Итак, прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что неолитическую фазу отмечают отнюдь не изменения — действительно произошедшие — в изготовлении орудий и утвари; ведь главные технические успехи (применение сверления и шлифовки, а потом и преобразование возвратно-поступательного движения во вращательное движение, как, например, в устройстве смычковой дрели и палочки для добывания огня) являлись, в большинстве своем, порождениями позднего палеолита. Даже глина нашла себе применение в палеолитических лепных фигурках животных и людей задолго до того, как начала служить материалом для месопотамских домов и горшков (здесь, опять-таки, искусство обгоняет утилитарные нужды). Чтобы понять технику одомашнивания, мы должны сосредоточиться скорее на религиозных переменах, которые все больше затрагивали жизнь, воспитание и половую сферу — во всех их проявлениях.
Этот новый культурный стереотип начал распространяться по всей планете приблизительно около 6000 или 7000 г. до н. э. Отдельные изобретения, сопровождавшие эти социальные изменения, передавались весьма хаотично, так что людям везде приходилось использовать исключительно местные ресурсы и возможности для изобретения орудий одомашнивания растений и животных; но сам стереотип в целом послужил тем огромным пластом, на который опирались все высокоразвитые цивилизации, вплоть до нынешних дней.
Согласно нашему толкованию, одно лишь усовершенствование орудий — за исключением топора и более поздней кирки, или мотыги, — имело мало общего с неолитическими успехами по одомашниванию. Однако в одном отношении неолитическое производство орудий проливает значительный свет на все остальные стороны культуры. Я имею в виду то обстоятельство, что, если не считать раннего изобретения своеобразного микролитического «зуба», неолитические орудия изготовляли главным образом методом обтесывания, сверления и шлифовки.
Практика обтесывания, или обтачивания, зародилась в эпоху палеолита, как полвека назад убедительно доказал Соллас; однако изготовление орудий путем обтесывания явилось усовершенствованием именно неолита. Само по себе, это несет в себе четкую характеристику целой культуры. Терпеливый труд, состоящий в выполнении какого-то одного вида деятельности, которая сводилась к набору однообразных движений и медленно, почти незаметно приближалась к завершению, — всё это было весьма далеко от занятий, типичных для собирателей плодов или охотников. Эта новая черта впервые сказалась в работе искусных точильщиков кремня, которые изготавливали превосходные солютрейские и мадленские наконечники для копий и резцы. Однако обтесывание даже мягких пород камня было процессом тягостным и трудоемким; гранит и диорит, оба чрезвычайно твердые, требуют готовности выполнять нудную работу, какую люди никогда не взваливали на себя прежде. Даже английское слово, обозначающее скуку — «boring», — возникло как производное от другого его значения — «бурение, сверление». Вот пример ритуального повтора, доведенного до последней крайности.
Лишь те общины, которые были готовы оставаться подолгу на одном месте, прилежно заниматься какой-то одной работой, повторять одни и те же действия день за днем, были способны освоить полезные достижения неолитической культуры. А беспокойные, нетерпеливые и стремящиеся к приключениям натуры, должно быть, находили эту каждодневную рутину неолитического селения невыносимой по сравнению с возбуждающей гонкой охоты или азартной рыбной ловлей сетями или удочкой. Такие люди занимались охотой или становились скотоводами-кочевниками.
Мы не сильно преувеличим, если скажем, вкратце, что неолитический изготовитель орудий впервые изобрел «ежедневный труд» в том смысле, в каком его в дальнейшем понимали и практиковали все более поздние культуры. Под «трудом» здесь подразумевается старательное выполнение определенного задания, конечный продукт которого имеет общественную пользу, но непосредственное вознаграждение за которое для самого работника незначительно; если же работа длится чересчур долго, то она даже превратится в наказание. Такая работа оправдывалась лишь в том случае, если ее конечная польза для общины оказывалась больше, нежели та, которой можно было добиться при более необязательном, легкомысленном, «любительском» подходе к труду.
Одно из наших распространенных выражений, обозначающих скучную работу, — «the daily grind»[14] — не было бы фигурой речи в ранненеолитическом сообществе. Однако ежедневного перемалывания требовало не только зерно. Одновременно с первыми палеолитическими каменными изделиями — ступкой и каменным светильником — стало использоваться и круговое движение, чрезвычайно важное для всех последующих технологий. Когда же это движение стало выполняться не рукой, а колесом, а лучше: «появился гончарный круг, новая важная машина после лука со стрелами.
При перемалывании или обтесывании неустанное внимание гораздо важнее, чем хорошая сенсорно-двигательная координация, требующаяся для раскалывания кремня. Те, кто был готов подчиниться такой дисциплине, наверное, обладали и терпением для наблюдения за одними и теми же растениями, пока те росли, сезон за сезоном, и повторяли те же действия год за годом, чтобы добиться одного и того же ожидаемого результата. Такие привычки, опиравшиеся на постоянный повтор, оказались невероятно плодотворными. Однако, вне всякого сомнения, они в известной мере притупляли воображение, так что для подобной работы отбирались и преуспевали в ней люди более покорного склада, и они в свою очередь обеспечивали наибольшие запасы пищи и лучше других размножались и выживали.
