Как и предполагал капитан Вилсон, на русском фрегате уцелела лишь небольшая часть команды, способная оказать сопротивление нападавшим, но они упорно защищались. Голос капитана русского фрегата слышался отовсюду, его клинок разил направо и налево, и матросы, воодушевлённые им, дрались, как львы, не уступая ни пяди палубы и падая замертво там, где сражались.
Наш герой, к счастью, целый и невредимый, некоторое время дрался бок о бок с капитаном Вилсоном, не уступая ему в мужестве. Он даже собирался вступить в схватку с русским капитаном, несмотря на явное неравенство их сил, когда капеллан Хокинс, оттолкнув Джека, бросился на капитана с обнажённой шпагой в руке. Между ними начался ожесточённый поединок, исход которого было трудно предсказать, — противники были достойны друг друга. Луна ярко освещала сцену побоища, и они могли хорошо видеть лица друг друга. Шпага капеллана вдруг переломилась, тогда он ринулся на капитана и, ударив его по лицу эфесом шпаги, схватил в железные объятия, и они оба рухнули вниз по сходням на нижнюю палубу. Вскоре всякое сопротивление противника было сломлено, и фрегат оказался в руках моряков «Авроры» Капеллана Хокинса и капитана русского фрегата подняли наверх окровавленными, живыми, но без сознания.
Капитан Вилсон приказал задраить люки на вражеском фрегате и, оставив на палубе команду из моряков «Авроры», вернулся на своё судно, чтобы заняться подготовкой к дальнейшему плаванию.
Так как море было спокойно, то якоря не стали бросать, а привязали «Аврору» тросами к русскому фрегату. Только к утру навели относительный порядок: паруса убрали, палубу освободили от мёртвых и раненых, окатили её забортной водой, чтобы смыть кровь с досок и станин орудий, которые были опять закреплены. Основную массу раненых перевязали и уложили в гамаки, хотя в лазарете медики ещё продолжали работу по ампутации. Не менее серьёзной заботы требовали и корабли — плотник заделал пробоины у ватерлинии своего корабля, затем перешёл на русский фрегат, чтобы замерить уровень воды в трюме. Хотя его верхние надстройки были сильно разбиты, корпус судна вряд ли пострадал в подводной части, однако, чтобы удостовериться в отсутствии течи, пустили в ход помпы для откачки воды.
Дождавшись, когда «Аврора» была приведена в менее плачевное состояние, капитан Вилсон ступил на палубу чужого корабля. Теперь, при дневном свете, позволявшем рассмотреть ужасные последствия прошедшего боя, палуба фрегата представляла собой жуткое зрелище кровопролития и разрушения. Тела убитых и раненых устилали палубу — убитых труп за трупом побросали за борт, раненым оказали посильную помощь в ожидании, когда ими займутся медики. По приказу капитана раскрыли люки, и оставшиеся в живых матросы русского фрегата вышли на палубу. Их было около двухсот, но на нижней палубе оказалось убитых и раненых не меньше, чем на верхней. Пленных увели в носовой люк «Авроры», временно оборудованный для этой цели. После этого приступили к спешному ремонту, без которого русский фрегат не мог тронуться с места. Целые сутки понадобились на то, чтобы исправить главные повреждения как на «Авроре», так и на захваченном фрегате, прежде чем они были готовы пуститься в плавание. На борт «Трезубца» — так назывался русский фрегат — перешла часть экипажа «Авроры» во главе со вторым лейтенантом, который взял на себя командование кораблём. Только утром, не зная ни сна ни отдыха, да и не испытывая в них потребности, матросы управились со всеми делами, и караван из двух фрегатов — жалкое подобие двух прежних красавцев — был готов тронуться в путь навстречу любым капризам погоды. «Аврора» подняла паруса, ведя «Трезубец» на буксире. Наконец-то позволили разобрать гамаки, чтобы подвахта смогла отдохнуть.
В прошедшем кровопролитном сражении «Трезубец» потерял более двухсот человек убитыми и ранеными. На «Авроре» потери были не так велики, но всё же значительны, — шестьдесят пять матросов и офицеров. В числе убитых были штурман Джонс, третий лейтенант Аркрайт и два мичмана. Старший помощник капитана мистер Дуррифар был тяжело ранен в самом начале сражения, получили ранения также штурманский помощник Мартиц и мичман Гаскойн — первый получил смертельную рану, второй — тяжёлое ранение. Лишь наш герой отделался лёгкой раной, получив удар тесаком по руке, которую он носил некоторое время на перевязи.
Среди матросов, пострадавших в сражении, был Мести, задетый осколком ещё до абордажного боя. Несмотря на рану, он не покинул палубы и следовал за Джеком, оберегая его во время боя с чисто отеческой заботой. Больше того: когда в пылу сражения капитан Вилсон получил удар по голове саблей плашмя и оглушённый опустился на одно колено, Мести и Джек бросились между ним и его противником, дав капитану время прийти в себя. Джек позаботился о том, чтобы услуга, которую Мести оказал капитану, не осталась им не замеченной; да и то сказать, Мести, отличавшийся тихим нравом в повседневной жизни, сражался в бою как дьявол, если приходил в ярость.
— Но вы, Тихоня, были рядом с Мести, когда он спас меня? — спросил капитан Вилсон.
— Да, сэр, был, — ответил Тихоня скромно, — но от меня было мало проку.
— Как чувствует себя наш приятель Гаскойн?
— Неплохо, сэр, только он не прочь подкрепиться стаканом грога.
