Кэлеб сжал губы и благоразумно отвернулся.
– Нет, правда, отец, в прошлую пятницу ты его сам хвалил. Ты сказал, что он знает толк в лошадях и коровах и что у него хозяйский глаз.
– Я в самом деле так говорил? – не без лукавства спросил Кэлеб.
– Да, я все это записала, поставила дату, anno Domini[70] и так далее, – сказала Мэри. – Ты же любишь, чтобы записи велись как следует. И потом ты ведь и впрямь не можешь на него пожаловаться, отец, он так почтительно к тебе относится, а уж характер у него – лучше не сыщешь.
– Вот-вот, я вижу, ты непременно хочешь мне внушить, что он завидная партия.
– Вовсе нет, отец. Я люблю его совсем не за то, что он завидная партия.
– За что же?
– Ох, да просто потому, что я его всегда любила. Ни на кого другого я не буду с таким удовольствием ворчать, а это не последнее дело, когда речь идет о муже.
– Стало быть, ты окончательно решила, Мэри? – спросил Кэлеб, снова став серьезным. – И никакие недавние обстоятельства не вынудили тебя передумать? – За этим туманным вопросом скрывалось весьма многое. – Ведь лучше поздно, чем никогда. Идти наперекор сердцу не следует – твой муж от этого не станет счастливым.
– Мои чувства не изменились, отец, – спокойно ответила Мэри. – Пока Фред относится ко мне как прежде, и я буду относиться к нему так же. Я думаю, ни он, ни я не могли бы обойтись друг без друга или полюбить кого-нибудь другого, с каким бы восхищением к нему ни относились. Это было бы для нас таким потрясением – словно весь мир перевернулся и все слова изменили свое значение. Нам еще долго придется ждать, но ведь Фреду это известно.
Кэлеб снова помолчал, он остановился и, ничего не говоря, тыкал тростью в поросшую травой дорожку. Затем с душевным волнением произнес:
– У меня есть кое-какие новости. Что бы ты сказала, если бы Фреду предложили переехать в Стоун-Корт и вести там хозяйство?
– Да как же такое возможно, отец? – с удивлением спросила Мэри.
– Он станет управляющим своей тетки, миссис Булстрод. Бедная женщина была у меня нынче и слезно просила меня согласиться. Ей очень хочется помочь мальчику, а для него это, пожалуй, заманчивое предложение. Поднакопив деньжат, он сможет мало-помалу выкупить ферму, а хозяин из него получится хороший.
– Боже мой, как Фред-то будет рад! Просто не верится.
– Да, но вот в чем тут загвоздка, – сказал Кэлеб, многозначительно качнув головой. – Я должен взять это на свои плечи, на свою ответственность, за всем приглядывать, а твою мать все это опечалит, хотя она, наверное, ни словечка не скажет. Так что пусть уж он постарается.
– Тогда, может быть, не нужно, отец? – сразу погрустнев, сказала Мэри. – Кто станет радоваться удаче, если она достается такой ценой, ведь у тебя и без того забот хватает.
– Нет, что ты, девочка, для меня работа только удовольствие, лишь бы твоя мать не огорчалась. Да к тому ж, если вы с Фредом поженитесь, – голос Кэлеба еле заметно дрогнул, – Фред остепенится, станет бережливым, а ты ведь у нас умница – вся в мать, а в чем-то на свой женский лад пошла и в меня, – ты сумеешь держать его в руках. Он вот-вот должен прийти, поэтому-то я хотел сперва все рассказать тебе. Я думаю, тебе будет приятно сообщить ему такие новости. А потом и я с ним потолкую, и мы обсудим все ладком.
– Ах, отец, какой ты добрый! – воскликнула Мэри и обвила руками его шею, а Кэлеб тихо склонил голову, радуясь ласке дочери. – Хотела бы я знать, другие девушки тоже считают, что лучше их отцов нет никого на свете?
– Вздор, девочка: муж будет казаться тебе еще лучше.
– Это невозможно, – возразила Мэри, вновь возвращаясь к привычной шутливости. – Мужья относятся к низшему разряду людей, и за ним надо строго присматривать.
По дороге к дому их догнала Летти, и когда они втроем приблизились к дверям, Мэри заметила стоявшего у калитки Фреда и пошла ему навстречу.
– Ах, какой на вас изысканный костюм, расточительный молодой человек! – сказала Мэри, обращаясь к Фреду, который в знак приветствия с шутливой торжественностью приподнял шляпу. – Вы совсем не учитесь бережливости.
– Вы ко мне несправедливы, Мэри, – сказал Фред. – Да взгляните хоть на края этих обшлагов! Лишь усердно прибегая к щетке, мне удается сохранять приличный вид. Я в неприкосновенности храню три костюма – один для свадебного торжества.
– Воображаю себе, какой потешный вид будет у вас в этом костюме, точь-в-точь джентльмен из старинного модного журнала.
– За два года он не выйдет из моды.
– За два года! Будьте благоразумны, Фред, – сказала Мэри, сворачивая к дорожке. – Не обольщайтесь радужными надеждами.
– А почему бы нет? Уж лучше радужные надежды, чем уныние. Если через два года мы не сможем пожениться, то тогда и будем огорчаться.
– Я как-то слышала об одном молодом человеке, которому очень скверно пришлось оттого, что он тешил себя радужными надеждами.
– Мэри, если вы собираетесь мне сообщить что-то неутешительное, я этого не выдержу, я лучше сразу же пойду к мистеру Гарту. Мне и так скверно. Отец расстроен, в доме все вверх дном. Еще одной дурной вести я не вынесу.
