Модель распределения доходов встроена в неомальтузианскую теорию. В период демографического роста (восходящая фаза) повышение предложения рабочей силы снижает заработки и увеличивает ренты. Крестьяне теряют, а сеньоры увеличивают свои доходы. Цены на зерно, продовольствие и землю растут. Снижение крестьянских доходов и рост цен усиливают влияние снижения продуктивности на показатели воспроизводства, смертности, рождаемости и продолжительности жизни. Снижение числа непосредственных производителей в период нисходящей фазы приводит к дефициту рабочей силы, который вызывает рост заработков, падение цен и рент, изменение схемы распределения доходов между производителями и ^производителями вплоть до того момента, пока население не начнет снова расти. Тогда начинается новый цикл.
Роберт Бреннер выделяет три фундаментальных недостатка этой модели [Brenner. 1985а. Р. 13–24; 1985b. Р. 217–226]. Во-первых, в соответствии со строгой мальтузианской логикой, демографическое восстановление должно было начаться непосредственно после мора середины XIV в. Однако на деле оно было отсрочено на век, поскольку сеньоры пытались возместить упущенные доходы посредством внутренних и «международных» войн («Столетняя война»), усиливая и усугубляя кризис, идущий по спирали вниз. Отношения феодальной собственности не располагали механизмом самонастройки, необходимым для выхода из кризиса, поскольку сеньоры не могли повысить производительность посредством инвестирования капитала. Скорее, они вступили в борьбу за распределение, опираясь на собственные внеэкономические возможности принуждения. Их компенсаторные тактики сверхэксплуатации крестьянства и ведения междоусобных войн с конкурирующими сеньорами развязали острейший конфликт внутри самого правящего класса и между различными его фракциями. Кризис был не просто эко-демографическим, но и социальным кризисом.
Во-вторых, неомальтузианцы не допускают различий в том, как коллективные акторы переводят ресурсное давление в социальное действие. Базовый механизм демографического спроса/предложения работает словно в социально-политическом вакууме, что не позволяет ему объяснить различающиеся по регионам отношения между сеньорами и крестьянами, в значительной степени определенные балансом классовых сил. Поскольку подобные балансы во Франции и Англии (не говоря уже о Европе к востоку от Эльбы) XIV в. существенно различались, различные посткризисные исходы следует рассматривать сквозь призму различных классовых констелляций.
В-третьих, этой модели не удается встроить свои данные в сравнительный контекст. В результате этих классовых кризисов падение общеевропейской численности населения в XIV в. привело к восстановлению крепостничества в Восточной Европе, закреплению крестьянской свободы во Франции и выселению крестьянства с их традиционных наделов в Англии. Следовательно, схожие процессы снижения численности населения привели к весьма различным ответам. Как мы увидим, эти регионально расходящиеся результаты сформировали общее направление долгосрочного экономического развития и формирования государства в ранненововременных Франции и Англии. Эко-демографическое давление преломлялось сквозь классовый конфликт.
4. Модель коммерциализации
Работы Фернана Броделя и школы «Анналов» сильно повлияли на послевоенную европейскую историографию, а с 1970-х годов оказывали серьезное воздействие и на социальные науки в целом [Бродель. 1977, 1992,1993, 2002, 2003, 2004]. Их привлекательность заключается в теоретическом сдвиге от дискредитированной истории событий и коротких промежутков времени к истории конъюнктур и структур, в которые погружены жизни индивидов. Теоретическим следствием является глубинная стабильность самой основы истории, которая на фундаментальном уровне определяется практически неизменяемыми структурами – географией, экологией, человеческими инфраструктурами и, позднее, ментальностями. Циклические периоды развития экономик, обществ, государств и цивилизаций рассматриваются в качестве конъюнктур, тогда как официальная политика и войны – это просто события. Благодаря вкладу Валлерстайна и его сотрудничеству с Броделем структурная трактовка выходящих за пределы социально-экономических систем отдельных обществ, впервые сформулированная Броделем в исследовании «Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II», дала толчок отдельной миросистемной парадигме [Wallerstein. 1974, 1980; Валлерстайн. 2008]. Начиная с конца 1970-х годов, она все больше внедрялась в теорию МО, в которой в настоящее время мы находим множество ссылок на la longue duree (большую длительность) и триаду понятий structure – conjuncture – evenement (структура – конъюнктура – события) [Ruggie. 1989, 1993].
