Торговля для средневекового колониализма оставалась эпифеноменом, однако распад Каролингской империи создал «промежутки», внутри которых города смогли освободиться от политического контроля территориальных принцев (случай Италии анализируется в: [Tabacco. 1989. Р. 182–236]). Но хотя политическая автономия городов была достигнута в тех регионах, где короли были слишком слабы, чтобы восстановить свою власть после «Феодальной революции» (в Германии, северной Италии, Фландрии), эти города оставались зависимыми в экономическом отношении от спроса правящего класса. Подъем и падение средневековых городов были жестко связаны со способностью класса держателей земель извлекать прибавочный продукт и, в частности, с кредитоспособностью королей, берущих средства в долг. Если городам не удавалось превратиться в землевладельческие города-государства с независимыми источниками неторговых доходов (Венеция), их процветание определялось спросом знати, который в свою очередь зависел от рент, извлекаемых из крестьянства в условиях эко-демографических колебаний аграрного общества. Возобновление торговли на большие расстояния в XII в. само было результатом возросшего спроса аристократии, основанного на усилившейся эксплуатации систематически закрепощаемого крестьянства. Она, естественно, усилила военную конкуренцию внутри знати, что в свою очередь запустило маховик торговли. Когда же в XIV в. разразился кризис, первыми пострадали именно города.
В этой главе показана связь двух важных системных трансформаций средневековой геополитики и классового конфликта. Борьба внутри правящего класса сеньоров поздней Франкской империи в условиях усилившегося внешнего давления ускорила развал империи, произошедший в период «Феодальной революции» около 1000 г. Имперская иерархия уступила место феодальной анархии. Перестройка способа эксплуатации аграрной экономики, основанной на крепостном труде, породила милитаризацию франкской деревни, тогда как территориализация и патримониализация сеньорий привели к введению права первородства, что стало выталкивать лишних сыновей сеньоров за пределы старой Франкии. Затем мигрирующие франкские сеньоры, получившие легитимацию от Церкви, ставшей политическим институтом, попытались внедрить собственные традиционные формы политического воспроизводства в периферийных территориях за пределами бывшей Франкской империи. Появились новые королевства, учреждаемые рыцарями, которые сами основывали новые династии. В то же время французская монархия укрепила свою власть. Новый международный порядок характеризовался множеством королевских династий и иных феодальных акторов. В общем, отношения собственности объясняют конституцию, действие и трансформацию средневековых геополитических порядков. Различия в средневековой геополитической организации отражают властные отношения, дифференцированные различными формами сеньории – банальной, поместной и земельной, которые организовали общественные отношения эксплуатации и властные отношения внутри знати.
Теперь мы можем понять, почему неореализм и реализм не объясняет возникновение, воспроизводство и закат средневековых геополитических систем: поведение акторов во всех трех системах не было производной структуры-системы (анархии или иерархии) в неореалистическом смысле, но определялось на фундаментальном уровне (гео)политическим накоплением, опосредуемым межличностными феодальными связями и общей римско-католической культурой. Феодальные стратегии воспроизводства были совместимы с различными формами международной организации – имперской, индивидуализированной и королевской, пока главной единицей власти и производства оставалась сеньория. Политическое и геополитическое поведение фундировалось конфигурацией этих основанных на сеньории режимах собственности. Различные варианты формирования государства как на территории бывшей Франкской империи, так и за ее пределами обнаружили свой институциональный и «модернизационный» предел в сохранении и экспорте структур сеньории. Хотя территориальные границы феодальной Европы существенно расширились при переходе от Раннего Средневековья к Высокому и ее различные правители уже не объединялись единой имперской властью, социально-политическая организация не претерпела фундаментального изменения. Это означает, что несмотря на геополитический порядок Позднего Средневековья не был структурирован различием экономического и политического, новое укрепление королевской власти стало выражаться в начавшейся дифференциации внутреннего и международного. В определенном смысле феодализм сотворил мир по собственному образу. Но в совсем другом смысле он же создал сохраняющееся наследие европейской политической географии, разделенной по династическим линиям.
IV. Переходы и непереходы к новому времени: критика конкурирующих парадигм
1. Введение: возвышение Запада?
