– Теперь уж, тетушка, – продолжал он, потирая руки и переводя взгляд на мисс Ноубл, что-то негромко попискивавшую про себя, – на столе у нас всегда найдутся леденцы, которые вы будете утаивать для детишек, и вы сможете раздаривать великое множество новых чулок и еще усерднее штопать свои собственные.
Мисс Ноубл кивнула племяннику с приглушенным робким смешком, ибо в честь полученного им назначения уже смахнула в корзиночку лишний кусок сахара.
– Что касается тебя, Уинни, – говорил священник, – я не стану препятствовать твоему браку с любым из лоуикских холостяков, например, с мистером Соломоном Фезерстоуном, если окажется, что ты в него влюблена.
Мисс Уинифред, которая весь вечер смотрела на брата, как всегда на радостях плача от души, сквозь слезы улыбнулась и сказала:
– Ты должен показать мне пример, Кэм: это тебе теперь нужно жениться.
– С удовольствием. Но кто же влюбится в меня? Я такой неказистый и старый, – сказал священник, встав, отодвигая стул и окидывая себя взглядом. – Как по-вашему, матушка?
– Ты красивый мужчина, Кэмден, хоть и не такой представительный, как твой отец, – ответила старая дама.
– Я бы хотела, чтобы ты женился на мисс Гарт, братец, – сказала мисс Уинифред. – Нам так весело жилось бы с нею в Лоуике.
– Вот прекрасно! По-твоему, выходит, невест можно выбирать, как кур на рынке, стоит мне вымолвить слово, и любая согласится, – сказал мистер Фербратер, не называя той, кого ему прочили в невесты.
– Нам любая не нужна, – сказала мисс Уинифред. – Но вы-то, матушка, вы были бы довольны, если бы он женился на мисс Гарт, ведь верно?
– Я всегда одобрю выбор сына, – с величавой скромностью произнесла миссис Фербратер, – и буду очень рада твоей женитьбе, Кэмден. Когда мы переедем в Лоуик, тебе придется дома играть в вист, а Генриетта Ноубл – игрок никудышный. (Миссис Фербратер всегда именовала так торжественно свою миниатюрную сестру.)
– Я обойдусь теперь без виста, матушка.
– Чего ради, Кэмден? В мое время вист не считался предосудительным развлечением для духовных лиц, – довольно резко возразила миссис Фербратер, не ведавшая, какое значение имеет в жизни ее сына вист, и не одобрявшая новых веяний.
– Мне теперь некогда играть, у меня будет два прихода, – сказал священник, уклоняясь от обсуждения достоинств этой игры.
Он уже сказал по этому поводу Доротее:
– Я не считаю себя обязанным отказываться от прихода святого Ботольфа, но возьму в тот приход младшего священника, который будет получать большую часть денег. Так я выражу свое согласие с теми, кто требует, чтобы одно духовное лицо не занимало нескольких мест. Главное – не отказываться от духовной власти, а добросовестно использовать ее.
– Я об этом думала, – сказала Доротея. – Если бы речь шла только обо мне, то мне легче отказаться и от власти и от денег, чем сохранять их. Мне кажется, я совершенно недостойна права назначать священника, и в то же время я чувствую, что не должна передавать это право другим, коль скоро оно мне поручено.
– Это уж моя обязанность поступать так, чтобы вы не раскаялись в том, как осуществили свое право, – сказал мистер Фербратер.
Он принадлежал к тем людям, чья совесть становится более чуткой, когда тяготы жизни перестают их терзать. Не выставляя напоказ свое раскаяние, он устыдился в глубине души, что вел себя менее достойно, чем иные миряне.
– Я не раз сожалел, что сделался священником, – сказал он как-то Лидгейту, – но, наверное, лучше не сожалеть, а постараться быть хорошим священником. Вот как просто все становится, когда получаешь богатый приход, – добавил он с улыбкой.
Говоря это, мистер Фербратер полагал, что исполнение долга не окажется обременительным. Однако Долг любит подсовывать неожиданные сюрпризы, он похож на нескладеху приятеля, которого любезно пригласили в гости, а он вдруг сломал ногу, входя в ворота.
Не прошло и недели, как Долг нагрянул к нему в кабинет, приняв личину Фреда Винси, только что возвратившегося домой со степенью бакалавра.
– Неловко вас беспокоить, мистер Фербратер, – сказал Фред, и на его красивом открытом лице появилось трогательно смущенное выражение, – но вы единственный из моих друзей, с кем я мог бы посоветоваться. Как-то я уже делился с вами своими сомнениями, и вы были так добры, что я не удержался и пришел к вам снова.
– Садитесь и рассказывайте, Фред, я сделаю все, что в моих силах, – сказал священник и продолжал, готовясь к переезду, упаковывать в свертки разные вещицы.
– Я хотел вам сказать… – Фред замялся, потом решительно продолжил: – Я могу сейчас принять сан, и, говоря по правде, ничего другого мне не остается. У меня нет охоты стать священником, но было бы жестоко сказать об этом отцу, после того как он потратил столько денег на мое образование. – Фред опять немного помолчал и повторил: – Ничего другого мне не остается.
– А я ведь уже разговаривал по этому поводу с вашим отцом, Фред, но разговор ни к чему не привел. По его мнению, менять что-нибудь поздно. Впрочем, одну преграду вы уже преодолели. Что еще вас беспокоит?
