Сейчас его оставили здесь одного.
Не иначе как президент хотел показать, кто здесь главный. Что даже к лучшему. Роуэн не станет делать обиженное лицо – по крайней мере, сейчас. Но как только на карте мира появится страна Дезерет, а во главе ее станет он, президентам придется ждать. «Святых» нельзя будет просто так игнорировать, унижать, высмеивать. Новая нация станет ярким примером того, как религия, политика и разумное управление могут легко сливаться в единое целое.
Дверь открылась, и Дэнни Дэниелс явил миру свой сердитый лик.
– Нам с тобой давно пора поговорить, – негромко сказал он.
Руку для пожатия он не протянул. Как и не предложил сесть.
Они остались стоять. Дэниелс был на голову выше его. Без пиджака, в рубашке с расстегнутым воротом. Роуэн – как обычно, в деловом костюме.
Президент закрыл за собой дверь.
– Ты – предатель.
У Роуэна имелся готовый ответ.
– Как раз наоборот. Я – патриот. А предатель – это вы, сэр, и все ваши предшественники в Белом доме, вплоть до вот этого. – Роуэн указал на портрет Линкольна.
– Откуда вам это известно?
Похоже, настал момент истины.
– В нашей Церкви мы всегда знали, что Конституция Соединенных Штатов не ограничивается тем, что позволил нам знать Линкольн.
– Линкольн доверял мормонам, как Бригам Янг доверял Линкольну.
Роуэн кивнул.
– И что это нам дало? Как только война закончилась и угроза миновала, Конгресс принял билль Эдмундса-Такера, запрещавший полигамию, и в результате сотни наших собратьев подверглись гонениям. И куда только исчезло это хваленое доверие?
– Полигамия идет вразрез с устоями нашего общества, – возразил президент. – Даже ваши лидеры это в конечном итоге поняли.
– Нет, нас заставили это сделать, ибо в противном случае мы лишились бы нашего штата. В то время все верили, что, имея собственный штат, мы придем к процветанию и свободе. Увы, сегодня это далеко не так.
Роуэну было неприятно думать о том, что случилось более ста лет назад. Билль Эдмундса-Такера практически привел к уничтожению Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней. Никогда – ни до, ни после – Конгресс не выплескивал столько яда ни на одну религиозную организацию. Этот закон не только вбил последний гвоздь в гроб Церкви, но и сделал возможной конфискацию всего ее имущества. А в 1890 году Верховный суд, в котором окопался сам сатана, признал эти деяния законными.
– Чего ты добиваешься? – спросил Дэниелс.
– Лишь блага для народа Юты. Лично мне федеральное правительство до лампочки. От него уже давно нет никакого толка.
– Я напомню тебе эти слова, когда враг покусится на твои границы.
Роуэн усмехнулся.
– Сомневаюсь, что кто-то нападет на Дезерет. Разве только вы.
– Так, значит, вы уже выбрали имя?
– Оно исполнено для нас великого смысла. Так наша земля должна была называться с самого начала. Но правительство настояло на имени Юта.
И все это – часть презренных и позорных уступок. 25 сентября 1890 года. Роуэн не мог думать об этом дне без содрогания. Тогдашний Пророк издал декларацию, в которой принимал верховенство федеральных законов. С полигамией было покончено. Через шесть лет «святые» получили свой собственный штат. Постепенно им вернули часть собственности, в том числе храм в Солт-Лейк-Сити. Но сама Церковь лежала практически в руинах. Вся в долгах, разделенная как по вопросам веры, так и по вопросам финансов. На то, чтобы ее возродить, ушли долгие годы.
И она возродилась.
Теперь ее активы составляли миллиарды долларов. Точную сумму знали лишь избранные – Апостолы и горстка администраторов высшего уровня. И сенатор не намерен менять эту ситуацию.
– При желании мы можем купить и продать все остальные штаты вашего Союза, – бросил Роуэн президенту, – плюс столько же государств мира.
– Вы пока еще не вышли из состава страны.
– Это лишь вопрос времени. Вам, надеюсь, известно, что завещали нам Отцы-Основатели, когда в семьсот восемьдесят седьмом году поставили свои подписи?
– Разумеется. Но мне известно и кое-что из того, чего не знаешь ты.
Роуэн не знал, говорит Дэниелс правду или просто блефует. Как известно, президент – блестящий игрок в покер. Впрочем, в данном случае внутренний голос подсказывал сенатору, что это не блеф. У Дэниелса наверняка имелся серьезный повод вызвать его к себе.
– Ваша Церковь, – начал президент, – когда-то получила на хранение один документ, который в то время мог бы разрушить единство страны. Но она выстояла, не в последнюю очередь благодаря Бригаму Янгу, хотя ему ничто не мешало поступить иначе. К счастью, после убийства Линкольна никто не потребовал у него вернуть документ. Янг же не стал предавать его огласке.
– Он наивно полагал, что федеральное правительство оставит нас в покое. Но оно не оставило, а спустя двадцать лет сделало все для того, чтобы нас уничтожить.
– И все же никто из вас не осмелился предать документ огласке. Козырь, которым вы ни разу не воспользовались.
– О нем никто не знал. К тому времени Янг умер и унес секрет с собой в могилу.