Заканчивая историю Высокого Средневековья, многие исследователи обычно переходят к началу истории «возвышения Запада». После кризиса XIV в., отмены крепостничества и постепенного преодоления феодальных пережитков соединение неумолимого возвышения средних классов с рациональной бюрократией в конкурентном, государствоцентричном контексте определяет траекторию развития Европы, которая радикально отличает ее от всего остального мира. В литературе по теории МО обычно принимается эта упрощенная версия геополитического перехода от Средневековья к Новому времени, согласно которой и феодальная геополитика, и проекты создания всеобщих империй были замещены нововременной системой государств, сложенной из территориальных суверенных государств. С данной точки зрения эти процессы начались после кризиса XIV в. и усилились в XVI и XVII вв., причем Франция обычно выделяется в качестве прототипа формирования нововременного государства.
В первой главе я критиковал теории МО за то, что они не могут адекватно объяснить формирование нововременной системы государств. Теперь нам нужно изучить три модели долгосрочного развития и перехода к «Новому времени», доминирующие в исторической социологии, и показать их место в попытках объяснения системного изменения в рамках теории МО. К этим моделям относятся: (1) модель геополитической конкуренции, (2) демографическая модель, (3) модель коммерциализации. В первой подчеркиваются конкурентные международные отношения эпохи позднего Средневековья; эта военная конкуренция привела к небывалому усилению и территориализации государств, стремившихся повысить свою боеготовность, результатом чего стало формирование нововременной системы государств. Во второй модели долгосрочная экономическая динамика Европы выводится из неомальтузианских демографических колебаний, управляющих распределением доходов и фазами роста/спада. В третьей модели торговля, рост городов, усиление международного разделения труда и подъем буржуазии рассматриваются в качестве долгосрочных причин, объясняющих рост влияния Европы внутри нововременной миросистемы. Все три теории имеют давнюю историю и время от времени перерождаются в разных обличьях. Моя идея, однако, состоит в том, что все три подхода в теоретическом отношении остаются недостаточными и, по существу, ошибочными описаниями развития в эпоху раннего Нового времени и перехода к Новому времени.
Общепринятые парадигмы теории МО, особенно те, что принадлежат к традициям реализма и неореализма, конечно, могли бы выступить против той мысли, что с началом Нового времени меняется именно глубинная логика международных отношений. Там, где нет изменения, нет и нужды в объяснении. Та модель «отсутствия глубинного изменения», которая господствовала во всей сфере теории МО, является, однако, дисциплинарной аномалией – странным плодом той отрасли знания, в которой отвержение истории принимается за научную строгость. Напротив, моя идея состоит объяснении различий в устройстве, действии и трансформации геополитических порядков. Эта идея основывается на допущении, что мы можем выделить и глубинную «генеративную структуру» международных систем, которой объясняются институциональные и поведенческие отличия, и «трансформативную логику», которой объясняются переходы от одной системы к другой. Значение теории общественных отношений собственности заключается в том, что она способна предложить теоретическое описание перехода к нововременным международным отношениям и объяснение процессов ранненововременного и нововременного формирования государств и, соответственно, генезиса европейской нововременной системы государств [81].
2. Модель геополитической конкуренции
Работы, в которых развивается модель геополитической конкуренции, появились за пределами теории МО, в исторической социологии. Ее возрождение в 1980-х годах в значительной мере стало ответом на так называемый «экономический редукционизм», внутренне присущий марксистской исторической социологии и особенно миросистемной теории Валлерстайна, которая не учитывала пространство геополитической конкуренции в своей попытке реконструировать общую природу и динамику нововременной миросистемы. Хотя более утонченные подходы стремятся объединить стратегическое взаимодействие как «отсутствующее звено» с внутренним развитием, чтобы доказать относительную автономию стратегического фактора, в общем, в трудах по геополитической конкуренции исследователи выдвигают последнюю в качестве первичного уровня детерминации, который должен объяснить формирование государств и отличия в этом формировании[82]. Хотя осознание проблемы системной трансформации в рамках теории МО заставило ее обратиться к подобным трудам, за этим не последовало никакой систематической критики ключевых предпосылок и содержательных выводов, сделанных в них [Hobden. 1998; Hobson. 2000. Р. 174–214; Hobson. 2002b][83]. Поэтому, если мы хотим показать превосходство теории общественных отношений собственности, нам следует совершить экскурс в более широкий контекст социальных наук и историографии. Далее я рассмотрю эти модели, применяя метод имманентной критики и показывая, почему они не могут выдвинуть связные и убедительные объяснения, которые опирались бы на их исходные предпосылки и решали бы ими же поставленные проблемы.