— Всех остальных? — повторил Лиф. — Ты имеешь в виду…
— Я последний, — перебил его Свен. — Мьёльн умер от простуды в первую зиму после твоего ухода, а через год мы покинули хутор, потому что еще надеялись где-нибудь найти приют и пищу.
— Но вы вернулись.
Свен раздраженно покачал головой.
— Не мы, — сказал он. — Я один. Отца убили разбойники, когда хотели украсть у него плащ и сапоги. Мать через несколько недель умерла от горя. Остался только я.
— Умерли? — пролепетал Лиф. — Они все умерли?
— Они на твоей совести, — с ненавистью произнес Свен. — Они и тысячи других людей. Прежде чем вернуться сюда, я немало походил по Мидгарду и немало повидал. Повсюду войны. Где зима не уничтожила урожай и буря не унесла плодородную землю, люди ополчились друг на друга из-за куска хлеба или теплого одеяла!
— Но я в этом не виноват! — закричал Лиф.
— Не виноват? — злобно усмехнулся Свен, — Неужели? Разве не ты — Лиф, брат Лифтразила? Разве не ты — тот мальчик, которому суждено появиться ниоткуда и возглавить азов, когда настанут Сумерки Богов? Разве не о тебе сказано, что ты решишь судьбу Мидгарда? Что ж, — горько добавил он, — ты ее уже решил. Из всех людей, населявших Мидгард, уцелели немногие, и они единодушно проклинают тебя, Лиф!
— Это неправда, — пробормотал мальчик.
— Они тебя ненавидят, — продолжил Свен. — Все было хорошо, пока не появился ты. Когда ты ушел, зима не кончилась. Ты разрушил наш мир, Лиф.
— Но я… — Лиф не сводил глаз со Свена. «Ты разрушил наш мир, Лиф, — звенел в его голове голос Свена. — Ты разрушил наш мир. Все было хорошо, пока ты не появился».
«Но все это сделал не я, — в отчаянии подумал он. — Ведь именно боги начали войну, потому что думали, что это их судьба. Я тут ни при чем!»
Затем он услышал другой голос — голос из колодца Урд: «Это ваши боги. Вы их создали. Как они могут быть лучше вас?»
Теперь, стоя напротив Свена рядом с мертвой Скаллой, он вдруг понял, что хотел сказать ему колодец норны. Боги таковы, какими их создали люди: азы, с одной стороны, и огненные великаны Суртура — с другой. Сердца богов были полны ненависти и мести, потому что люди, создавшие их силой мысли и пробудившие к жизни молитвой, были точно такими же. «И если это так, — думал он, — тогда, возможно, будет справедливо, если они закончат свое существование так же, как и их боги. Азы только доведут до конца то, что с древнейших времен начали люди».
Не сказав больше ни слова, он повернулся, прошел мимо Свена, выбежал из дома и бросился к сараю. Дверь сарая была наполовину открыта, на снегу появились новые следы. Лиф не удивился, когда в сумерках сарая заметил движущуюся тень, которая вышла ему навстречу. Следом за этой тенью появилась вторая. Мальчик остановился и молча смотрел на обоих азов.
— Ну, Лиф, — помолчав, произнес Один, — ты решился?
— Да, решился, — ответил он.
Один кивнул, обернулся и поднял руку. Через секунду белое сияние снега поблекло под многократно превосходившим его блеском Бифрёста, опустившегося с неба крутой огненной радугой неподалеку от них.
Они сели на лошадей и поскакали вверх по радуге обратно в Азгард, навстречу Последней Битве.
Глава двадцать перваяПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
Под их ногами, как огромное, темное, многоногое животное, лежало войско. Оно медленно двигалось, словно ползло по направлению к золотисто-зеленой опушке леса. Над чешуйчатым панцирем этого животного воздух мерцал, как тонкий, не до конца рассеявшийся утренний туман, и если хорошенько прислушаться, то можно было услышать глухой шум и бормотание голосов, смешивающихся с шорохами леса. Лиф знал, что безобидное впечатление от войска обманчиво, потому что рассматривал его издалека. Тем не менее в нем была некая красота, подобная красоте океанского прилива, извержения вулкана или лесного пожара, если наблюдать это с безопасного расстояния.
Войско, похожее на чешуйчатое животное, состояло из многих тысяч воинов. Сжигая и убивая все на своем пути, оно двигалось по вечнозеленой равнине Азгарда, оставляя позади себя кровь и смерть. Тихое бормотание, звучавшее как шум далекого морского прибоя, было рокотом битвы — боевой клич, вырывавшийся из множества грубых глоток, звон стали, стук дерева и исступленное ржание лошадей. И все-таки это сражение было только прелюдией. Настоящая, решающая битва еще не началась.
Лиф обернулся. Рядом с ним, на самой высокой башне Гладсхайма, стояли Один, Тир, Геймдал и Тор.
Гладсхайм был последней из двенадцати крепостей азов. Другие уже пали.
Стены Химинбьёрга рухнули под первым натиском войска великанов. Идамир превратилась в дымящиеся развалины, та же участь постигла крепость Трудхайм, слывшую, по словам Тора, неприступной, и другие жилища азов, встретившиеся войску Суртура на его пути к сердцу Азгарда. Сражений как таковых не было. После падения Химинбьёрга по приказу Одина азы оставили свои крепости и вместе с воинами и прислугой отправились сюда, поэтому стены Гладсхайма теперь были набиты до отказа людьми и животными. Лиф чувствовал, как тяжело было всем, особенно Тору, сдать свои жилища без боя, но решение Одина оказалось единственно верным. Если бы они маленькими группами выступили против огромного войска великанов и демонов, то совершили бы роковую ошибку и заранее обрекли бы себя на поражение. У азов оставалась одна-единственная, хотя и крошечная, возможность: собрать вместе свои силы и в открытом сражении победить полчища Суртура.
