получил строгий выговор от Одина и нравоучения со стороны Бальдура и Тора. Очень скоро упрямство мальчика было сломлено, и он нехотя подчинился Тиру и Тору, которые превратили уроки боя в серию разнообразных пыток. Сначала Лиф просто терпел эти уроки, но постепенно они начали ему нравиться. Будучи мальчиком, он, как многие его сверстники, хотел быть сильным и ловким. Вот почему он стал прилежным учеником, поражавшим своими успехами самого Одина. Лиф научился обращаться с копьем, щитом и мечом, луком и стрелами и противостоять врагу, который сильнее его и лучше вооружен.
В течение этого времени с ним случилась важнейшая перемена, которую он даже не заметил.
Лиф вырос.
Из узкоплечего, вечно бледного и часто перепуганного мальчугана он превратился в юношу хотя и немного хрупкого на вид, но высокого и стройного, в фигуре которого опытный глаз уловил бы выносливость и легкость движений. Но перемена произошла не только в его внешности. Лиф часто и подолгу беседовал с Одином, и постепенно кое-что в его взглядах на жизнь азов переменилось. Как и прежде, он страстно ненавидел войну и насилие, и что-то в его душе противилось необходимости отдаться на волю судьбы, какой бы она ни была, но он понял, что иногда обстоятельства бывают неумолимыми и есть силы, которые могущественнее богов. Но, несмотря на все это, Лиф твердо знал, что однажды, когда Геймдал затрубит в горн Гьяллар и позовет азов и их союзников на Последнюю Битву, он не сможет встать и пойти с ними.
Лиф ни с кем не делился своими мыслями, так как у него не было для этого случая, ведь никто в его присутствии не говорил о Сумерках Богов Все, как один, — не только сами азы, но и все их друзья, союзники и слуги, вплоть до сторожей и конюхов, избегали говорить на эту тему, если Лиф оказывался поблизости. Он не понимал причины такого поведения: зачем он находился здесь, зачем Тир и Тор обучали его искусству владения мечом, если не для того, чтобы подготовить его к последней, решающей битве?
К битве, когда он будет стоять с оружием в руках против собственного брата…
Лиф часто думал о Лифтразиле и вспоминал его с теплотой, сам не зная почему. Он только трижды встречал своего близнеца, каждый раз очень ненадолго и в обстоятельствах, которые приятными никак не назовешь. Лифтразил совершенно однозначно был его врагом, и, возможно, куда более лютым, чем Суртур и все его великаны, но, несмотря на это, он думал о брате с любовью. Лиф не отваживался говорить об этом вслух. Он хорошо помнил, как упоминание кровных уз привело к ссоре между Бальдуром и Локи.
Он не говорил об этом даже с Бальдуром, с которым их связывала крепкая дружба.
Прошло ровно четырнадцать месяцев его жизни в Химинбьёрге. Наступивший день, как это часто случалось в последние месяцы, снова принес плохие новости из Мидгарда в мир богов.
И все-таки этот день отличался от других. Из поездки, продолжавшейся более года, вернулись Геймдал и Локи. Они объездили девять миров, чтобы приобрести союзников для Последней Битвы. Не один
Лиф сгорал от нетерпения поговорить с вернувшимися домой азами и из их уст услышать все новости. Но сразу по прибытии Один позвал их к себе, и больше их никто не видел.
В то время Лиф гостил в Идалире, лесной крепости Уллера, находившейся в самом сердце Азгарда, по соседству с великолепным Гладсхаймом — резиденцией Одина. Там он брал у Уллера уроки стрельбы из лука, когда из долгого путешествия в Азгард прилетели Хугин и Мунин. Лиф видел воронов Одина не в первый раз и не однажды замечал их полет над сверкающими золотом стенами Гладсхайма. Не в первый раз они приносили плохие новости из мира людей в мир богов. Удивительное дело: мальчик всегда безошибочно чувствовал, с каким известием — радостным или печальным — возвращаются вороны домой. На этот раз, когда пара воронов пролетела над верхушками вечнозеленого леса, по его телу прокатилась ледяная волна страха.
Лиф замер и посмотрел вверх сквозь зеленую крышу листвы. Это чуть не стоило ему жизни. С раннего утра вместе с Тиром и Уллером он учился отбивать мечом или голой рукой летящую в него стрелу, и Уллер слишком поздно заметил перемену в поведении Лифа. Он выпустил из лука стрелу, которая с жужжанием пронеслась мимо щеки мальчика, едва не задев его.
— Ты в своем уме, Лиф? — испуганно воскликнул Уллер. Он выронил лук, бросился к Лифу и с ужасом посмотрел на него. — Что на тебя нашло? Я ведь мог тебя убить!
Лиф слышал его слова, но ничего не ответил. Он все еще смотрел на север, куда полетели Хугин и Мунин. Оба ворона давно исчезли из виду. Возможно, они уже достигли Гладсхайма, ведь путь до крепости Одина был недалек. Тем не менее дрожь, охватившая мальчика несколько минут назад, не проходила.
Вороны принесли плохие новости, он знал это точно.
— Что с тобой? — спросил Уллер. Он подошел ближе и вытянул руку, чтобы потрясти Лифа за плечо. Его гнев сменился беспокойством за мальчика.
— Хугин и Мунин… — прошептал Лиф, — Они вернулись, Уллер.
Аз поднял глаза к небу, огляделся по сторонам и снова повернулся к Лифу.
— Ну и что?
