— Так ли уж плохо прожить остаток жизни с матерью своих детей? — спросил Бенни, удивляясь своему спокойствию. — Она тебя не предала, а это дорого стоит.
— Она из меня всю кровь высосала. — Ричард отступил еще на шаг и прислонился к стене. — Я превратился в мешок с костями, внутри ничего не осталось. Все, что давало мне силы, ушло. До последней капли.
— Ты сдался без боя.
— Не хочу никого обидеть, сынок, но разве ты не знаешь свою мать? Спорить с ней бесполезно.
Бенни хотел возразить. Сдаваться без боя нельзя. Он и сам вряд ли смог бы переспорить жену. Они с Рашелью всегда хорошо ладили, и только недавно Бенни стал понимать, какие в ней дремлют тайфуны и смерчи. На секунду он представил, что женат на ком-то вроде матери, насчет которой, надо признать, отец сказал правду: Эди была крепким орешком. Но потом Бенни вспомнил, что Рашель — его маленькая принцесса, как спокойно, почти по-королевски, она держится, в отличие от Эди с ее чувствами через край и неуемной энергией. Да, Рашель, как и мать, умела добиться своего, однако на этом их сходство и заканчивалось.
Бенни успокоился. Не то чтобы он не думал об этом раньше, однако время от времени приятно было напомнить себе, что ты не превратился в свой самый страшный кошмар — того самого мужчину, который только что дал ему таблетки от облысения. До этого момента Бенни не боялся стать похожим на Ричарда, потому что отец и не был таким человеком, пока в шестьдесят не решил жить сам по себе, весь день торчать в аптеке под лампами дневного света, слушать, как Скотти напевает патриотические песни, и ждать, когда очередной старый еврей придет за таблетками от давления, кремом для рук или клизмой. Дорога отца и сына закончилась, и теперь выяснять, что такое любовь, брак, жизнь и вселенная, Бенни предстояло самому.
Они вышли. В следующий раз Бенни вернулся в ту сумрачную комнату лишь десять лет спустя, после смерти отца. Аптеку пришла пора закрывать, это даже не обсуждалось. (Ее, пожалуй, стоило закрыть лет пять назад, но Ричард заявил, что работает на благо общины, хотя на самом деле просто нуждался в месте, куда можно уйти на весь день.) Нужно было расчистить запыленные полки, а потом вышвырнуть их с черного хода. Мучительная, шумная, гнетущая процедура, которую Бенни, к тому времени совершенно лысый, печально выполнил в одиночку.
А пока Ричард бесплатно выдал ему «пропецию» и проводил до дверей.
— Может, я к вам загляну?
— Пока нельзя, — ответил Бенни. — Ничего, я что-нибудь придумаю.
На пороге они остановились. Им еще было что друг другу сказать. Сын подумал, не начать ли разговор, но решил, что он того не стоит — может, и сам отец не стоит того, — а со своими переживаниями Бенни как-нибудь разберется.
— Мне всегда было интересно, — спросил он вместо этого, — зачем столько разных клизм? Разве одного вида недостаточно?
— Ты не поверишь, — ответил отец.
На ужин была капуста со свеклой. Бенни хотелось вернуться в офис и до утра просидеть за компьютером. В обработке данных было что-то ужасно приятное, он почти чувствовал, как маленькие хрупкие цифры хрустят под пальцами, сыплются на стол растущей горкой, ночью как по волшебству исчезают, а потому завтра нужно насыпать горку повыше. Для Бенни это была не бессмысленная задача, он видел в работе игру, в которую играл день за днем и всегда выигрывал.
Однако бросить детей один на один с этим безумием он не мог. Они страдали вместе. Джош послушно проглотил шесть кусочков безвкусного мультизернового хлеба, намазанного соевым маслом. Он никогда не протестовал, только приспосабливался, пока не становилось слишком поздно: проклятие Мидлштейнов-мужчин. Черноглазая Эмили, сидевшая на другом конце стола, сверлила отца мрачным взглядом и мстительно вонзала вилку в еду, стуча по тарелке. Рашель не обращала на это внимания. Она резала овощи на мельчайшие кубики, а потом сосредоточенно жевала их, будто наслаждалась вкусом каждого витамина, будто чувствовала, как они продлевают ей жизнь. Свою порцию доела только она.
«Хорошо, наверное, чувствовать себя такой правильной, — подумал Бенни. — Надо будет спросить у нее, каково это».
После ужина Бенни вымыл посуду (непокорно смахнув темно-красную массу в мусорное ведро — брать остатки завтра на работу он не собирался). Дети посмотрели очередное дерьмовое реалити-шоу, которым увлекались на этой неделе, и репетировали отрывок из Пророков для бней-мицвы — их голоса чудесным эхом доносились из гостиной. Потом Рашель заставила Джоша показать отцу новый костюм. Мальчик с достоинством прошелся взад-вперед, будто манекенщик на подиуме — ничего не скажешь, двигаться он умел, — затем вдруг смущенно развернулся и убежал вверх по лестнице. Когда дети улеглись спать, Бенни с женой вышли на задний двор, к накрытому брезентом бассейну — покурить на двоих сигарету с марихуаной. Рашель сделала всего одну затяжку и сказала:
— Все, больше я к этой дряни не притронусь.
(Она говорила искренне, тем не менее, солгала.)
— Дело твое.
— Не надо мне тут пожимать плечами.