В этом разделе выделяются заданные Броделем основы созданного Валлерстайном теоретического построения, которое, как я буду доказывать, является все же неполноценным. Провал «миросистемного» подхода обусловлен в значительной степени методологическими предпосылками школы «Анналов», которые и сами по себе были далеко не бесспорны (критику см.: [Hexter. 1972; Vilar. 1973; Gerstenberger. 1987]). Я покажу, как эта методологическая рамка оформляет историографические тезисы Броделя, в которых сформулированы такие понятия, как мир-экономика, капитализм и историческое развитие.
Оценка Броделем трех уровней исторического времени по степени убывания их значимости представлена в предисловии к его основополагающему исследованию Средиземноморья. История структур «посвящена истории человека в его взаимоотношениях с окружающей средой; медленно текущей и мало подверженной изменениям истории, – зачастую сводящейся к непрерывным повторам, к беспрестанно воспроизводящимся циклам». История конъюнктур означает «историю, протекающую в медленном, но различимом ритме… социальную историю, историю групп и коллективных образований». И наконец, история событий обращена к
…колебаниям поверхности, волнам, вызываемым мощными приливами и отливами. Это история кратковременных, резких, пульсирующих колебаний. Сверхчуткая по определению, она настроена на то, чтобы регистрировать малейшие перемены. Но именно эти качества делают ее самой притягательной, самой человечной и вместе с тем самой коварной. Станем остерегаться этой еще дымящейся истории, сохранившей черты ее восприятия, описания, переживания современниками, ощущавшими ее в ритме своих кратких, как и наши, жизней, остававшихся столь же близорукими.
Этим аналитически разделенным историям соответствуют различные темпоральности: «время географическое, социальное и индивидуальное» [Бродель. 2002. С. 22]. Время и пространство соотнесены друг с другом: чем меньше единица анализа, тем быстрее течет время. Исследование Броделя структурировано этими тремя уровнями реальности. Однако то, что выступало в качестве простого эвристического инструмента, по мере изложения превращается в три различные реальности. Бродель поэтому работает не с концепцией тотальности, в которой все феномены внутренне взаимосвязаны, а с раздельными уровнями истории, наделенными собственной темпоральностью и развертывающимися в соответствии с собственной логикой[98]. Броделевские концепции капитализма, отношения последнего к «нововременному» государству и системе государств можно понять только при сопоставлении с этими методологическими посылками. Только так мы можем понять его интерпретацию динамики, которая поддерживает и определяет эту систему.
В мире Броделя существует одно главное понятие, от которого зависят все остальные, – это «мир-экономика». Последний определяется как «экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство» [Бродель. 1992. С. 14] (см. также: [Бродель. 1993. С. 85–86])[99]. В отличие от миров-империй мир-экономика состоит из множества независимых политических образований, которые связаны внешними торговыми связями и в то же время жестко встроены в определенную геополитическую систему. Он состоит из процветающего ядра с господствующим городом, обслуживающей это ядро относительно независимой полупериферии и зависимой и отсталой периферии. Эти компоненты выстроены строго иерархически, их порядок определен экономической асимметрией, возникающей из наиболее устойчивого международного разделения труда, а воспроизводится он неравными обменами и условиями торговли, подчиненными политическим манипуляциям со стороны привилегированных стран центра.
В этот иерархический мир-экономику, основанный на международном разделении труда, встроена и теория государства. Форма и сила государства находятся в прямой зависимости от его положения в мире-экономике:
В центре мира-экономики всегда располагалось незаурядное государство – сильное, агрессивное, привилегированное, динамичное, внушавшее всем одновременно и страх и уважение. Так обстояло дело уже с Венецией в XV в., с Голландией в XVII в., с Англией в XVIII и еще больше в XIX в., с Соединенными Штатами в наше время [Бродель. 1992. С. 45].
В полупериферии, к которой относится, например, абсолютистская Франция, сила государства ослабляется внутренней конкуренцией между монархией и знатью. Колониальные периферии управлялись из метрополий. Но не только форма государства следует из требований торговли. Сами отношения производства и статус производителя являются производными структурного положения каждой страны в системе обмена:
Всякая задача, единожды поставленная международным разделением труда, порождала свой вид контроля, и контроль этот соединял общество, руководил им… Всякий раз общество отвечало таким образом на разные экономические нужды и оказывалось заперто в них самим своим приспособлением, будучи неспособным быстро выйти за пределы однажды найденных решений [Бродель. 1992. С. 57].
Наемный труд, издольщина, крепостничество и рабство соответствуют центру, полупериферии и периферии.