегата «Неустанный».
Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.
– Деньги привезли? – спросил он утробным голосом. Прошло несколько минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.
– Семь тысяч золотых гиней, – отвечал Таплинг на сносном французском языке,
– Хорошо, – произнес Дюре с явным облегчением. – Они в шлюпке?
– В шлюпке, – ответил Таплинг, – там они пока и останутся. Помните условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег ячменя. Когда я увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе, я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?
– Скоро.
– Так я и знал. Когда?
– Скоро… очень скоро.
Таплинг состроил недовольную мину.
– Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра, может быть послезавтра, мы вернемся с золотом.
На потном лице Дюра проступил испуг.
– Нет, нет, не делайте этого, – сказал он поспешно. – Вы не знаете Его Высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь, он велит пригнать скот. Увезите золото, и он не шевельнет пальцем. И.. и… он разгневается на меня.
– Ira prinsipis mors est, – произнес Таплинг, и, видя непонимающее лицо Дюра, снизошел до перевода. – Гнев князя означает смерть. Так ведь?
– Да, – отвечал Дюра и в свою очередь произнес несколько слов на незнакомом языке, сопроводив их резким непонятным жестом, потом перевел. – Да не будет этого.
– Конечно, мы надеемся, что этого не будет, – с обезоруживающей сердечностью согласился Таплинг. – Шнурок для удушения, крюк, даже битье по пяткам – все это так неприятно. Посему отправляйтесь-ка лучше к бею и постарайтесь, чтоб он распорядился насчет скота и ячменя. Иначе мы отчалим с наступлением ночи.
Желая подчеркнуть, что надо торопиться, Таплинг взглянул на солнце.
– Я поеду, – Дюра примиряюще развел руками. – Я поеду. Но умоляю вас, не отчаливайте. Быть может, Его Высочество занят в гареме. В этом случае никому не разрешается его беспокоить. Но я попытаюсь. Зерно уже здесь, в касбе[14]. Нужно только пригнать скот. Прошу вас, не беспокойтесь. Умоляю вас. Его Высочество не привык торговать, тем более торговать по обычаю франков. – Дюра подолом вытер потное лицо.
– Простите меня, – сказал он. – Я плохо себе чувствую. Но я отправлюсь к Его Высочеству. Умоляю вас, подождите меня.
– До заката, – непреклонно отвечал Таплинг. Дюра окликнул слугу-негра, который скрючился под ослиным животом, прячась от солнца, и с усилием взгромоздил свое жирное тело на ослиный круп. Снова вытерев лицо он в некотором замешательстве взглянул на англичан.
– Ждите меня, – были его последние слова. Ослик затрусил обратно к городским воротам.
– Он боится бея, – сказал Таплинг, провожая консула взглядом. – По мне лучше двадцать беев, чем один разъяренный адмирал сэр Джон Джервис. Что он скажет об этой новой задержке, когда флот и так на голодном пайке? Он мне кишки выпустит.
– От этих мавров не приходится ждать пунктуальности, – произнес Хорнблауэр с беспечностью человека, который сам ни за что не отвечает. Но подумал он о Британском флоте, который без друзей, без союзников, ценой отчаянных усилий поддерживает блокаду враждебной Европы перед лицом превосходящих сил противника, штормов, болезней, а теперь еще и голода.
– Посмотрите-ка! – вдруг сказал Таплинг. В пересохшей сточной канаве появилась большая серая крыса. Она села и принялась осматриваться, не обращая внимания на яркий солнечный свет. Таплинг топнул на нее ногой, но и тогда крыса не особо встревожилась. Он снова топнул, она попыталась спрятаться обратно в водосток, оступилась, упала, немного подергалась, потом поднялась на лапки и исчезла в темноте.
– Старая крыса, – сказал Таплинг. – Наверное, из ума выжила. Может даже слепая.
Ни слепые, ни зрячие крысы Хорнблауэра не волновали. Он пошел к баркасу, дипломат следовал за ним.
– Максвелл, разверни-ка грот, чтоб он давал нам немного тени, – сказал Хорнблауэр. – Мы останемся здесь до вечера.
– Как все-таки хорошо в мусульманском порту, сказал Таплинг, усаживаясь на швартовую тумбу рядом со шлюпкой. – Не надо волноваться, что матросы сбегут. Не надо волноваться, что они напьются. Всех-то и забот, что бычки да ячмень. И как поджечь этот трут.
Он вынул из кармана трубку, продул и собрался набивать. Грот затенял теперь шлюпку, и матросы уселись на носу, переговариваясь вполголоса, другие поудобнее расположились на корме. Шлюпка мерно покачивалась на легкой зыби. Ритмичное поскрипывание кранцев между шлюпкой и причалом убаюкивало, город и порт дремали в послеполуденный зной. Однако живой натуре Хорнблауэра тяжело было сносить длительное бездействие. Молодой человек взобрался на пристань, прошелся туда-сюда, чтобы размять ноги. Мавр в белом одеянии и тюрбане нетвердой походкой вышел на солнечный свет у края воды. Его качало, и он широко расставлял ноги, пытаясь сохранить равновесие.
– Вы говорили, сэр, что мусульманам запрещено употреблять спиртное? – спросил Хорнблауэр сидевшего на корме Таплинга.
– Не то чтоб совсем запрещено, – осторожно ответил Таплинг, – но спиртное предано анафеме, поставлено вне закона и его трудно достать.