ажение оплодотворяет эмбрион; но воображение оплодотворяет также теории эмбриона. Важно понять, почему исторически очень поздно состоялось наше научное понимание женской жизнедеятельности. Не ранее 1827 г. было открыто человеческое яйцо и не ранее рубежа нынешнего столетия стала очевидной циклическая связь между менструацией и овуляцией. Более того: буквально несколько лет назад все еще существовали противоречивые теории относительно происхождения вагинального эксудата, источники которого в образцовых анатомических текстах неоднократно и неадекватно относили к бартолиновым железам и шейке матки". Фемининная тьма питает фантазии. Поскольку эмбриология является логосом начал, она будет находиться под влиянием мифем творения. Поскольку теории зарождения отражают различие и соединение противоположностей, эти теории будут находиться под влиянием conjunctio фантазий. Возможно, что до сих пор более существенными являются те фантазии, в которых проявляется беспокойство мужчины относительно женщины, в которых мужчина является исследователем, а женщина предметом его исследования. Мы сталкиваемся с длительной и невероятной историей теоретических неудач и исследовательских заблуждений в мужской науке относительно физиологии воспроизведения. Эти фантастические теории и фантастические наблюдения не являются простыми ошибочными представлениями, обычными и неизбежными на пути научного прогресса; они появляются в результате неодобрения и осуждения женского начала, выраженных на безапелляционном объективном языке науки своего времени. Мифический фактор периодически возвращается, замаскированный в новом усложненном свидетельстве каждой эпохи. Мы уже приводили один из мифологических аргументов из Книги Бытия: «Вначале Адам, затем Ева». Другой, хотя и менее известный, приводит Эсхил в «Эвменидах» (II, 658–663), где Аполлон представляет теорию воспроизведения. Он заявляет: «Мать не родительница того, кого зовет своим ребенком, но только кормилица воспринятого семени, которое взращивает. Тот, кто посеял, является родителем… Можно быть отцом без матери»". Если следовать Бахофену, этот пассаж можно объяснить как утверждение патриархата над матриархатом. Аполлон, по общему мнению, представляет патриархальный принцип родства. Но социально-исторический контекст, который мы попытаемся установить и затем использовать для интерпретации, является опять же объектом фантазии. Мы не знаем, почему речь произнес Аполлон или почему Эсхил вложил ее в его уста. Она является изложением архетипической точки зрения, представляющей мировоззрение, которое можно приписать Аполлону и назвать аполлоническим. Аполлоническая фантазия воспроизведения и женской неполноценности в точности возрождается в западной научной традиции. Мы называем ее «аполлонической», поскольку в отличие от «адамической» с ее обертонами природного Unuensch (Первобытный человек (нем.), мистического человека и андрогина, «аполлоническая» передает очищенную объективированность и научную ясность мужского сознания. Аполлонический взгляд на женское начало является, по-видимому, неотъемлемым от самой структуры сознания, как методы, которыми фантазия, по общему мнению, обосновывается. Я использую слово «научная», чтобы установить отличие материалов, которые мы будем рассматривать, от материалов на явно символическую, бисексуальную тему, которые уже обсуждались на эраносских встречах в прошлом. Мы будем продвигаться в другом направлении, обращаясь к теориям эмбриологии, физиологии и воспроизведения, исследуя их также ради психологического содержания и наблюдая, как те же самые фантастические мифемы появляются в научном языке. В особенности мы ожидаем встретить Аполлона в научном медицинском языке, поскольку Аполлон является отцом Асклепия, бога медицины. Наше исследование медицинских теорий, подобно исследованию психиатрических идей во второй части, должно выявить типичные положения аполлонического сознания.
