данду, большую палку, средство ведения войны, и саман, кроткие слова о мире, дипломатии и переговорах». В этот момент все рассмеялись, потому что прямо за мной находился белоголовый орлан в такой же позе. Я оглянулся и заметил не только двойной тетрактис из тринадцати звезд над головой птицы, но и девять перьев орлиного хвоста и внезапно понял, что в этом образе скрыто нечто интересное.
Разве эти образы не могли возникнуть случайно?
Давайте я дам вам тринадцать шариков. Разве вы сможете случайно сложить из них нужную фигуру? Вспомните о девяти перьях орлиного хвоста, тринадцати стрелах, тринадцати листьях лавровой ветви, тринадцати ступенях пирамиды, ведущих к Оку Духа. В том, что все эти символы выбраны не случайно, не может быть никаких сомнений. Это детально продуманная композиция.
В некоторых идеях отцов-основателей слышатся отголоски даосизма. Например, фраза «лучшее правительство – то, которое управляет меньше всего» принадлежит Генри Торо, но ее часто приписывают Джефферсону.
Принципы даосизма в основном схожи с пифагорейскими. Кажется, в 42-й строфе «Дао дэ цзин» сказано: «Дао порождает Одно, Одно порождает Два, Два порождают Три, Три порождают всю тьму вещей». Это и есть тетрактис.
Все это аспекты так называемой Вечной философии – общего учения, лежащего в основе Древнего Запада и Древнего Востока. Пифагор и Будда, например, были современниками, они жили в VI веке до н. э.: Будда – с 563 по 483 год, а Пифагор – примерно с 580 по 500 год.
Я очень рад, что мне в голову пришло такое сравнение. Для XVIII века, когда разрабатывалась Конституция США, акцент на правах личности, а не групп отдельных лиц – это уникальное явление.
Историк Арнольд Тойнби назвал неспособность реагировать на вызовы, как внутренние, так и внешние, основной причиной краха цивилизаций. Как вы думаете, верно ли это утверждение и для Америки?
Что ж, одно дело – реагировать на вызов и успешно справляться с ним, и совсем другое – реагировать на вызов и поддерживать принципы, на которых основывается цивилизация. Думаю, что американцы не особенно придерживаются принципов, представленных в изображениях на долларовой банкноте.
И чем это чревато?
Кажется, мы ушли прямиком в пустыню, за пирамиду.
Разве Америка не реагирует на этот вызов?
Реактивность вряд ли поможет нам выбраться из пустыни. Каждый раз открывая газету, я предвкушаю сообщения о новых катастрофах. Да, мы решаем возникающие проблемы, но не следуем идеологии, представленной на обороте долларовой банкноты.
Цивилизацию нужно рассматривать с точки зрения ее динамики во времени: молодости, расцвета, зрелости и старения. Современная культура проходит этап старения. Она переживает период распада. А из старого рождается новое. Я не знаю, когда это произойдет, нам остается лишь наблюдать и ждать. Но каждый раз, когда у меня появляется хоть капля надежды, я замечаю, что все больше людей преклонного возраста озабочены своими финансами.
Освальд Шпенглер сделал один ужасающий вывод. Я наткнулся на него в книге «Годы решений» (Jahre der Entscheidung) – а это именно те годы, в которые мы живем сейчас. Он назвал Америку сборищем ловцов доллара, у которых нет ни прошлого, ни будущего. Прочитав эти слова в тридцатые годы, я посчитал их оскорбительными. Что же тогда интересует людей? А затем я услышал высказывание Ленина о том, что капиталисты готовы продать коммунистам веревку, на которой те их повесят. Увы, все именно так. Люди не задумываются о том, что представляет собой их культура. Им интересно, проголосует ли за них фермер на Среднем Западе, зная, что его пшеница продана русским. У нас нет ничего, кроме экономических забот, а это старость и смерть – это конец. Вот как я вижу сложившуюся ситуацию. Происходящее меня сильно расстраивает.
Только посмотрите, о чем мы читаем в газетах. Зайдите в метро и увидите, что все пассажиры поглощены статьями об убийствах, изнасилованиях или скандальных разводах. Ужасная подборка! Журналисты смакуют самую главную тему в нашей жизни – убийство!
Может ли Америка перестроиться в соответствии с первоначальными идеями, которые легли в основу образования Соединенных Штатов?
Думаю, что выйти из этого затруднительного положения вполне возможно. Один дипломат как-то сказал, что в геополитических отношениях, особенно на Ближнем Востоке, мы должны быть беспристрастными. На мой взгляд, это было бы первым шагом к первоначальной идее американского государства. Беспристрастный человек возносится над парой противоположностей на вершину пирамиды. Но, с другой стороны, мы сейчас настолько глубоко втянуты в мировой конфликт, что добиться беспристрастности будет нелегко.
Военные игры
Двадцатый век породил антивоенные настроения: после Первой мировой была создана Лига Наций, в конце Второй мировой – Организации Объединенных Наций, в 1960-х годах – движение за мир. Увидим ли мы мир в наше время?