С тех пор как в канун битвы Один с Лифом вернулись в Азгард, в душе мальчика произошли большие перемены. После разговора со Свеном в его душе умерло что-то важное, ответственное не только за доброту и человечность, но и за страх смерти. Думая о предстоящем сражении, он уже не испытывал ужаса. Издалека все выглядело мелким и неважным. «Неужели те крошечные точки, которые двигаются взад и вперед, как пылинки на ветру, — это огненные великаны Суртура?» — думал мальчик. Такое сравнение казалось ему смешным.
Но одна из пылинок была Лифтразилом, его братом. Скоро с мечом в руках Лиф будет сражаться против него, и они попытаются убить друг друга.
— Долго еще ждать? — спросил Геймдал.
Прежде чем ответить, Один посмотрел на восток. С высокой башни Гладсхайма был виден каждый уголок Азгарда, даже гигантские осколки льда, оставшиеся от стены Трима. Оказалось, что его стена была построена не только изо льда и холода, но и из доверия. Таким образом, сами азы лишили ее прочности. Она рухнула тогда же, когда и Химинбьёрг. Лиф это видел собственными глазами. Вчера вечером он с Одином и Геймдалом наблюдал отсюда за штурмом крепости Бифрёста. Крепкие стены разбились, как стекло, едва войско Суртура начало брать их приступом.
— Недолго, — помолчав, пробормотал Один. Он поднял руку и указал на восток. Если приглядеться, то там, за обломками льда, можно было увидеть на море несколько черных точек. Это наступала вторая половина войска Суртура, прибывшая сюда вместе с боевым флотом, во главе которого плыл черный корабль «Нагельфар». Лиф уже несколько минут следил за ними. На светло-голубом бархате моря судна выглядели как грязные черные пятна. Он недоумевал, чего ждут азы. Будь он на их месте, то приказал бы войску отправиться в Вигрид, прежде чем к противнику примкнет подкрепление с моря.
Но и терпению Одина, видимо, пришел конец. Внезапно он обернулся назад и сделал жест Геймдалу и Тиру, после чего оба молча удалились. После этого он приказал остальным азам следовать за ним.
Они поспешно спустились по каменной винтообразной лестнице и направились в Валхаллу. По пути им часто встречались воины — мужчины и женщины в блестящих доспехах, валькирии, альбы, ваны и другие народы — союзники, о которых Лиф ничего не слышал. Не все они были похожи на людей. В самой Валхалле была огромная толпа. Тору пришлось силой пробивать путь для себя и Одина к трону. Лиф напрасно пытался оценить, сколько вооруженных воинов вмещал в себя Гладсхайм. Он заторопился вслед за Одином, оглядываясь по сторонам. На них глядели тысячи лиц, и в каждом из них Лиф читал одинаковое сочетание страха и решимости принять бой; Его удивляло, что ничего подобного не испытывал он сам. Он не чувствовал ни страха, ни гнева. «Это ты разрушил наш мир», — сказал ему недавно Свен.
Один опустился на трон, но сразу же встал и поднял руку. В зале, битком набитом воинами, наступило глубокое молчание. Взгляды были обращены на главу азов, и только Геймдал смотрел на Лифа. От взгляда Геймдала по спине Лифа пробегала дрожь. Поэтому он поспешно отвернулся и снова посмотрел на Одина.
— Друзья! — негромким, но отчетливым голосом начал Один. — Союзники из народов альбов, карликов и ванов, наши воины, валькирии и все остальные, кто поспешил явиться сюда из новых миров, чтобы помочь нам в нашей Последней Битве! Момент настал. Корабли Суртура приближаются к берегу. Его войско, состоящее из великанов и демонов, достигло Вигрида. Мы будем драться. Святая земля Азгарда была осквернена кровью невинно убитых, и еще больше крови и слез прольется, прежде чем битве настанет конец. Только немногие из нас останутся в живых после сражения, но мы будем бороться не только за себя, но и за судьбу мира. Основанное на страхе владычество Суртура не должно укрепиться, даже если за это нам придется заплатить жизнями! — Он замолчал, взял белый щит с изображенной на нем руной Хагал, другой рукой схватил копье Гунгнир и мощным движением потряс обеими руками. — Время последней Битвы наступило! — закричал он. — Геймдал, труби в горн Гьяллар и созывай воинов на Последнюю Битву! За Азгард!
И, как эхо, из тысяч глоток к нему вернулся клич, который воины приняли и повторили:
— За Азгард! За Азгард! За Азгард!
Клич разнесся во все стороны, пробежал по залам и прихожим Гладсхайма и вернулся назад. Крепость задрожала от крика тысяч людей.
Один спустился со своего трона, дал Лифу знак последовать за ним и направился к узкой боковой двери, охраняемой вооруженными до зубов валькириями. Через небольшую лестницу они вышли в один из многочисленных внутренних дворов Гладсхайма, где уже стоял жеребец Одина Слейпнир, могучий боевой конь Тора и небольшая, вся покрытая белым железным панцирем лошадь для Лифа. Когда они сели на коней и проехали через ворота, к ним присоединилась сотня сверкающих золотом валькирий. Пока они пересекали лабиринт зданий Гладсхайма, все больше всадников присоединялось к ним. Очень скоро их свита превратилась в настоящее войско — не меньше четырехсот всадников окружили непробиваемым живым щитом Одина, Тора и Лифа.