бразием — сделалась настоящим искусством (по крайней мере, во время сезонных пиршеств).
На протяжении этой фазы окультуривания порожденные творческой фантазией свободные формы, свойственные палеолитическому искусству, исчезли. Росписи первой узорной утвари ограничивались геометрическими фигурами — вне сомнения, символическими, однако скупыми и пресными; а ткани, изготовление которых было медлительным, вдумчивым и основанным на повторении занятием, долгое время вовсе не имели декоративных узоров. Тем не менее, многие неолитические растения, являвшиеся красителями и использовавшиеся раньше для раскраски тела, со временем стали применяться для окрашивания тканей, а порядок и регулярность неолитической культуры нашли зрительное выражение в позднейших геометрических символах.
Хотя на Ближнем Востоке и не совершалось множества изобретений в области орудий и утвари вплоть до конца неолитической фазы, когда появились ткацкий станок, глазурованная посуда, плуг и гончарный круг, — эта предполагаемая нехватка объясняется сегодняшней привычкой ограничивать понятие «изобретения» только механическими приспособлениями. Настоящая книга — обоснованный протест против такой неправильной привычки. Согласно более правдоподобному истолкованию, никогда больше, вплоть до XIX века, не было периода, столь же богатого изобретениями: ведь изобретением являлось каждое новое растение, которое человек отбирал, скрещивал или заставлял обильнее плодоносить. Сейчас, когда в Соединенных Штатах новые гибриды растений патентуют, наравне с новыми антибиотиками, — указанный факт может получить более широкое признание. В течение пяти тысяч лет, предшествовавших бронзовому веку, в этой области изобретений было сделано безгранично больше, чем удалось цивилизации впоследствии за тот же отрезок времени.
Использование в сельском хозяйстве стадных животных и зерна, происходившее между 5000 и 2000 гг. до н. э. в том краю, который Брестед назвал «полумесяцем плодородных земель» (от Нила наискосок к дельте Евфрата) — завершило процесс одомашнивания, открыв горизонт для новых возможностей. Но поскольку оно привело к коренному улучшению, то можно предположить, что такую перемену сделал столь успешной не какой-то один набор орудий, и не какой-то один растительный или животный вид, а весь процесс, вся тенденция в целом: ведь на острове Лусон Филиппинского архипелага искусные земледельцы игороты[25], орошающие землю и вырубающие на склонах гор террасы, до сих пор не пользуются плугом, а Иерихонский оазис поддерживал существование целого города еще до появления гончарной утвари.
Результатом упомянутого процесса было повсеместное пробуждение жизненных сил, по-видимому, сопровождавшееся чувством благополучия и безопасности. Когда появились большие запасы зерна для приготовления хлеба и пива, а также возможность хранить его в ларях, амбарах и закромах, защищаемых от грызунов котами и змеями, либо стенами из обожженной глины, — то для многочисленных групп людей исчезла угроза голодной смерти (разумеется, если не вмешивалось какое-то жестокое стихийное бедствие). Там, где прежде ютилась лишь кучка рыбаков, охотников и капканщиков, теперь могло селиться во много раз большее число земледельцев. Деревни перерастали в маленькие и даже крупные города, о чем свидетельствуют руины Иерихона и Чатал-Хююка[26].
Однако эта завершающая стадия одомашнивания имела один непредвиденный результат: она положила конец владычеству женщины. Первым следствием приручения животных стало восстановление равновесия полов, что произошло еще до установления патриархального пастушеского образа жизни. Карл Зауэр четко подводит итог: «Скот, телега, плуг, посев зерна и прокладывание борозд, — все это стало впервые использоваться в ходе церемоний возникшего на Ближнем Востоке культа плодородия, где жрецами были мужчины, а следовательно, уход за скотиной и работа за плугом приобрели статус мужских занятий. Таким образом, мужчина взял на себя выполнение сельскохозяйственных работ, а женщина вернулась к дому и саду». Мужскими занятиями стали не только скотоводство и пахота, но и холощение, забой скота и разделка туш: все это оказалось весьма существенным для нового хозяйства.
Если отныне богини, царицы и жрицы изображались бок о бок с мужчинами, то подавлявшийся прежде мужской элемент теперь заново отвоевывал утраченные позиции во всех сферах хозяйства. Зато женщина, освободившись от мужских обязанностей работать и властвовать, уже не терпя телесного ущерба от чрезмерного физического труда, сделалась более привлекательной уже не только в силу чистой сексуальности, но и благодаря своей красоте. Учитывая знания в области животноводства, накопленные в ходе одомашнивания, было бы странно, если бы они не оказали некоторого воздействия и на человеческий половой отбор. Нежные очертания и грациозные линии женского тела служили неиссякаемым источником вдохновения египетским ваятелям; и даже сегодня изящно вырезанная нагая красавица на крышке саркофага искушает мужчин погладить изображение рукой, о чем красноречиво свидетельствует отполированный mons veneris[27] многих изваяний в коллекции Лувра.