– А как, по-вашему, дурная это весть, если я вам скажу, что вы будете жить в Стоун-Корте и управлять тамошней фермой, являя собой чудо бережливости и откладывая ежегодно деньги, пока не выкупите наконец все имение с домом и обстановкой и сделаетесь светочем агрикультуры, как выражается мистер Бортроп Трамбул, боюсь, довольно тучным и сохранившим в памяти лишь жалкие обрывки греческого и латыни?
– Вы просто дурачитесь, Мэри? – спросил Фред, тем не менее слегка розовея.
– Отец мне только что сказал, что все это вполне осуществимо, а мой отец никогда не дурачится, – сказала Мэри, наконец-то поднимая взгляд на Фреда, а тот схватил ее за руку и стиснул крепко, до боли, но Мэри не стала жаловаться.
– Ах, Мэри, если бы все это получилось, я стал бы таким умником, что просто диво, и мы с вами сразу смогли бы пожениться.
– Не так скоро, сэр, а вдруг мне вздумается отсрочить свадьбу на несколько лет? Вы за эти годы успеете сойти со стези добродетели, и если мне тем временем понравится кто-то другой, это послужит оправданием моей ветрености.
– Мэри, бога ради, не надо шутить, – умоляюще произнес Фред. – Скажите мне серьезно, что все это правда и что вы рады этому, потому что… потому что любите меня.
– Все это правда, Фред, и я этому рада, потому что… потому что я вас люблю, – с видом прилежной ученицы повторила Мэри.
Они немного задержались у двери под покатым навесом крыльца, и Фред сказал почти шепотом:
– Когда мы с вами еще в детстве обручились кольцом от зонтика, Мэри, вы тогда…
Глаза Мэри, теперь уже не скрываясь, заискрились радостным смехом, но тут, как на беду, из дома выбежал Бен в сопровождении заливающегося громким лаем Черныша и, прыгая вокруг них, воскликнул:
– Фред и Мэри! Что же вы так долго не идете? А то можно, я съем ваш пирог?
Финал
Всякий рубеж – это не только конец, но и начало. Кто может, расставаясь с теми, с кем долго пробыл вместе, проститься с ними в начале их жизненного пути, не испытывая желания узнать, как сложится их судьба в дальнейшем? Страница жизни, даже самая типическая, – не образчик гладкой ткани: надежды не всегда сбываются, и самый энергичный почин порою завершается ничем; скрытые силы прорываются наконец, и высокие подвиги совершаются, дабы исправить давнишнюю ошибку.
Брак – предел, которым заключается такое множество повествований, – является началом долгого пути, так было с Адамом и Евой, которые провели медовый месяц в райском саду, но чей первенец увидел свет среди шипов и терниев пустыни. Брак – лишь начало эпопеи, в которой цепь событий, развернувшихся у домашнего очага, приводит либо к краху, либо к победе тот союз двоих, высшая точка которого – преклонный возраст, а старость – время жатвы совместных сладостных воспоминаний.
Иные, подобно крестоносцам, снаряжаются в путь во всеоружии надежд и энтузиазма и терпят поражение, не добравшись до цели, ибо не проявили должного терпения друг к другу и к миру, окружающему их.
Все, кого заботит судьба Фреда Винси и Мэри Гарт, рады будут узнать, что чета эта избегла такой участи и обрела прочное взаимное счастье. Фред неоднократно изумлял соседей то на тот, то на этот лад. Он прославился в своей части графства теоретическими познаниями и практическими успехами в сельском хозяйстве и создал труд «О выращивании кормовых трав и об откорме скота», снискавший немало похвал на собраниях фермеров. В Мидлмарче проявления восторга оказались сдержаннее, ибо большая часть жителей склонялась к мнению, что творение это увидело свет не столько благодаря стараниям Фреда, сколько его жены, так как никто не ожидал от Фреда, чтобы он смог что-то написать о репе и о свекле.
Зато, когда Мэри написала для своих сыновей небольшую книжицу под названием: «Рассказы о великих людях, взятые из Плутарха» и книжицу эту напечатали и издали «Грипп и К°, Мидлмарч», весь город приписал честь создания этого произведения Фреду, поскольку он в свое время посещал университет, «где изучали древних», и мог бы стать священником, если бы захотел.
Отсюда явствует, что Мидлмарч провести невозможно и что за сочинение книг никого не следует хвалить, коль скоро их всегда пишет кто-то другой.
Мало того, Фред не только не сошел со стези добродетели, но и ни разу не оступился. Через несколько лет после свадьбы он сказал Мэри, что половиной своего счастья обязан Фербратеру, задавшему ему взбучку как раз в нужный момент. Я не утверждаю, что он научился трезво оценивать свои возможности и перспективы: урожай всегда оказывался хуже, а барыш от продажи скота – ниже, чем он предполагал; к тому же он не избавился от привычки время от времени в надежде на выгодную сделку покупать лошадь, которая впоследствии оказывалась с пороком. Впрочем, Мэри в таких случаях замечала, что повинна в этом лошадь, а не Фред. Он сохранил любовь к верховой езде, но редко позволял себе хоть денек поохотиться; и вот что любопытно: Фред в этих случаях брал препятствия с такой осмотрительностью, что все над ним смеялись – у каждой калитки ему чудилась Мэри с детьми, под каждым плетнем мерещились их кудрявые головенки.