курия.
Именно в этом контексте революционной борьбы можно понять крестовые походы (1096–1099 гг., 1147 г. и 1189 г.), эти «внешние войны папской революции» [Berman. 1983. Р. 101]. Они стали результатом ватиканского курса на создание цепочки вассальных государств в Леванте и восточном Средиземноморье, воспользовавшегося помощью франкских и норманнских сеньоров и финансовой поддержкой итальянских городов-государств. Их конституции полностью отражали феодальную структуру армий захватчиков. Поскольку каждый князь вел в бой свой вассальный контингент, состоящий из рыцарей и наемников, Сирия была разделена на несколько княжеств, номинально подчиняющихся королю Иерусалима и в конечном счете – папе, игравшему роль высшего сюзерена. В результате этих процессов Церковь подверглась централизации, монархизации и милитаризации. Бывший центр веры превратился в секуляризированное церковное государство (Kirchenstaat), обладавшее разработанным внешнеполитическим курсом. Таким образом, у христианского универсализма появилось несколько голов: на одной стороне – монархии, защищавшие свой прямой божественный мандат и священные понятия королевства, на другой – усилившееся папство, настаивающее на своем праве распределять инвеституры и смещать временных правителей. Хотя победа папы в определенной мере способствовала укреплению европейского политического многообразия, социальные условия конца общеевропейской империи были заложены в кризисе 1000 г.
Англия после завоевания была, в противовес капетингской Франции, чрезвычайно централизованным, внутренне организованным и социально гомогенным феодальным государством. Эта необычайная сплоченность стала прямым результатом быстрого установления норманнского правления в англосаксонской Англии [Андерсон. 2007. С. 155–157; Mitteis. 1975. Р. 199–212; Brenner. 1985b. Р. 255–258]. Отношения феодальной общественной собственности стали прямым следствием Норманнского завоевания, они отражали основную форму господства в герцогстве Нормандия[77]. Норманнское герцогство в низовьях долины Сены (840–911 гг.) было образовано в период распада каролингской власти и присвоения полномочий бана сеньорами, ранее подчиненными императору. В герцогстве политическая структура, унаследованная от скандинавских захватчиков и связывающая требовательную свиту с могущественным вождем, слилась с первоначально дарованной, а позднее узурпированной публичной властью каролингского герцога [Le Patourel. 1976. Р. 13; Hallam. 1980. Р. 34–43]. После бури сильнейших междоусобиц (1030–1047 гг.) Вильгельм присвоил графскую власть бана в Нормандии и смог восстановить порядок в своем герцогстве [Searle. 1988. Р. 179–189], однако ему нужно было удерживать своих магнатов и союзников, сковывая их движения. Его двор стал постоянной резиденцией правительства и совета, местом разрешения конфликтов. Именно здесь был разработан план вторжения в англосаксонскую Англию.
Сначала, однако, норманны были вынуждены соперничать за земли и рабочую силу с соседними княжествами (Фландрией и Бретанью). Перейти Ла-Манш герцогу Нормандии позволила внутренняя сплоченность его военной элиты, все представители которой могли заявить о личном родстве с герцогской семьей. Другими факторами оказались огромное земельное и финансовое богатство герцога, ставшее результатом военных рейдов и колонизации, его способность собирать налоги, взимать платы, связанные с отправлением правосудия, и пошлины, а также право арьербана (arriereban), то есть созыва ополчения, ставшее фактически главным королевским полномочием, Ьаппит ом [Le Patourel. 1969; 1976. Р. 281ff).
Итак, Норманнское завоевание основывалось на знакомой нам схеме феодального господства: внутренняя сплоченность класса сеньоров определялась способностью высшего сеньора вознаграждать своих сторонников; она разрушалась тогда, когда распределение земель превращало получавших их сеньоров в соперников бывшего вождя[78].
Класс англосаксонских держателей земли был лишен своей собственности и истреблен за два десятилетия завоевания, его земли были распределены между военными Вильгельма, то есть баронами. Стремительный характер завоевания привел к установлению норманнского господства над всей территорией Англии как единого целого. Землевладельческая революция прошлась по стране катком, осуществив радикальные изменения в собственности, ее размерах и конституционном статусе сеньорий. Сеньоры получили свои землевладение в держание от «короля» – они стали наследуемыми, но не частными владениями. Король оставался высшим землевладельцем всей территории страны. Когда франкская Галлия распалась на множество независимых сеньорий бана, Англия была объединена в единое целое. В противоположность Франции норманны и Плантагенеты смогли, несмотря на постоянное противодействие со стороны баронов, удержать монополию бана и после 1066 г. Все держатели земель из норманнской знати должны были присягнуть на верность непосредственно королю (Солсберийская клятва, 1086 г.), что позволило предотвратить децентрализацию, связанную с вассальной «медиатизацией», ставшей столь губительной для капетингской Франции и салийской Германии. «Королевский мир», определенный полномочием бана, свел к минимальному уровню частные междоусобицы, создав признанные институты разрешения земельных конфликтов, а также споров о собственности и привилегиях англо-норманнского правящего класса [Kaeuper. 1988. Р. 153ff].