Бенни обошел бассейн, остановился на другой стороне и взглянул на дом, за который платил практически в одиночку. Родители жены внесли только первую часть суммы, что-то вроде приданого или отчаянного жеста в сторону молодой пары, которая сделала двух детей, едва закончив университет.
А получилось совершенно случайно. В ванной он всего лишь хотел усадить Рашель на раковину и поработать языком, но вкус оказался такой потрясающий, что Бенни встал и вошел в нее без презерватива. Их глаза встретились. Всего минутку, думал он, еще минутку, и я вернусь на первый этаж, но они так и не смогли остановиться. Они издавали дурацкие звуки, в голове крутились дурацкие мысли, и ловкий, аккуратный математик Бенни допустил серьезный просчет.
— Ох-х, — застонал он.
— Ох-х? — спросила она.
И вот перед ним стоял кирпичный дом в колониальном стиле с массивными колоннами у входа, которые внушали Бенни уверенность, что его семья под надежной защитой. Два этажа, две ванные комнаты и еще дополнительный туалет, солнечная кухня, тенистая гостиная, бар в подвальном этаже, просторный задний двор, где поместился бассейн, роскошная терраса, летом — бадминтонный корт. (Они подумывали построить беседку, но после, когда Бенни узнает, какая в этом году премия.) Гараж с двумя шикарными «Лексусами». Сарай с газонокосилкой, на которой можно ездить. Не то чтобы им приходилось косить свой газон, для этого наняли специального человека, Бенни даже не знал — кого, такими вопросами занималась жена. «Да, Рашель обо мне заботится, — напомнил он себе. — Ей можно смело доверять. Однако есть хочется. И дети легли голодными».
— Ты нас уморишь, — сказал он.
— Сегодня за ужином я много вам положила, — ответила Рашель.
— Близнецы растут, им нужны не только овощи. А я вдруг начал лысеть, если ты не заметила.
— Наукой не доказана связь облысения с овощной диетой.
Бенни воздел руки к небу, потом схватился за голову, снова их поднял.
— Да, — подтвердила Рашель. — Я посмотрела в Интернете.
Бенни сделал еще затяжку и понял, что он совсем накурился, голоден как волк, а в доме нет никакой нормальной еды. Заметит ли Рашель, если он прогуляется с полмили до ближайшего «Макдоналдса»? Может, выйдет тайком протащить картошку фри для детей. Хотя, конечно, запах… Жена почует. И до лестницы дойти не успеешь.
В холодном весеннем воздухе раздался крик. Бенни кинулся к дому, отшвырнув сигарету (потом ее найдет газонокосильщик, в данном случае — студент на каникулах, быстро спрячет ее в карман и с удовольствием выкурит во время обеденного перерыва, сидя в своем пикапе). Впереди бежала Рашель. Бенни трясло. Крик детский. Двигай, Мидлштейн, двигай! Он свернул за угол. На земле лежала Эмили — рот открыт, рука неестественно откинута, будто хотела оторваться от тела. Окно на втором этаже было открыто, оттуда выглядывал испуганный Джош. Рашель и Бенни подбежали к дочери, склонились над ней в ужасе, какого не испытывали еще ни разу в жизни. Страх прошел, только когда на висок наложили шов, а на руку — гипс, когда истекли сутки, и стало ясно, что нет сотрясения мозга. («Перелом аккуратный», — заверил доктор, и они повторяли эту фразу всем вокруг, будто верили, что если сосредоточиться на единственной хорошей вещи, то и само несчастье станет чем-то положительным.) Когда все успокоились, Рашель перестала завывать и мучительная боль в руке прошла, когда Эмили навестили бабушка и дедушка (по отдельности, конечно) с книгами, шоколадками и воздушными шариками, Бенни наконец спросил дочь:
— Как это вышло?
И Эмили ответила:
— Я просто хотела сбежать оттуда.
Бенни даже не обернулся, чтобы взглянуть на Рашель. Он знал, что она думает, — что она должна думать, иначе она не женщина, на которой он женился, и обманывала его всю жизнь. Этой мыслью было: «Хватит».
Эди, 332 фунта
Эди вышла на пенсию раньше срока, и юридическая фирма, в которой она проработала тридцать три года, согласилась почти полностью оплачивать ее лечение до смерти или более благоприятного исхода. Кроме того, ей сделали все выплаты по пенсионному плану и предложили немалую сумму за молчание. Ведь уходила она главным образом потому, что при виде ее фигуры очень расстраивались три новых совладельца — дети людей, нанявших Эди, когда она только закончила учебу, вышла замуж, еще не забеременела и не растолстела. В иное время она была гораздо принципиальнее, и та, старая, Эди сочла бы это ничтожной компенсацией. Никто и ни за какие деньги не вправе сказать тебе, притом не произнося ничего подобного вслух: «Ты толстая. А теперь — до свидания».
Однако Эди выбилась из сил, устала от жизни и в минуту слабости согласилась на предложение. Она даже улыбалась, пожимая владельцам руки. Может, это шанс начать все сначала. Зато будет почаще видеться с внуками. Через месяц врач сказал, что диабет прогрессирует. Стент избавит от невыносимых судорог, которые она (чаще всего) старалась не замечать, но, возможно, потребуется и шунтирование. «Есть риск, что состояние ухудшится, — сказал доктор. — Вы можете умереть». Тогда она мысленно поблагодарила начальство и за оплату лечения, и за сумму в банке, и за то, что ей дали время поправиться.