– Неправда; были те, кто знал.
– Откуда у вас такая уверенность?
Дэниелс отступил к двери и распахнул ее. В дверном проеме, в костюме и при галстуке, как и полагается главе Сиона, стоял Чарльз Сноу.
Пророк шагнул внутрь. Шаги короткие, но в целом твердые. Роуэн лишился дара речи.
– Таддеус, – произнес Сноу. – У меня нет слов, чтобы выразить мое разочарование в тебе.
– Но ведь ты сам приказал мне обыскать церковь!
– Верно. Меня расстроило другое – твои мотивы и выводы.
Впрочем, в намерения Роуэна не входило выслушивать упреки старого маразматика.
– Ты слаб. Мы не можем позволить себе Пророков вроде тебя.
Сноу доковылял до светло-зеленой софы и сел.
– То, что ты пытаешься сделать, Таддеус, разрушит плоды более чем столетних трудов.
Глава 56
Де-Мойн, Айова
Кассиопея внимательно осмотрела флигель. Он чем-то напомнил ей английский сельский домик. Буквально все на территории особняка было пронизано английским духом. Когда она по гравийной дорожке, что вилась среди осенней травы и цветов, вернулась в дом, на нее никто не обратил внимания. Пару раз женщина остановилась, чтобы полюбоваться листвой, а заодно убедиться, что за ней нет никакого хвоста. Флигель стоял примерно в тридцати метрах от особняка. Электрические провода входили внутрь у конька крыши. На ее счастье, вход был расположен по другую сторону от террасы и сада, где стояла почти кромешная тьма.
Деревянная дверь была закрыта на один-единственный простенький замок, чуть повыше дверной ручки. Но Кассиопея была во всеоружии. Набор отмычек всегда был при ней и лежал в косметичке. Коттона это забавляло – разъезжать по свету с целым арсеналом воровских инструментов. Можно подумать, он сам не такой! У него в бумажнике тоже была спрятана отмычка. Ей это нравилось. Нужно всегда быть готовым ко всему.
Кассиопея нащупала в сумочке отмычки и вставила их в замок. Темнота ей не мешала – она давно научилась проделывать такие вещи на ощупь. Пальцами обеих рук она легко угадывала строение внутреннего механизма.
Два щелчка означали очередной успех.
Кассиопея ловко высвободила язычок замка, вошла и, закрыв за собой дверь, заперлась изнутри. Как она и ожидала, распределительные щитки располагались на одной стене. Примерно треть пространства занимал садовый инструментарий. Свет проникал сюда через четыре окна. Ее зрачки уже освоились с темнотой. Вскоре она нашла главный рубильник.
Стоит ей опустить его, как у нее будет минут пять, прежде чем кто-то придет проверить проводку. Кто-нибудь наверняка заметит, что в соседних домах по-прежнему горит свет.
Впрочем, пяти минут ей хватит.
Найдя рядом с газонокосилкой кусок ветоши, она тщательно вытерла ею замок и ручку рубильника.
Солсбери-хаус погрузился во тьму. Малоун улыбнулся.
– Что за фигня, папаша? – раздался в ухе голос Люка.
– Она сделала первый шаг, отличник. Следующий – за тобой.
– Давай, веди ее. Я готов.
Ну что ж. Давно пора.
Когда погас свет, Люк находился в парадной зале. Сначала по комнате пробежал недоуменный шепот. Но как только народ понял, что это, похоже, надолго, шепот перерос в гул голосов. Люк тотчас повернулся и направился в гостиную, где экспонировались карманные часы великого президента. Здесь было темно, хоть глаз выколи. Двигаться приходилось медленно, на ощупь. Он то и дело натыкался на кого-то и постоянно извинялся.
– Она вернулась, – шепнул ему в ухо Малоун. – Желаю удачи.
Люк мог поклясться, что видит на губах напарника усмешку. Впрочем, еще не было такой женщины, с которой он не справился бы. Типичный тому пример – Кэти Бишоп. Да, он был мастер превращать кислые лимоны в лимонад.
Наконец Люк нашел короткую лестницу, которая вела в гостиную. На его счастье, коридор был широк и народа здесь было меньше, чем в зале. Вскоре он шагнул в гостиную. Тени здесь двигались в направлении стен, следуя распоряжениям чьего-то мужского голоса, который велел всем отойти от витрин. Разумно. Не хватало, чтобы в темноте кто-то разбил стекло. И главное, чтобы никакой паники, никакой давки. Значит, здесь есть кто-то главный. Разумеется, сам Люк слушать никого не собирался и, наоборот, шагнул ближе к третьей по счету витрине.
Кассиопея уже опередила его.
– Даже не думайте! – шепнул он.
– Кто вы такой? – спросила она.
– Тот, кто не позволит вам украсть эти часы.
– А вот это ты зря, дружище, – шепнул ему в ухо Малоун. – Никаких намеков.
Люк пропустил совет мимо ушей.
– Немедленно отойдите от витрины! – приказал он.
Темная тень даже не сдвинулась с места.
– Я, кажется, ясно сказал, – повторил он. – Отойдите от витрины.
– Что-то не так? – раздался рядом мужской голос, тот самый, что велел посетителям отойти к стенам. Наверное, это кто-то из копов.