Быстрое учреждение хорошо организованного манориального режима означало, что поместной сеньории сопутствовало широкомасштабное закрепощение англосаксонского крестьянства [Brenner. 1985b. Р. 246–153; 1996. Р. 258–264]. Из-за лучшей самоорганизации знати, отражающей как структуру герцогской власти в Нормандии, так и военную организацию завоевания, английское крестьянство не могло выступить против крепостничества в период XII–XIII вв. Централизованное феодальное государство означало, что королевский закон усмирял скрытые конфликты внутри знати. Крепостные попали под исключительную юрисдикцию манориальных сеньоров (что смягчило напряжения между королем и сеньорами), а свободные люди оказались в королевской юрисдикции общего права. Сменяемые шерифы стали основным штатом этого дополнительного уровня публичной правовой власти, который действовал параллельно с традиционными отношениями вассальной зависимости, связывающими знать. В определенном смысле, властные отношения после 1066 г. основывались на двойном режиме собственности, который напоминал каролингский: норманнские сеньоры получили полную свободу действий по отношению к вилланам (крепостным) на собственных поместьях; свободные крестьяне (фригольдеры) платили налоги королю и имели доступ к публичным судам. Неудивительно, что классовый конфликт в таких условиях обычно принимал форму недовольства крестьян собственным социальным статусом [Hilton. 1976а].
Кроме того, из-за наличия обширных территорий Британских островов и монопольной власти Вильгельма и его преемников экспансионистская фаза геополитического накопления – вместе с характерной для нее относительной сплоченностью правящего класса – продлилась вплоть до XIV в. Она была остановлена только началом эко-демографического кризиса и усилившейся конкуренцией внутри знати за уменьшающиеся доходы, что запустило историю Столетних войн и последующие «гражданские» «Войны роз». К этому времени, естественно, французскому королю уже удалось централизовать собственные территории настолько, что он смог сравняться с Англией. В период XII–XIV вв. англо-норманнские сеньоры не только завоевали Уэльс, Ирландию и Шотландию, но также обратили свое внимание на разобщенные герцогства северной Франции, основав при Плантагенетах империю, которая охватывала земли от Гебридских островов до Пиреней [Le Patourel. 1976; Davies. 1990; Frame. 1990]. Военное превосходство было одновременно причиной и следствием необычайной централизации Английского королевства, выражаемой в бесспорной монополии королевского бана. Целостность и относительная стабильность формирования английского государства до XIV в. должна рассматриваться с учетом этого фона фиксированной, двухчастной структуры собственности, которая свела к минимуму конкуренцию знати за крестьянство. Эта договоренность знати, выработанная ради сохранения аграрных прибылей, была укреплена более значительными общими стратегиями геополитического накопления в северо-западной Европе, проходившего под эгидой короля, «Верховного Лорда».
Схема образование феодального государства в капетингской Франции в период начала тысячелетия определялась полной фрагментацией политической власти [Brenner. 1996. Р. 251–155]. Начиная с конца XI в. принцы и король пытались объединить свои территории – борясь одновременно с шателенами и друг с другом [Андерсон. 2010. С. 152–154; Mitteis. 1975. Р. 267–279; Hallam. 1980]. Итак, логика построения французского государства развивалась под постоянным давлением со стороны геополитической конкуренции, то есть конфликта внутри правящего класса, подталкивающего мелких сеньоров покориться более крупным, и под воздействием внутрифеодального политического сотрудничества, направленного на удержание власти над крестьянством. Капетингской монархии пришлось применить весь арсенал феодальных техник экспансии, чтобы за четыре века установить над Франкией свой сюзеренитет – начиная с авантюрных войн и аннексий, династическых браков, подкупов и союзов и заканчивая простой конфискацией и распределением земель. Местную аристократию подавляли, кооптировали, использовали в смешанных браках, от нее откупались или же привязывали ее к королю при помощи непрочных вассальных связей [Given. 1990].
Поскольку концентрическое расширение капетингской монархии было постепенным, длительным, ступенчатым процессом, французское королевство никогда не достигало того единства, которым характеризовался его соперник – Англия. Что еще важнее, французская «медиатизация» («вассал моего вассала – не мой вассал») означала, что власть короля пр