— Они принесли плохую весть, — неуверенно пробормотал Лиф. — Мы должны поспешить к Одину. Как можно скорее! — Он бросил на землю щит и меч и повернулся, чтобы убежать из леса, но едва сделал несколько шагов, как Уллер схватил его за руку.
— Не торопись, сорванец, — насмешливо сказал он. — Никто не приходит к Одину без вызова, даже ты!
Лиф попытался выдернуть руку, но аз был гораздо сильнее.
— Да что с тобой? — с досадой воскликнул он. — Оба ворона часто летают в Гладсхайм.
— На этот раз что-то случилось. Я это чувствую, Уллер. Пожалуйста, отпусти меня!
В глазах аза вспыхнул гнев, который через минуту уступил место задумчивости. Уллер выпустил руку
Лифа, отошел на несколько шагов назад и смущенно покачал головой.
— Странно… — пробормотал он. — Не знаю почему, но мне кажется, что ты говоришь правду, хотя никто не может разговаривать с Хугином и Мунином, кроме Одина. Ты меня удивляешь, мальчик. — Он снова покачал головой и вдруг пронзительно свистнул. Из дома вышел слуга и вопросительно посмотрел на своего хозяина. — Седлайте двух лошадей, — приказал Уллер. — Немедленно!
Когда слуга ушел выполнять приказ, Лиф и Уллер поторопились войти в дом. Лиф быстро умылся и сменил свои кожаные доспехи на обычную одежду. Еще до того, как мальчишка-конюх вывел двух оседланных лошадей, они вышли в тенистый внутренний двор крепости.
Вскоре они выехали из широко открытых ворот Идалира и повернули на север, по направлению к лесу Глазир и крепости Одина. Лошади мчались во всю прыть. Это были быстроногие лошади азов, которые летели над землей, словно ветер. Через несколько минут на горизонте вспыхнула золотистая искорка. Она быстро росла и превращалась в сияющую крепость, зубцы которой простирались высоко над верхушками леса.
Гладсхайм, жилище Одина и самая большая крепость Азгарда, располагался в центре мира богов, подобно золотой ступице колеса, вокруг которой вращалась вся вселенная. Ни одно место в Азгарде не было таким великолепным. Даже сейчас, по прошествии целого года, который Лиф провел в мире азов, он не мог надивиться на простор и роскошь, в которой жили боги.
Мальчика все больше мучила тревога, причинявшая ему почти физическую боль. Казалось, дороге к крепости Одина не будет конца. Он думал о том, что несчастье случилось, скорее всего, в мире людей и неминуемо коснется его самого.
Они уже проскакали больше половины пути, как вдруг позади зубцов Гладсхайма появилась крошечная фигура и мгновение спустя над шелестящим лесом разнесся пронзительный звук трубы.
— Геймдал! — испуганно воскликнул Уллер. — Это Геймдал! Он трубит в горн Гьяллар. Но это не сигнал к бою, — недоуменно добавил он. Не замедляя бешеного галопа лошади, он повернулся в седле и серьезно посмотрел на Лифа. — Ты прав, — сказал он. — Произошло что-то чрезвычайно важное. Геймдал трубит в Гьяллар только в крайних случаях.
Лиф не ответил. Он не чувствовал ни торжества, ни радости от того, что оказался прав. Наоборот: он страстно хотел ошибиться в своем дурном предчувствии. Впрочем, как и Уллер.
В немыслимом темпе, когда даже неутомимые лошади азов хрипели и покрылись хлопьями пены, они пролетели последние несколько миль и достигли крепости. Ее ворота были широко распахнуты. Из внутреннего двора навстречу Уллеру и Лифу заторопились слуги, которые помогли всадникам спешиться и увели лошадей.
Лиф и аз бросились вверх по лестнице, пробежали бесконечный коридор и поднялись к запертой двери, перед которой стояли два охранника в блестящих доспехах. Сердце Лифа от волнения готово было выскочить из груди, потому что он знал, что за этой дверью находилась святая святых крепости азов Валхалла, единственное место, куда даже ему вход без вызова был запрещен.
Но сегодня его никто не остановил. Оба воина отступили в сторону, большая двустворчатая дверь распахнулась сама собой, и они вошли в Валхаллу.
Зрелище, которое увидел Лиф, переступив порог, заставило его затаить дыхание. Мальчик много слышал о Валхалле и ожидал увидеть что-то грандиозное. Но то, что ему открылось, превзошло даже самые смелые фантазии.
Валхалла была не очень велика. Во многих крепостях мальчик встречал залы впятеро больше, чем она, но нигде не было столько блеска и роскоши. Стоявшие рядами скамьи и стулья были богато украшены золотом и строго упорядочены. Хрустальные тарелки и бокалы сверкали, как алмазы. На скамьях лежали шелковые подушки, вышитые золотом и серебром. На стенах висели щиты и копья.
Но вся эта роскошь бледнела по сравнению с золотым троном, на котором восседал Один. Трон стоял на возвышении в глубине зала и сиял разноцветными драгоценными камнями. По обе стороны трона располагалось по десятку роскошно одетых вооруженных стражников. Один сидел слегка наклонившись вперед, одетый в те же самые золотые доспехи, в которых Лиф его уже видел. В правой руке он держал тяжелое копье, его левая рука опиралась на щит. На плечах Верховного Бога сидели вороны, Хугин и Мунин, возвращение которых повергло мальчика в невыразимый ужас. У ног Одина, сонно положив головы на передние лапы, лежали два черных огромных волка. Их безмятежный вид был, однако, обманчив. Волки бдительно смотрели по сторонам.