Отсюда берут начало все реки Мидгарда, — продолжил Ойгель. Любой ручей или источник и даже Мировое море, которое вы, люди, называете Холодным Океаном, начинается именно здесь, во впадине Гелы. Однажды вся вода снова сюда вернется, как и все живое, — добавил он.
Лиф вздрогнул и выпрямился. Впадина Хвергельмир была началом всех источников — нечто такое, к чему не позволено прикасаться людям. И даже богам.
— Мы должны… спуститься вниз? — прошептал он.
Ойгель кивнул.
— Это единственный путь.
— А потом? — спросил Лиф.
Ойгель отвел взгляд: отвечая Лифу, он смотрел мимо него, в пустоту.
— Потом мы посмотрим, насколько благосклонно отнесется к нам Гела, — тихо сказал он. — Существует некая река, которая впадает в мир легенд, и ворота, ведущие отсюда в ледяной туман Нифлхайма Царства Холода, оттуда нетрудно добраться до Шварцальбенхайма. — Он на минуту замолчал, посмотрел на Лифа и кивком указал вниз, в гигантскую котловину. — Но сначала мы должны спуститься туда. Как ты думаешь, ты справишься? Бальдур помочь тебе не сможет, ведь в этом месте силы аза и человека, в сущности, равны.
Лиф задумался и, помолчав, неуверенно кивнул.
— Если… если я немного отдохну, — пролепетал он.
Ойгель кивнул, неожиданно улыбнулся, а затем покачал головой.
— Не стоит этого делать, — сочувственно прошептал он. — Внизу спать нельзя, Лиф, а отдых не принесет тебе новых сил.
Бальдур, который все это время молчал, что-то забормотал о своем согласии с Ойгелем и отвернулся. Лиф рассеянно наблюдал за ним. Бальдур начал обходить по краю огромную каменную котловину, непрерывно смотря вглубь. По-видимому, он старался отыскать выступ, с которого они могли бы начать спуск.
— Что с ним? — спросил Лиф, идя вместе с Ойгелем следом за азом. Мальчик чувствовал, что угрюмость Бальдура объясняется не только предстоящим тяжелым испытанием.
Ойгель печально покачал головой.
— Наверное, он думает о том, что должен скоро умереть, — сказал он, — Одна из ясновидящих предсказала ему, что он будет первым азом, которого встретят ледяные объятья Гелы, и это случится задолго до Сумерек Богов и конца света.
— Значит, Бальдур знает, что он не вернется от Гелы живым?
Ойгель, не глядя на него, кивнул.
— И все-таки он пошел с нами, — с ужасом продолжил Лиф. — Почему, Ойгель?
Ойгель молчал. Лиф знал ответ на свой вопрос.
— Он это сделал ради меня, — прошептал он. — Он знал, что умрет, и все равно пошел с нами.
— Ты должен жить, — сухо сказал Ойгель. — Пусть даже Сумерки Богов кончатся, не успев начаться, и азы отправятся в сражение без тебя! Но он это сделал не ради тебя, а ради себя и своего народа.
Но Лиф его не слушал. Он напрасно пытался понять, что означает смерть для бессмертного. Он силился представить себе, в какой ужас должно привести ожидание смерти существо, жизнь которого измерялась тысячелетиями, для которого год был как час, а столетие — как день.
Спуск длился бесконечно. Бальдур наконец нашел на краю котловины место, где склон был менее гладким и не так круто уходил вниз. Застывшая черная лава кое-где имела выступы и зазубрины, в некоторых местах из скалы выдавались останки окаменевшего дерева, на которые можно было опереться. Поначалу спуск показался Лифу легким, но вскоре он обнаружил, что ему не видно конца. Холодный ветер, дувший им навстречу из глубины котловины, был похож на дыхание невидимого ледяного бога.
Тело мальчика, совсем недавно страдавшее от адской жары, теперь, казалось, превратилось в льдышку. Беглецы спускались все ниже по склону, но черная поверхность воды не становилась ближе, зато все больше усиливался холод и громче хор странных, жутких голосов, доносившийся до них вместе с шорохом прибоя.
Впоследствии Лиф едва мог вспомнить, как он оказался у подножия утеса. Казалось, прошла вечность, пока он ощутил под ногами шершавую поверхность мелкого щебня и чья-то сильная рука, взяв его под локоть, увела от скалы. Лиф понял, что его мучению пришел конец, они достигли дна котловины Хвергельмир. Он устал и совершенно выбился из сил. Перед мальчиком появилось лицо Ойгеля; он видел, как двигаются губы альба, и даже слышал, что тот говорил, но ничего не понимал. Холод у подножия скалы был невообразимым. Малейшее движение причиняло Лифу боль, и, когда Ойгель потянул его за руку и повел за собой, ему почудилось, что в воздухе рассеялись тысячи осколков стекла и впивались в кожу. Камни под ногами казались Лифу битым льдом.
Наконец они достигли воды, и Ойгель выпустил его руку. С измученным вздохом Лиф опустился на колени, нагнулся вперед и начал пить большими, жадными глотками. Вода была теплой, с необычно горьким, но не противным вкусом.
Ойгель и Бальдур тоже утолили жажду, и наконец все трое позволили себе отдохнуть. Усталость Лифа сменилась сонным оцепенением. Здесь, у самой воды, было не так холодно.
Мальчик попытался заснуть, но не смог. Возможно, альб оказался прав — законы земли здесь не действовали. Сон не приходил, тем не менее он погрузился в легкую дремоту, окружающий его мир поблек и превратился в сочетание расплывчатых теней и шепчущих звуков.
