Когда он встал, Слейпнир убежал вниз по ручью и теперь пил, погрузив морду в воду. Лиф окликнул его, но, вместо того чтобы вернуться к мальчику, жеребец отошел от него еще дальше и снова остановился.
Лиф позвал коня снова, но тот пошел в противоположном направлении. Иногда он оглядывался на Лифа, и в его темных глазах сверкала насмешка.
«Если это игра, то жеребец выбрал неподходящее время», — с досадой подумал Лиф.
Но он сдержал гнев и не выругался, хотя недоброе слово вертелось у него на языке, и по глубокому снегу стал пробираться к белому жеребцу. Но тот поскакал дальше.
Лиф остановился и изо всех сил выкрикнул имя Слейпнира. Конь спокойно опустил морду в воду и сделал еще один глоток. Затем он с ржанием, похожим на смех, вскинул голову так, что его длинная грива затрепетала на ветру, и побежал дальше.
Так они продолжали двигаться вдоль берега ручья. Лиф был взбешен. Он снова позвал Слейпнира и во весь дух помчался вслед за ним. Конь с такой же скоростью побежал от него, иногда останавливаясь, если расстояние между ним и мальчиком становилось слишком велико. Когда Лифу это надоело и он готов был сдаться, конь оглянулся на него и остановился, но едва мальчик отдохнул и снова побежал вслед за ним, Слейпнир бросился прочь.
Они пробежали больше мили по снежной и ледяной пустыне, когда впереди них появился туман. Сначала Лиф едва его замечал, но потом он превратился в плотную серую пелену, ледяной сыростью ударившую в лицо мальчика. Силуэт Слейпнира превратился в танцующий призрак.
Лиф остановился. Его сердце громко стучало. Вдруг он испугался. В тумане повеяло теплом и послышались странные, но знакомые звуки: плеск воды, тихий шорох ветра в вершинах деревьев, пение птиц… Лиф вздрогнул. Туман становился все гуще. Вместе с шорохами появились запахи цветов, но мальчик ничего не видел. Вокруг него клубились серые облака, кружились тени, которые вряд ли принадлежали живым существам. Иногда что-то мягко и легко касалось его щеки и исчезало, когда мальчик пытался схватить это рукой.
Лиф робко сделал еще шаг и остановился. Под ногами был уже не снег, а мягкая трава. Он отчетливо услышал пронзительный крик совы и вслед за ним близкое хлопанье крыльев. Мимо него в тумане мелькнула тень.
И вдруг клубы тумана рассеялись, словно их разогнал ураган.
Лифа ослепил яркий солнечный свет. Он зажмурился, поднял руку к глазам и замер от удивления.
Мутное серое небо, заснеженная равнина, холод и буря, черные острые камни — все исчезло! В нескольких шагах от него стоял Слейпнир и на цветущем лугу щипал сочную зеленую траву, появившуюся на месте выжженной земли. Было тепло. Лиф услышал вдалеке веселое щебетание птиц. Дымящийся, окруженный ледяной кромкой ручей теперь стал шире. Чистой сверкающей лентой он причудливо изгибался среди травы.
Лиф растерянно огляделся по сторонам. Туман бесследно исчез. Позади мальчика раскинулось цветущее лето. В тридцати — сорока шагах от него неподвижно блестело озеро, похожее на большое круглое зеркало. Лишь на другом его берегу что-то бурлило и клубилось — там по камням бежал еще один ручей и маленьким водопадом впадал в озеро. Берега водоема окружали цветущие кусты и высокие, густые деревья.
Но Лиф этого не замечал, его взгляд приковало к себе необычное дерево. Оно росло на противоположном берегу озера. Лиф никогда не видел дерева выше и красивее. Его можно было бы назвать патриархом всех деревьев, настоящим великаном, возвышавшимся над озером, как гора. Его массивный черный ствол покрывали черные бугры сучьев, а сияющая крона застилала небо, насколько хватало взгляда. То, что Лиф принял за шорох леса, на самом деле оказалось шорохом листвы единственного дерева, которое было старо как мир и, наверное, старше самих богов. Оно стояло здесь уже тогда, когда Мидгард был еще пустыней, и будет стоять после того, как исчезнет человеческий род и память о нем растворится в потоке времени.
— Игдразил, — прошептал Лиф. В этом не было никаких сомнений. Слейпнир намеренно привел его сюда. Это единственное место, где он может найти ответы на мучившие его вопросы.
К Игдразилу, Ясеню Мира…
Мальчику понадобилось немало времени, чтобы обогнуть озеро, которое оказалось довольно большим. Теплый воздух, в первый момент показавшийся Лифу приятным, очень скоро разморил его. Он сбросил с себя меховую накидку, а затем плащ. Но все равно вымок от пота, когда достиг противоположного берега озера.
Лиф снова захотел пить. От горьковатой воды ручья его тошнило, он наклонился к озеру, чтобы зачерпнуть воды. Но не стал. Что-то его удержало: неслышный голос, который нашептывал, что эта вода не годится для питья.
Мальчик растерянно встал и пошел сам не зная куда, гонимый нарастающим беспокойством. Он пришел к озеру не случайно.
Вскоре он услышал голоса, смех, тонкое жужжание и стук, показавшиеся ему знакомыми. Он огляделся, зашагал прямо к дереву и влез на один из его толстых корней, твердый как камень и высотой в человеческий рост.
