щная и поэтому особенно жгучая ненависть.
Сны и грезы не позволили ему сойти с ума. Но не те, которые приходили, когда он спал на голом каменном полу, — они были мрачными и заполненными алчными чудовищами, против которых Лиф был бессилен и поэтому часто просыпался с криком и в холодном поту. Были и другие сны, точнее сказать — грезы, в которые он погружался, когда сидел на полу, вперившись в темноту. В этих грезах битва с мидгардской змеей протекала иначе, в этих грезах он разбивал стены тюрьмы и убегал от охранников, а иногда — это были его заветные мечты — он возвращался сюда с войском рыцарей в золотых доспехах и разрушал мрачное царство великанов.
Казалось, прошла вечность, пока он услышал скрежет задвижки тюремной двери — звук, до которого он не надеялся дожить. Вскоре после этого мальчику принесли еду — безвкусную холодную кашу. Мальчик был рад, что еду в миске он не видел: наверняка каша была столь же противной на вид, как и на вкус. Вскоре после этого высокая железная дверь со скрипом открылась, и Лифа ослепил красный свет факела. В камеру, нагнувшись, вошел широкоплечий великан, пинком опрокинул миску с кашей и, издав нечленораздельный звук, жестом приказал Лифу встать.
Лиф повиновался, но его колени задрожали, он пошатнулся, ударился плечом о стену и за свою нерасторопность получил тычок в ребра.
Раскачиваясь на ходу, он устало побрел к двери и повернул направо — куда указал ему великан. От мерцающего света смоляного факела слезились глаза, поэтому окружающая обстановка выглядела смутно. Но Лиф все-таки заметил, что они отправились не той дорогой, по которой его сюда привели. Великан толкал его в спину, если Лиф замедлял шаги, но ноги мальчика вскоре привыкли двигаться быстро, а глаза перестали слезиться, и он стал видеть гораздо лучше.
Но то, что он увидел, нисколько не обрадовало его.
Сопровождаемый великаном, Лиф покрыл немалое расстояние, но за все время движения ни разу не обнаружил даже проблеска дневного света. Он вспомнил огромную черную скалу, внезапно выросшую перед носом «Нагельфара», один вид которой вызвал у него дрожь. Подземелье, возможно, располагалось под берегом. Часть мрачных штолен и коридоров, скорее всего, спускалась вниз, к морю, так как Лиф не раз ощущал дрожь стен и потолка и слышал отдаленный звук, напоминавший ритмичный грохот, с которым высокие волны разбиваются о скалу.
Коридор спускался все глубже. Если в камере Лифу было душно, то теперь температура повысилась настолько, что он весь вспотел. Тело налилось тяжестью, дышать удавалось с трудом.
Дважды или трижды мимо проходили другие великаны, не удостаивая Лифа даже взглядом, а однажды в конце другого коридора он заметил целую группу одетых в лохмотья пленников. Люди из народа Ойгеля, цепями прикованные друг к другу, кирками и лопатами пробивали в скале штольню. Размахивая кнутом, их охранял угрюмый великан. В другой раз, когда мальчик шел по карнизу, а под ним простиралась глубокая, освещенная красным светом пещера, он увидел внизу великанов и закованных в цепи альбов, занимавшихся какой-то тяжелой работой, но что именно они делали, он не разглядел. По непрерывному звону и ударам по наковальне можно было догадаться, что здесь работает кузница, но свет был так ярок и ослепителен, что фигуры, двигавшиеся в нем, казались бестелесными призраками.
Когда Лиф уже изнемог от усталости, перед ними появилась запертая железная дверь, к которой вели ступени, явно созданные для великанов. С каждой стороны двери стояли по три воина, вооруженные щитами и пиками, и, как только Лиф приблизился, створки ворот распахнулись. Когда Лиф поднялся по лестнице и, шатаясь, прошел через дверь, великан отвесил ему последний грубый пинок.
Лиф упал на колени и на некоторое время застыл в этом положении. У него закружилась голова. Немного придя в себя, он робко поднял глаза.
Он был один. Перед ним простиралась большая пещера, освещенная множеством коптящих факелов и наполненных горящими углями жаровен. Напротив входа стоял гигантский стул, который в первую минуту Лиф принял за трон, пока, присмотревшись, не понял, что стул вполне обычный, только изготовлен специально для великана. Чуть поодаль от стула находился стол, вокруг которого группировались такие же огромные стулья.
За исключением одного. Этот стул тоже был высок, но сделан совсем иначе, будто предназначался для нормального человека, достаточно могущественного, чтобы ему позволялось сидеть в обществе великанов так, как ему удобно.
Лиф огляделся по сторонам, убедился, что он действительно один, подошел к столу и занял это место.
На столе стояла серебряная миска с водой, и тут Лиф ощутил сильную жажду. Без малейшего страха он наклонился вперед, напился и зачерпнул пригоршню воды, чтобы освежить лицо.
Его взгляд упал на отражение, которое двигалось и расплывалось в колышущейся воде, и он испугался.
Его щеки впали, под глазами залегли темные тени. Кожа выглядела болезненной и бледной, а губы распухли и потрескались. От пота и прилипшей грязи его светлые волосы стали серого цвета, уголки глаз гноились. Неожиданно за его спиной распахнулась дверь и вошел кто-то огромный.