– Да просто то, что мне это не по душе. Я не люблю богословия, проповедей, не люблю напускать на себя серьезный вид. Мне нравится ездить верхом и делать то же, что и все другие. Это совсем не значит, что меня тянет к недозволенным вещам, но быть таким, как полагается священнику, у меня нет желания. Ну а что же мне остается еще? Я бы занялся сельским хозяйством, но отец не может выделить мне капитал. Сделать меня своим компаньоном он тоже не может. И уж конечно, мне нельзя сейчас начинать учиться сызнова, чтобы стать адвокатом или врачом, так как отец считает, что мне уже пора хоть что-нибудь зарабатывать. Легко, конечно, говорить, что, мол, не следует мне идти в священники; с тем же успехом мне могут посоветовать уйти в лес и жить среди зверей.
Голос Фреда звучал ворчливо и обиженно, и мистер Фербратер не удержался бы от улыбки, если бы не старался угадать, о чем умалчивает Фред.
– Вы в чем-нибудь не согласны с догматами… с нашим символом веры? – спросил он, добросовестно пытаясь выяснить, что беспокоит его гостя.
– Нет, символ веры тут ни при чем. Куда уж мне опровергать его, когда люди гораздо ученее и умнее меня целиком с ним согласны. По-моему, с моей стороны было бы довольно глупо высказывать разные сомнения, какой же я судья в таких делах, – простодушно ответил Фред.
– Если так, то вам, наверно, приходило в голову, что, даже не ощущая особого призвания, вы могли бы стать хорошим приходским священником?
– Конечно, если мне придется быть священником, я постараюсь исполнять свои обязанности честно, хотя они едва ли будут мне по нраву. Вы считаете это достойным осуждения?
– То, что вы примете сан под давлением обстоятельств? Это зависит от вашей совести, Фред… от того, насколько вы все взвесили и ясно ли себе представили, чего от вас потребует ваше положение. О себе могу только сказать, что я был небезупречен, и это меня удручает.
– Но есть еще одно препятствие, – краснея, продолжал Фред. – Я об этом раньше не рассказывал, но вы, может быть, догадались, я иногда, наверное, проговаривался. Мне очень нравится одна девушка, я люблю ее с детства.
– Мисс Гарт, я думаю? – спросил священник, очень внимательно разглядывая какие-то ярлычки.
– Да, она. Если бы Мэри вышла за меня, я бы на все согласился. И я знаю, с ней я стал бы порядочным человеком.
– Так вы полагаете, что она отвечает вам взаимностью?
– Она никогда этого сама не скажет; а с меня уже давно взяла слово, что я больше не буду с ней разговаривать на эту тему. Так вот Мэри-то больше всех настроена против того, чтобы я сделался священником, я это знаю. А я не могу от нее отказаться. Мне кажется, я ей по сердцу. Вчера вечером я видел миссис Гарт, и она сказала, что Мэри сейчас гостит в Лоуике у мисс Фербратер.
– Да, она любезно согласилась помочь моей сестре. Вы хотите поехать в Лоуик?
– Нет, но у меня к вам огромная просьба. Мне неловко вам докучать, но если вы коснетесь этого вопроса, вас-то Мэри, наверное, выслушает… словом, насчет того, идти ли мне в священники.
– Довольно щекотливое поручение вы мне даете, милый Фред. Оно предполагает, что мне известны ваши чувства, и в этом случае заговорить с мисс Гарт о вашем будущем – все равно что спросить ее, отвечает ли она вам взаимностью.
– Именно это мне и надо выяснить, – без обиняков подтвердил Фред. – Я ничего не смогу решить, пока не узнаю, как она ко мне относится.
– То есть от полученного вами ответа зависит, станете ли вы священником?
– Если Мэри скажет, что не пойдет за меня, кем бы я ни стал, из меня не выйдет толку.
– Глупости, Фред. Любовь проходит, а последствия опрометчивых решений остаются.
– Не такая любовь, как моя: сколько я себя помню, я всегда любил Мэри. Отказаться от надежды для меня все равно что вдруг сделаться безногим калекой.
– Не обидится ли мисс Гарт на мое непрошеное вмешательство?
– Не обидится, уверен, что не обидится. Вас она больше всех уважает, она не станет с вами, как со мной, переводить разговор на шутки. Мне бы и в голову не пришло ни к кому, кроме вас, обращаться с такими разговорами и просьбами. Ведь вы единственный наш общий добрый друг. – Фред немного помолчал и жалобно добавил: – Все-таки она не может не признать: я порядком потрудился, чтобы получить степень. Должна же она наконец почувствовать, что я всегда буду ради нее стараться, не жалея сил.
После недолгой паузы мистер Фербратер отложил в сторону готовые свертки и, протянув Фреду руку, сказал:
– Хорошо, мой мальчик. Я исполню вашу просьбу.
В тот же день мистер Фербратер отправился в Лоуик на недавно приобретенной лошадке. «Я замшелый старый пень, – думал он, – забивает меня молодая поросль».
Он нашел Мэри в саду, где она обрывала лепестки роз и сбрызгивала их водой, разложив на простыне. Солнце клонилось к закату, и тень от высоких деревьев покрыла травянистые тропинки, по которым Мэри ходила без зонтика и шляпы. Не заметив мистера Фербратера, неслышно подошедшего по траве, она наклонилась, чтобы сдела