— А мистер Мартин?
Джек покачал головой.
— Как?! Врач говорил, что он может поправиться.
— Да, сэр, я так и сказал Мартину, но он ответил, что мы напрасно его утешаем. Он уверен, что умрёт.
— Вы должны подбодрить его, мистер Изи. Скажите ему, что он обязательно получит повышение.
— Я это ему сказал, сэр, но он не верит. Он не поверит до тех пор, пока не получит свой патент. Я полагаю, что приказ по судну о его производстве поможет ему больше, чем доктор своими лекарствами.
— Хорошо, завтра утром я подпишу такой приказ. А мистера Дуррифара вы видели, как он? Боюсь, что он очень плох.
— Очень плох, сэр, и ему становится хуже с каждым днём. Странно то, что его рана не воспалилась и давно должна бы зажить.
Такая беседа произошла между капитаном Вилсоном и Джеком за завтраком на третий день после боя.
На следующее утро Джек принёс Мартину приказ по кораблю о присвоении ему очередного звания и вложил его ему в руки. Мартин, весь в бинтах, лёжа в гамаке, прочитал его и сказал:
— Это только приказ по кораблю, Джек. Его могут не утвердить.
Джек поклялся всеми уставами Адмиралтейства, что этого не может быть, а Мартин стоял на своём.
— Нет, нет, я хорошо знаю, что мне не суждено получить повышения. Я загадал: если его утвердят, я умру, а если не утвердят, я буду жить.
Все посетители, навещавшие больного, поздравляли Мартина с повышением и желали ему выздоровления, но через неделю после ранения останки бедного Мартина предали морским волнам.
За ним последовал и мистер Дуррифар, первый лейтенант, который ухитрился, несмотря на свою рану, достать коробку с флакончиками своего знаменитого универсального лекарства и, прежде чем её обнаружили, успел принять внутрь такое количество этого снадобья, что однажды утром его нашли мёртвым, а под его подушкой и матрасом отыскали дюжины две пустых флакончиков. Перед похоронами его руки вытащили из карманов — по крайней мере, когда его зашивали в гамак, чтобы предать морю, они были сложены у него на груди, как подобает.
ГЛАВА XXX,о любви к ближнему своему, которая часто бывает причиной многих бед и неприятностей
Через три недели «Аврора» добралась до Мальты, ведя свой приз на буксире. Раненых тотчас же отправили в госпиталь, а храбрый русский капитан оправился от ран почти одновременно с капелланом Хокинсом.
Джек, часто навещавший капеллана в его каюте, просто разрывался на части, успокаивая его совесть. Лёжа в постели, капеллан бил себя в грудь и каялся.
— О, — стонал он, — дух бодр, да плоть немощна. Подумать только, я, духовный пастырь, как меня величают, ринулся в кровопролитную схватку как простой матрос вместо того, чтобы напутствовать умирающих и утешать страждущих в лазарете. О, что со мной будет?
Джек утешал его, как мог, приводя примеры того, как с незапамятных времён не только капелланы, но и епископы сражались с врагами, облачившись в доспехи. Однако из-за душевных переживаний выздоровление мистера Хокинса долго оставалось под сомнением. Когда он начал подниматься с постели, Джек познакомил его с русским капитаном, который также только что встал на ноги.
— Я счастлив обнять столь храброго офицера, — сказал русский капитан, узнав своего противника. Он обнял капеллана и расцеловал его в обе щеки. — А какой у него чин? — прибавил он, обращаясь к Джеку, на что тот спокойно ответил:
— Это наш корабельный пастор.
— Пастор?! — удивился капитан, глянув на Хокинса, который в смущении отвернулся. — Вот те на, священник! Ну, да ладно, я всегда испытывал уважение к церкви. А скажите, сэр, у вас всегда пасторы водят своих людей на абордаж?!
— А как же, сэр, — ответил Джек, — таковы у них правила: их первейшая обязанность напутствовать людей и указывать им дорогу в царствие небесное. Это девяносто девятая статья Морского устава. — Джек лукаво улыбнулся, представив себе, как удивились бы в Адмиралтействе, узнав о такой статье.
— Вы, англичане, воинственная нация, если даже священники у вас участвуют в сражениях, — заметил русский капитан и, поклонившись Хокинсу, стал прохаживаться по палубе, не слишком довольный тем, что его одолел какой-то поп.
Мистер Хокинс долгое время оставался безутешным, он подал в отставку и попросил службу на берегу, чтобы избежать соблазнов, которые преследовали его из-за прежних привычек боевого офицера.
Так как «Аврора», находясь прошлый раз в ремонте, истощила все запасы материалов в мальтийских доках, то теперь ремонт затянулся ещё дольше. За это время капитан Вилсон успел послать адмиралу рапорт об одержанной победе и получить от него специальным бригом ответную депешу, в которой тот, поздравив капитана с успехом и проявленным мужеством, пожелал, чтобы он отправился, как только закончится ремонт, в Палермо с важными депешами к сицилийским властям. Подождав там ответа, он должен вернуться на Мальту, чтобы забрать на фрегат тех матросов, которые к этому времени выпишутся из госпиталя по выздоровлении, после чего опять прибыть в Тулон. Узнав о такой новости, наш герой был на седьмом небе от счастья при мысли о скором свидании с Агнессой и её братьями. Снова «Аврора» покинула гористые берега Мальты, увенчанные снежными вершинами, и помчалась, подгоняемая свежим бризом, по синим волнам моря.