Лиф никогда прежде не встречал его, но сразу понял, что перед ним стоит Суртур — огненный великан.
Даже по сравнению с другими великанами Суртур был выше, угрюмее и грубее и был подобен мрачной ожившей горе. У него были огненно-рыжие волосы, широкое лицо прорезали глубокие морщины, а руки казались такими сильными, что Лиф невольно представил, как легко он может разорвать железные цепи.
Мальчик торопливо отодвинул миску, слез со стула и попятился от рыжего гиганта, пока не уперся спиной в стену. Глаза Суртура следили за каждым его движением.
Несколько секунд Суртур молча смотрел на Лифа. Под его взглядом мальчик чувствовал себя все более неловко, так как большие водянистые глаза великана, казалось, проникали даже в самые затаенные уголки его души, от них не ускользала ни одна его тайная мысль. Лиф казался себе обнаженным и беззащитным. Под взглядом Суртура растаяли последние остатки его мужества.
— Ты — Лиф, — вдруг произнес Суртур. Его голос звучал глухо, но был гораздо мягче, чем ожидал Лиф. Он кивнул.
Суртур повернулся кругом и хлопнул в ладоши. В дверях показался другой великан, в руках которого кто-то барахтался, непрерывно выкрикивая проклятья и накликая на голову великана все ужасы преисподней. Великан поднес сопротивлявшегося пленника к ногам Суртура, усадил его на пол и удерживал двумя пальцами левой руки до тех пор, пока не заставил карлика склониться перед огненным великаном.
Только теперь Лиф узнал пленника.
— Ойгель! — закричал он. — Ты жив!
Альб слегка обернулся, но вряд ли осознал присутствие Лифа. Глаза Ойгеля стали сонными и мутными, на его лице появились новые темные морщины — результат перенесенных страданий. У него уже не было сил стоять самостоятельно. В душе Лифа вспыхнул гнев, когда он увидел, в каком жалком состоянии находился карлик. Но едва он взглянул на Суртура, как его гнев погас.
Огненный великан взмахнул рукой, охранник отпустил пленника и отошел к двери, там он остановился и скрестил перед грудью руки. Суртур подошел к своему стулу и сел. Его взгляд метался между альбом и Лифом, но лицо не выражало никаких чувств.
Наконец Лиф поборол свой страх, подбежал к карлику и опустился перед ним на колени. Ойгель сидел на полу. Он упал и, как только мальчик до него дотронулся, вздрогнул и закрыл лицо руками.
— Ойгель, — растерянно прошептал Лиф. — Что они с тобою сделали? Что с тобой?
Ойгель опустил руки и узнал Лифа. Его взгляд вспыхнул. Губы альба так распухли, что говорил он с трудом.
— Ничего, — пробормотал он. — Это… ничего. Я только… только устал. Оставь меня.
Он попытался сбросить с себя руку Лифа, но ему не хватило сил.
Лиф поднял глаза, и на минуту его страх исчез.
— Что вы с ним сделали? — набросился он на Суртура.
— Сделали? — Суртур улыбнулся. — Ничего, дурачок. Во всяком случае, не больше, чем со всеми теми, которые осмеливаются выступить против меня.
— Ты приказывал его пытать! — закричал Лиф.
— Что за глупости приходят тебе в голову, Лиф. Как я вижу, ты вмешиваешься в дела, которых не знаешь.
Лиф был так взволнован, что не сразу понял, что на его слова ответил не Суртур, а другой человек с гораздо более звонким голосом, находившийся за его спиной. Мальчик резко обернулся — и вздрогнул.
На пороге открытой двери появилась стройная, одетая в черное фигура, гораздо ниже ростом, чем великан-охранник и даже чем взрослый человек. Его лицо и голову скрывал рогатый черный кожаный шлем с забралом. Тем не менее Лиф Сразу узнал незнакомца. Это был всадник, который преследовал его и Ойгеля на волке.
— В самом деле, — продолжил одетый в черное человек. — Тебе бы следовало знать это лучше. Суртуру нет необходимости приказывать кого-то пытать. Даже, — он сделал презрительный жест в сторону Ойгеля, — такого жалкого карлика, как этот.
Лиф выпрямился, шагнул навстречу незнакомцу и тут же остановился, заметив, что великан около двери приготовился к прыжку.
— Кто… кто ты? — спросил Лиф.
Человек в кожаной маске тихо засмеялся.
— Тот, кого ты давно ищешь, впрочем, как и я тебя, — сказал он. С этими словами он поднял левую руку, развязал ремень на подбородке и поднял черное кожаное забрало.
У Лифа сердце замерло в груди.
Между ними не было полного сходства. Лицо внутри громоздкого кожаного шлема выглядело чуть уже, глаза были чуть больше, а линии губ и подбородка — чуть мягче. И все-таки Лифу казалось, что он видит собственное отражение.
— Ты долго меня искал, — улыбаясь, сказал Лифтразил. — Ну, не хочешь ли обнять меня, братец?
Его голос издевательски дрожал, а глаза сверкали холодно и зло.
— Ты? — прошептал Лиф. — Ты… всадник на волке?
Лифтразил кивнул.
— Как видишь, ты избавил бы себя от многих неприятностей, если бы пришел ко мне, вместо того чтобы убегать. Я ждал тебя много лет.