Перебравшись через корень, он увидел пещеру. Ограниченная снаружи изгибом мощного корня, внутри она была очень просторна. Рядом журчал ручей. В пещере стояла высокая деревянная прялка, от которой и исходило жужжание. Перед ней на узловатых ответвлениях корня сидели три женщины. Хотя Лиф находился от них довольно далеко, он смог разглядеть их лица — лица дряхлых старух. Его удивило, что старухи занимаются такой тяжелой работой, — нити, которые они пряли, были толщиной с канат. Эти нити свешивались с кроны ясеня — со стороны казалось, будто они падали с неба, — а затем, пройдя переплетение корней, уходили в пещеру, где их сматывали ловкие руки женщин. Лиф был уверен, что ничем не выдал своего присутствия. И все-таки женщины его заметили. Они на минуту прекратили работу, затем одна из них повернула голову и по-старчески медленно и устало поднялась с места.
— Сестры, поработайте немного за меня, — сказала она. — Пришел гость, я должна о нем позаботиться.
Лиф расслышал ее слова так ясно, словно стоял рядом. Когда старуха вышла из пещеры, он ее сразу узнал.
Это была норна Скулд.
«Значит, другие женщины — ее сестры, Урд и Вердани, — с благоговейным удивлением подумал Лиф. — Вместе они день за днем прядут нити судьбы».
Норна подошла к мальчику. На ее морщинистом лице появилась улыбка.
— Значит, ты нашел путь, — сказала она.
— Не я… Слейпнир… — засмеялся Лиф.
— Слейпнир? — Скулд встала на цыпочки, чтобы выглянуть из-за его плеча, — Тебе его дал Один?
Лиф не ответил, но Скулд, казалось, все поняла и лукаво улыбнулась. Она шагнула к Лифу и положила ему руку на плечо.
— Ясно, — усмехнулась она. — Один не знает, что ты его взял.
— Боюсь, теперь уже знает, — вздохнул Лиф.
Норна засмеялась.
— Дитя мое, не мучай себя понапрасну, — сказала она. — Ты не смог бы прискакать сюда на Слейпнире, если бы жеребец этого не хотел. Иногда животные бывают мудрее хозяев. Ты опоздал, — вдруг переменившимся голосом добавила она. — Лифтразил давно был здесь.
— Лифтразил? — Лиф испугался. — Здесь?
— Конечно, — спокойно ответила Скулд. — А как ты думал? Это озеро Урд. За той прялкой я и мои сестры плетем кружево судьбы людей и богов. Если в будущем вам назначено определить судьбу мира, то куда же вам идти, если не в кузницу судеб?
Судьба… Снова это слово. Лиф так часто его слышал в последние месяцы, что привык связывать с ним только плохое.
Мысли Лифа, очевидно, отразились на его лице, так как Скулд сказала:
— Сейчас ты ропщешь на судьбу, не правда ли? Тебе она кажется жестокой и несправедливой. И ты не хочешь, чтобы она исполнилась.
— Не совсем так, — прошептал Лиф. — Разве вы не можете ее изменить? — спросил он. — Ты и твои сестры?
— Мы? — Скулд выговорила это слово с таким удивлением, словно Лиф попросил ее достать солнце с неба. — Нет, Лиф, это не в нашей власти.
— Но вы же…
— Мы плетем нити судьбы, это так, — ответила Скулд. — Но не по своему усмотрению. Мы должны придерживаться заранее предусмотренного узора; Будь это даже иначе — что мы могли бы сделать? Помешать Последней Битве? Убить Суртура и его огненных великанов, а азов снова сделать непогрешимыми богами, которыми они когда-то были? Плетение времен — это очень тонкое занятие, Лиф, и куда более сложное, чем ты себе представляешь. Если мы вмешаемся в его узор, то может оказаться, что вреда от этого будет в тысячу раз больше, чем пользы.
— Неужели это плохо — стремиться помешать войне? — спросил Лиф.
— Возможно, — ответила Скулд. — Кто знает, может быть, победят Один и его азы — и мир очистится от пагубного влияния Суртура, о чем мечтают люди. Возможно, эта Последняя Битва необходима как лихорадка, которая выжигает из тела болезнь. Не исключено, что Один проиграет — и весь мир будет разрушен… Все возможно, — помолчав, продолжила она, словно задумавшись на минуту, стоит ли говорить об этом Лифу. — Возможно, после азов и людей будут жить другие или весь мир сгорит дотла, а потом появится новый народ, который будет лучше них. Если мы вмешаемся, этот народ, может быть, никогда не родится.
— Может быть? — переспросил Лиф, — Разве вы точно не знаете?
Скулд покачала головой:
— Никто не знает, что принесет будущее, даже мы. Мы чувствуем приближение каких-то событий, иногда мы видим то, что оказывается вскоре почти неизбежным. Но только почти. — Она повернула назад и указала на прялку, за которой сидели ее сестры и терпеливо работали. — Время похоже на лен, который мы прядем, Лиф. Оно пробегает через наши пальцы, и мы — первые, кто видит возникающий узор. Иногда мы вправе вмешаться — когда нити грозят запутаться или оборваться. Но даже мы не знаем будущее. — Она мягко улыбнулась. — Ты пришел сюда, потому что ты в отчаянии, — продолжила она. — Ты потерял все, что любил, и думаешь, что нет больше выхода.
— А он есть?
— Выход есть всегда, — серьезно произнесла Скулд. — Нет ничего предопределенного заранее. В руках каждого человека находится возможность определять свою судьбу. Иногда эта возможность больше, иногда меньше. Если ты хотел получить этот ответ, то ты пришел не напрасно. Но больше ничем я тебе помочь не могу. Нам запрещено вмешиваться в жизнь смертных. Что ты теперь будешь делать? — спросила она.