Теперь уже должно стать ясно, что неолитическая доместикация породила смешанный тип хозяйства, сочетавший различные формы культивации растений и животных в зависимости от особенностей каждого конкретного региона; однако за всеми поверхностными изменениями стояло обогащение сексуальной сферы и приведение жизни в гармонию с процессами сезонного роста и плодоношения. Главной фигурой в этом смешанном хозяйстве, в конечном итоге, был земледелец, культивировавший семена; по-прежнему сохраняют свою значимость каменщик, рыбак и капканщик; а вот собиратель и охотник становятся реликтами. Однако до окончательного перехода к бронзовому веку, пребывая в тени, остаются почти незамеченными две фигуры: это лесоруб и горняк, хотя едва ли с самого начала и тот, и другой являлись узкими профессионалами в своем деле.
Лесоруб, вырубая деревья, делал лес пригодным для культивации семян, и он же, сооружая плотины и оросительные каналы, поставляя топливо для плавильных горнов и печей для обжига глины, строя плоты и лодки, сани и повозки, играл неясную роль на самых ранних стадиях, поскольку и орудия, которыми он пользовался, и произведения его рук, в отличие от камня, могли сохраниться до наших дней лишь благодаря счастливой случайности. Но, по сути, древний лесоруб был своего рода первобытным инженером, и его труд имел огромное значение для всей металлообрабатывающей и инженерной деятельности, которая впоследствии отпочковавшейся от неолитического хозяйства. Первые крупные энергетические машины современной промышленности, водяная и ветряная мельницы, изготовлялись из дерева; и даже паровые котлы первых паровозов и локомотивов тоже были деревянными.
Из каждого участка долинных земель культура неолитической деревни черпала свои ресурсы и технику. И хотя деревня крепко пускала корни в почву, жители даже самых ранних деревень отправлялись на поиски камня, древесины или минералов — как и на поиски подходящей супружеской пары, — выходя за привычные рамки повседневной жизни. И даже если перемены в технике происходили медленно, все равно новые изобретения понемногу просачивались в нее: земледельческий календарь по сей день свидетельствует о том, что крестьянин с древнейших времен был многим обязан астрономическим успехам бронзового века, тогда как железные мотыга, лопата и плужный лемех говорят о позднейших достижениях железного века, тоже оказавших земледельцу большую услугу. Но если начальная неолитическая культура предвосхитила многие позднейшие успехи цивилизации, то это случилось весьма вовремя. Без принуждения к тому с помощью грубой силы, она не стала бы добровольно выменивать проверенный товар на какую-то сомнительную выгоду.
Обычаи архаической неолитической культуры передавались благодаря более или менее непрерывной традиции, которая восходит вглубь времен к мезолитической фазе; и эта традиция довольно рано распространилась по всей земле. Архаическая деревня представляла собой укорененную на одном месте общину; а так как корни ее уходили очень глубоко, она соприкасалась с еще более глубинными источниками в человеческом прошлом, сохраняя (подобно культурным сортам цветов, дикие предки которых сегодня уже не встречаются в природе) кое-что из древнейшего — хотя, разумеется, уже не поддающегося опознанию — человеческого опыта в фольклоре, пословицах, загадках, песнях, танцах и даже в детских играх, о первоначальном смысле которых теперь можно только догадываться по отдельным намекам, не имея возможности точно расшифровать его.
Когда деревня начала сама обеспечивать защиту и преемственность традиции, появилось больше времени для внимательной опеки и наставления молодежи; и по всей вероятности, намного возросло число тех, кто благополучно переносил детские болезни, не в последнюю очередь благодаря улучшившейся диете. А поскольку снизилась детская смертность, в одном семейном гнездышке стало больше братьев и сестер; это, в свою очередь, способствовало скорейшему усвоению знаний и увеличивало заботу дедушек и бабушек, на примере которых воспитывали внуков — ибо, помимо младенцев, выживало все большее и большее количество стариков. Хотя первые куклы появились, наверное, еще во времена палеолита, возникновение детских игрушек указывает не только на то, что условия жизни отныне благоприятствовали всяческим играм, но и на возрастание интереса к детским потребностям. На охоте маленькие дети бесполезны — скорее, даже мешают свободному передвижению взрослых. Зато у них появилась возможность просто радоваться жизни, как это делают щенки и котята; к тому же, дети были весьма полезны в чистке овощей, а когда они чуть-чуть подрастали, их привлекали и к выпасу скота.