Затем мальчик услышал какой-то незнакомый шорох и поднял голову. Перед глазами была серая пелена, и Лиф потер глаза рукой, чтобы ее стряхнуть.
Бальдур и Ойгель встали на ноги и настороженно уставились на что-то позади Лифа. Увидев выражение лица Бальдура, он понял, кто стоял сзади.
Это была очень высокая женщина, с головы до ног закутанная в черный, пронизанный серебристыми и красными нитками плащ. Лиф никогда не пытался себе представить, как должна выглядеть Гела, но почему-то ожидал, что богиня преисподней будет низкой, безобразной и горбатой, похожей на старуху с клюкой, с дрожащим скрипучим голосом. В действительности все оказалось наоборот. Гела была высока, почти одного роста с Бальдуром, и выглядела величественно и мрачно, но не угрожающе. Ее лицо закрывала черная тень капюшона. Когда она шевельнулась, из рукавов появились ее руки — это были белые кости скелета. Но Лиф не почувствовал страха.
Долгое время они молча стояли друг против друга, и Лиф чувствовал взгляд богини как прикосновение ощупывающей и исследующей его лицо руки, возвращавшей ему давно забытое спокойствие.
— Значит, мой верный сторож сообщил мне правду, — наконец произнесла она. Голос у Гелы был доброжелательный и ровный. — Я сначала не хотела верить и пришла сюда сама, чтобы в этом убедиться. Подумать только: мальчишка Лиф, король шварцальбов Ойгель и Бальдур, сын Одина, в моем царстве! Что вас сюда привело? Смелость или отчаяние?
— Ты пришла за мной? — хрипло спросил Бальдур.
— За тобой? — Лицо под черным капюшоном повернулось в сторону аза. — Действительно, твой черед пришел, Бальдур, — помолчав, продолжала Гела. — Ты явился сюда, чтобы помочь мальчику, и поэтому я дам тебе возможность еще немного насладиться тем, что ты называешь жизнью. То же самое относится и к тебе, Ойгель, и к тебе, Лиф.
Лиф вздрогнул. Он не был уверен, что правильно понял ее слова. Как и внешность, слова богини были одновременно мрачными и утешающими. И, подобно окружавшей ее таинственной тени, значение слов Гелы также оставалось загадкой.
— Тогда разреши нам пересечь твое царство, чтобы отвести этого мальчика в безопасное место, — тихо попросил Ойгель.
— Ни одному живому существу не позволено вступать в мое царство, ни одному бьющемуся сердцу не разрешено проходить через ворота преисподней, — сказала Гела. — И все же Суртур, повелитель огненных великанов, нарушил старый закон. То, что предопределено, должно свершиться. Поэтому вам разрешается покинуть это место живыми. Но предупреждаю: даже я не могу нарушить законы, не подвергая опасности весь порядок вещей. Вы можете идти, однако опасности, которые вас ждут на пути к мосту Гьелл, велики, и я не могу вас защитить.
Неожиданно Гела подошла к Лифу и белой костлявой рукой мягко коснулась его щеки.
— Я чувствую в тебе страх, человеческое дитя, — сказала она. — Не бойся, я тебе не враг. Я мать всех живущих, и в моих объятьях нет ничего злого. Но моя воля сильнее, чем даже воля богов. Хорошо, что в твоих руках однажды окажется судьба мира людей и азов. И может быть, моя собственная судьба.
Она отняла руку, и в этот миг произошло нечто странное: сонливость и вялость Лифа вдруг исчезли, и он почувствовал, как в его тело вливается уверенность в себе и новые силы. Он понял, что причина этого чуда кроется в прикосновении бледных пальцев Гелы.
— А теперь идите, — добавила Гела. — Следуйте дорогой, которую вам укажет корень Игдразила, и не отклоняйтесь от нее никуда, пока не найдете Слидур. Это единственное, чем я могу вам помочь.
Она замолчала, но не двинулась с места, едва выделяясь на фоне черной котловины. Не сказав на прощание ни слова, Лиф, Ойгель и Бальдур повернулись и пошли прочь.
Дрожа от холода, они долго брели вдоль берега Хвергельмира. Их провожали несмолкаемый грохот, шум воды и отдаленные крики, пробивавшиеся сквозь шум прибоя, однако они не встретили ни одного живого существа. Пройдя немалое расстояние, они обошли только крохотную часть огромной бурлящей котловины, когда в вулканической скале перед ними внезапно открылся вход в пещеру, похожий на отверстие черной трубы, из которого проникала удушливая жара и ставшие уже привычными крики и стоны.
Повернув от озера, они приблизились к туннелю. Лиф остановился и, когда глаза привыкли к сумеречному свету, осмотрел стены туннеля. Он обнаружил, что они состоят из камня и из окаменевшего дерева — точно такого же, какое пронизывало высокую скалу, по которой они спускались в котловину.
— Это корень ясеня Игдразила, — объяснил Ойгель в ответ на вопросительный взгляд мальчика. — Тот, о котором говорила Гела. Он приведет нас к месту, откуда берет начало черная река Слидур.
— Корень? — недоуменно повторил Лиф.
— Игдразил — это ясень мира, — сказал Ойгель. — Его крона простирается высоко над Азгардом, крепостью богов, а корни охватывают весь Мидгард. Везде, где есть жизнь, где из первоначального хаоса создается стройный порядок, ты найдешь частицу Игдразила. Даже здесь, в глубинах подземелья.