Невозможно узаконить войну до тех пор, пока не узаконено существование врага. Обществу присуще стремление к завоеваниям. Вспомните первобытные народы. Столкновения племен в Полинезии или в Новой Гвинее – это войны на уничтожение! Представьте маленький остров с населением в несколько тысяч человек, жители которого постоянно враждуют со своими ближайшими соседями. В бой идут здоровые, крепкие мужчины. Что произойдет, если они перестанут драться? Это очень непростой вопрос.
Но настоящая, или так называемая историческая, война началась на Ближнем Востоке около 2500 года до н. э. Первые документы, о которых мне известно, относятся к периоду правления Саргона I. Там описывается захват одного города, произошедший примерно в 2350 году до н. э., и уничтожение всех его жителей. А леденящие кровь призывы в Ветхом Завете? Идите убивайте всех, уничтожайте людей, собак, кошек, даже крыс… Такие бойни характерны для так называемой первой стадии династической цивилизации.
В другие периоды войны превратились в игры аристократии. Так было на протяжении большей части истории Индии. Местная знать проводила львиную долю времени на охоте или в сражении. В Европе до времен Наполеона вооруженные столкновения в основном затевали аристократы, а после Наполеона – народ. Это начало того, что мы имеем сегодня.
Современные войны, безусловно, чудовищны. Авиация Англии и США разгромила города по всей Центральной Европе, а затем на Хиросиму и Нагасаки были сброшены две атомные бомбы – мировая история не знает других случаев подобной жестокости.
Есть ли у войны мифологическое измерение?
Война, как и все остальное, требует обряда, в котором участвуют люди. Обряд – это средство, позволяющее вам осознать, что именно вы делаете. Обычно вы принимаете эти действия как должное. Но задумайтесь, что происходит! Отдельный человек обязан пожертвовать собой ради своего сообщества. Мистицизм жизни воина в том, что он добровольно идет на смерть. Для такого смещения акцентов в сознании людей существуют (или существовали) особые ритуалы. Когда во время Второй мировой войны индейцев навахо призывали в американскую армию, один старый знахарь по имени Джефф Кинг проводил обряд инициации юношей, и они приобретали менталитет воина, который отличается от восприятия повседневной жизни[73]. И точно так же Одиссей должен был избавиться от менталитета воина, чтобы вернуться к домашнему очагу. Мне кажется, что у главного героя поэмы Гомера происходит трансформация сознания: после десяти лет ратных подвигов он вновь знакомится с ценностями, радостями жизни и значимостью отношений мужчины и женщины.
Война – это обряд; раньше существовали определенные ритуалы ведения войны. Но с началом Первой мировой они были утрачены. И во время Второй мировой их уже практически не было. Когда начался Корейский кризис, никто не понимал, кто и за что воюет и куда все это ведет. Мы сражались за ООН, за Соединенные Штаты или за что-то еще?
Затем военный обряд был низведен до уровня политических амбиций – это с легкостью сделал Гитлер. У меня есть друг, голландец; во время войны он попал в концентрационный лагерь. Однажды туда приехал Гитлер, и перед ним вывели всех заключенных. Друг рассказывал: «Я изо всех сил сдерживался, чтобы не поднять руку и не воскликнуть „Хайль!“». Фюрер знал свое дело. Этот забавный человечек – странный безумец, охваченный дьявольским рвением к тому, что он считал спасением мира, – заставлял миллионы людей склоняться перед его могуществом и величием.
Как только в мире начинают происходить такие вещи, социологи, опирающиеся на статистику, заходят в тупик. Когда внезапно возникает некое уникальное явление, когда появляется личность, источающая энергию, силу и гениальность, окружающие демонстративно заражаются ее идеями. Гитлер сошел с ума – и сам все испортил, выступив против России.
История – странная штука. Происходят незначительные события, которые раскачивают маятник то в одну сторону, то в другую. Но затем становится понятно, что любое действительное или предполагаемое стечение обстоятельств – это перст судьбы.
Значит, нас всегда будут преследовать войны?
Мне кажется, в обстоятельствах современной культуры война бесполезна. Таким способом уже ничего не выиграть. Японцы, например, поняли, что путь к победе – это производство полезных товаров в соответствии с запросами рынка, а также изобретательность и оригинальность.
Таким образом, японцы направили агрессию, присущую их натуре, в более продуктивное русло?
Я бы не сказал, что японцы по своей природе агрессивны. Их междоусобные войны велись в период социальных преобразований в XV, XVI и XVII веках. В Европе в те времена происходило то же самое. Но японцы отличаются энергичностью, умом и дисциплинированностью. Они готовы усердно трудиться, а это лучше, чем воевать.
До того как перебраться на Гавайи, я провел шесть месяцев в Киото. Думаю, у меня есть некоторое представление об этих людях, которые очень отличаются от нас. Они не перестают удивлять. Важно отметить, что японцы работают на Японию (да-да, именно так). А американцы работают, чтобы платить налоги. И это очень важное отличие. То, что в Америке выглядит как арена для конкуренции или противостояния руководства и рабочего класса, в Японии является полем для сотрудничества.