Женское семя
Так как мы можем рассматривать теории порождения потомства как мифемы творения, спроецированные на уровень физиологических процессов, отчасти наблюдаемых, отчасти предполагаемых, то взаимодействие наблюдения и фантазии нигде не обнаруживают себя столь очевидно и в столь значительной степени, чем в вопросе, который привлекал внимание всех античных авторов по эмбриологии в западной традиции. Этот вопрос о роли женщины в воспроизведении («Имеет ли женщина семя?»**) является предметом дискуссии, в которой свое слово произносит Аполлон. Этот вопрос вызывает онтологические разногласия; в нем можно услышать сомнение относительно статуса женщины, которое вновь возникает в более позднее христианское время в вопросе: Habet mulier animari?Проблема «женского семени» выходит за пределы западной традиции, поскольку идея женского семени — ее утверждение или отрицание — появляется и в теориях зарождения нецивилизованных обществ, и в «Ригведе», и в «Законах Ману». Противоречивые взгляды на эту проблему можно свести к следующему: где бы в нашей традиции ни признавалось, что женское семя существует, или где бы ни была даже сделана редкая уступка, что оно необходимо для воспроизведения, женское семя рассматривалось как неполноценное. Это обширная проблема, поскольку многие философы, имея на этот вопрос свою точку зрения, часто аргументировали ее в мельчайших деталях. Напомним, что отношение к оплодотворению в античности (Аристотель посвятил 37 % своих биологических сочинений вопросам зарождения) было делом философии, а не просто проблемой во второстепенной области физиологии. С точки зрения социальной антропологии, можно полагать, что матриархальные и матрилинеарные общества могли утверждать в качестве главного женское семя. Однако связи между ролью женщины в теориях зачатия и ролью женщины в социальной структуре необходимо все же установить. С психологической точки зрения, сомнительно, чтобы такие корреляции, даже если они и были установлены, могли бы объяснить фантазию социальной модели общества. Теория женского семени, рассматриваемая отдельно, вовсе не является необходимым логическим следствием при рассмотрении определенного вида общества. Фантазии не требуется соответствовать коллективной доктрине или компенсировать ее. В нашей традиции существуют многие фантазии, которые обнаруживают соответствия фантастическим представлениям оплодотворения в нецивилизованных обществах. Эти параллели часто обнаруживают близкое соответствие не по структуре мужского или женского доминирования в обществе, а по другим факторам. Изучение свидетельств рабочих скорее наводит на мысль, что фантастические представления являются кросскультурными. Форд пишет, что существуют восемь обществ, которые придерживаются убеждения в том, что матка является просто своего рода сосудом и что женские половые секреции не имеют значения; что мужское семя представляет собой крайне важную вещь. Из этих восьми обществ два принадлежат к матрилинеальным, остальные — к патрилинеальным. В некоторых других обществах считают, что и женские и мужские секреции играют важную роль в зачатии. К числу этих обществ относятся патрилинеальные, матрилинеальные, состоящие из первых двух, двусторонние, а также патрилинеальные по группам и матрилинеальные по брачному регулированию. Параллели к крайнему овизму можно обнаружить у Арунта и у жителей острова Тробрианд, которые не знают физиологического отцовства".Параллель к утверждению «Вначале Адам, затем Ева» можно обнаружить у Диодора Сицилийского: «Египтяне полагают, что только отец является создателем потомства»; индийцы Гран Чако (Тоба, Матако) также считают, что новорожденный ребенок зачинается только отцом (см. Ford, 1945). Параллель к мнению Аристотеля: «Жители Восточной Бухты (East Bay People) верят, что зачатие имеет сходство с посевом семян в землю. Сперма является семенем, содержащим в себе все те вещества, которые со временем развиваются в зародыш. Матка является почвой, из которой развивающийся организм получает питание». Теория овистов, например, в которой женщине придается особое значение, основана на точке зрения, которой твердо придерживалась и которую ревностно отстаивала наука «отцов» в преимущественно патриархальном обществе Западной Европы. Параллели к овизму обнаруживаются во многих нецивилизованных обществах, имеющих различные формы социальной структуры. Таким образом, фантазия женского семени не находит соответствия в социальных формах. Мы можем по-прежнему предполагать относительную независимость фантазии, которая передает теориям структуру, содержание и dynamic. Социология и антропология не объясняют воображения. Возобновляющиеся время от времени сомнения относительно роли женского семени в европейской традиции ясно свидетельствуют о вновь возникающем сомнении в правильности определения женской сущности. С этой проблемой, таким образом, приходилось неоднократно сталкиваться, и женское семя рассматривалось до некоторой степени для того, чтобы удерживать представление о женской неполноценности. Утверждение важности и значения женского семени не совместимо с теорией женской неполноценности. Эсхил, благодаря «Аполлону», доказал это положение. Давайте послушаем Аристотеля, сделавшего это более научно.
Аристотель
Аристотель дал первую в европейской традиции тщательно разработанную аргументацию женской неполноценности. В сочинении «О возникновении животных», «первом великом компендиуме из когда-либо написанных», он излагает свою точку зрения: «С женской стороны не предоставляется семени для зарождения», но предоставляется вещество catamenia (менструации) или то, что аналогично ему у холоднокровных животных. Кроме физиологического доказательства своей точки зрения (прекращение менструаций во время беременности указывает на то, что этот материал используется для создания эмбриона), Аристотель — что для него характерно — переводит вопрос на метафизический уровень:«…требуется с необходимостью быть тому, что порождает, и тому, из чего порождается, даже если они будут одним, все же они должны различаться по форме, и их сущность должна быть различной… Далее, если мужское соотносится с действующим и активным, и женское, рассматриваемое как женское, соотносится с пассивным, из этого следует, что женское, чтобы выполнить свою задачу, должно соответствовать мужскому семени, само не будучи семенем, но материалом для семени. Это как раз то, что мы обнаруживаем в случае catamenia, имеющей по своей природе сходство с первозданной материей». Женщина предоставляет prima materiel*(Первичная материя (лат), питание и место для развивающегося эмбриона. У нее своя необходимая роль. Но активный, созидательный, порождающий принцип целиком исходит от отца. У него лучшая роль. Может показаться, что существует равенство в смысле параллелизма или симметрии функций, но, если вглядеться пристальнее, обнаружится явное предубеждение. Женское участие — это менструальная кровь, которая, в конечном счете, считалась по большей степени табуированным веществом, своего рода отходами, или, в лучшем случае, очистителем. Ее неполноценность по отношению к мужскому семени с определенностью толкуется в аристотелевской теории семени. Се