Процесс обтесывания имел то преимущество, что он позволял точильщику не ограничиваться всего несколькими породами камня — вроде кремня, который особенно податлив и легко обтачивается: теперь орудия можно было делать из других, более твердых камней вроде гранита, а утварь типа горшков или ваз можно было вытачивать из мягкого песчаника или известняка еще до того, как придумали посуду из обожженной глины. Наибольшим стимулом для перемалывания стало окультуривание злаков: ведь до изобретения печных горшков для того, чтобы сделать зерна пригодными для еды, их нужно было размолоть в муку и запечь на камне. Механический процесс и функциональная потребность, вкупе с ботаническими познаниями для отбора и культивации растений, развивались бок о бок.
Одновременно с культивацией злаков в уголках планеты, не обласканных тропическим изобилием и ровным климатом, стал возможным новый тип поселений: ибо колосистые травы столь же широко распространены, что и сама трава; и хотя систематическая культивация злаков, по-видимому, началась всего в нескольких долинах великих субтропических рек, в конце концов ячмень, пшеница и рожь позволили снимать изрядные урожаи зерна и в других, гораздо более холодных краях. Так началось шествие земледелия в сторону полюсов — и в северном, и в южном полушариях.
Окультуривание зерновых сопровождалось столь же коренным новшеством в приготовлении пищи: изобретением хлеба. Обретя бесконечное разнообразие форм — от пшеничных или ячменных опресноков на Ближнем Востоке до плоских маисовых лепешек в Мексике и дрожжевой выпечки более поздних культур, — хлеб утвердился как основа любого рациона, и таким он остается по сей день. Ни один другой вид еды не отличается такой же универсальностью, такой же доступностью и легкостью в перевозке. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь»: это стало всеобщей, всем понятной молитвой; и столь почитаема сделалась эта еда, символизирующая саму плоть Господню, что в некоторых культурах и поныне считается святотатством резать хлеб ножом.
Насущный хлеб принес человеку небывалую дотоле уверенность в завтрашнем дне — благодаря обильным закромам. Несмотря на сезонные колебания в количестве урожая, в зависимости от наводнений или засух, культивация злаков обеспечила человека ежедневным прокормом — разумеется, если тот постоянно размеренно трудился, — чего не было прежде, когда ему приходилось надеяться лишь на обильную дичь и на удачу охотничьих вылазок. В куске хлеба с растительным или животным маслом, с ломтем ветчины, неолитические культуры обрели костяк сбалансированного богатого энергией рациона, в дополнение к которому требовались лишь свежие фрукты и овощи с домашнего огорода.
Обретя такую стабильность, человек мог смело смотреть в будущее и строить планы. За исключением тропических краев, где не практиковалась регенерации почв, общины могли теперь укореняться в каком-то одном месте, в окружении постоянно обрабатываемых полей, и понемногу улучшать ландшафт, прорывая канавы и оросительные каналы, прорубая террасы на склонах холмов, сажая деревья, за что им были благодарны последующие поколения. Здесь-то и начинается накопление капитала и заканчивается жизнь, нацеленная на сиюминутные потребности выживания. С окультуриванием зерновых будущее сделалось как никогда раньше предсказуемым; причем культиватор стремился не просто сохранить достижения предков, но расширить и свои собственные возможности: обеспечив себе ежедневное пропитание, человек вскоре стал охотнее перемещаться в пространстве и переселяться, что со временем способствовало возникновению поселений городского типа.
С культивацией злаков рабочая рутина взяла на себя ту функцию, которую прежде исполнял только ритуал; или, вернее было бы сказать, что регулярность и повторяемость ритуала, благодаря которым древний человек научился в некоторой степени контролировать злостные и зачастую опасные выплески своего бессознательного, наконец оказалась перенесена в область работы и направлена на служение самой жизни, в русло ежедневных трудов в саду и в поле.
Это подводит меня к выводу, который оставляли без внимания исследователи, мыслящие в рамках техники и машин, сосредоточивавшиеся главным образом на динамических составляющих техники. Главные радикальные новшества, привнесенные неолитом, затрагивали прежде всего разного рода сосуды и емкости; и как раз здесь тягостный процесс обтесывания и обтачивания частично вытеснило применение первого пластичного материала — глины. Дело не только в том, что глинозему легче придавать форму, чем камню: к тому же, его легче и удобнее перевозить. И пусть обожженная глина более хрупка и ломка, чем камень — зато взамен разбитой утвари легче изготовить новую. Как подчеркивал Эдвин Лёб, создание влагонепроницаемых, не допускающих течи, защищенных от паразитов глиняных сосудов для хранения зерна, масла, вина и пива стало важнейшей чертой всего «неолитического» хозяйства.