Каковы следствия этого режима общественных отношений собственности для абсолютистского суверенитета? Нововременное понятие суверенитета определено абстрактным безличным государством, существующим независимо от субъективной воли руководителя. Нововременное государство продолжает существовать независимо от времени жизни его представителей; оно основано на разделении публичной должности и частной собственности. Благодаря этому разделению территория нововременного государства сохраняет свои точно очерченные границы независимо от частного накопления бюрократов или политического класса, в отличие от того, что было до Нового времени.
Неразделенность публичной власти и частной собственности не только характеризовала европейский феодализм, но и сохранилась в большинстве европейских государств вплоть до XVIII и XIX вв., пусть и в измененной форме. В абсолютистских государствах слияние публичного и частного лучше всего можно понять в соотнесении с принципом династийности и с собственническим королевством [Rowen. 1961,1969,1980]. Собственническое королевство означало личную собственность короля на государство[136]. Но в каком смысле король владел государством? Собственность могла не относиться к территории, поскольку была широко распространена абсолютная земельная собственность знати и незнатных владельцев, а частные королевские земли – королевский домен – существовали отдельно от некоролевских земель. Кроме того, понятие королевской территории противоречило «Салической правде», в которой запрещалось постоянное отчуждение государственной территории [Mousner. 1979. Р. 649–653]. Территория должна была использоваться королем как узуфрукт и передаваться в том же самом объеме в качестве наследства данной династии. Следовательно, собственность на государство означала исключительные легитимные права военного командования в королевстве, а также личное владение правами налогообложения, торговли и законодательства. Заявление «L’État, c’est moi!» в качестве основы абсолютистского суверенитета предполагало королевское владение публичной властью.
Как собственническое королевство соотносится с развитием отношений собственности в обществе? Феодальное понятие королевства как высшего сюзеренитета покоилось на децентрализованных правах присвоения, которыми располагали сеньоры и которые определялись тем, что непосредственные производители владели своими жизненными средствами. Сеньоры владели землей на условии выполнения особых военных и политических обязательств, устанавливающих отношение взаимности между королем и вассалом (auxilium et consilium). Политически заданные права присвоения в свою очередь влекли различные степени личной несвободы непосредственных производителей – начиная с рабства или крепостничества и заканчивая иными формами несвободного труда. Как мы видели, еще до кризиса XIV в. французскому крестьянству удалось избавиться от крепостного права и завоевать фактические права собственности на свои наделы. Сеньоры же, терявшие многие политические полномочия на эксплуатацию, сохранили права собственности на свои поместья и превратили их в землевладения, сдаваемые в аренду или обрабатываемые крестьянами, платившими ренты, занимавшимися издольщиной или же получавшими заработную плату. И хотя многие крестьяне воспользовались этими открывшимися им возможностями (в основном для того, чтобы платить налоги), их никто не принуждал к такому поведению, поскольку они не были изгнаны со своих обычных земель. Превращение сеньорий из политических единиц в экономические владения подорвало условность феодальной собственности, определяемой вассальным контрактом. «Dominium utile»[137] знати, поддержанное римским правом, стало абсолютной частной собственностью [Rowen. 1980. R 29][138]. Политическая собственность как право власти над подданными превратилась в экономическую собственность на определенные объекты (землю). Владение короля (dominium directum[139]), в котором властные права распределялись среди сеньоров, стало собственническим королевством, наделив короля всеми полномочиями командования и налогообложения и освободив знать от налогообложения. Переход к налоговому режиму от режима рент позволил королю монополизировать публичную власть и сделать ее личной собственностью. «Феодализм по своему существу предполагал слияние экономической и политической властей; развитие суверенного территориального государства, если речь идет о династийных монархиях, не отменило этого слияния, а просто ограничило его монархом» [Rowen. 1961. R 88]. Абсолютистский суверенитет выражал слияние экономического и политического в личности короля. Но хотя король и монополизировал права суверенитета, он, на самом деле, никогда не контролировал средства его отправления.
Этот разрыв между правами и средствами пронизывает всю структуру власти абсолютистской Франции. Персонализированный характер абсолютистского суверенитета наложил свой отпечаток на все институты абсолютизма. В следующих разделах мы покажем, как их гибридный характер, отсылающий уже к Новому времени и при этом снова и снова выдающий отсталость, определялся организующим принципом французского общества периода раннего Нового времени, то есть связкой между мелкой крестьянской собственностью, политически заданными правами эксплуатации и собственническим королевством. Предлагаемое далее рассмотрение ключевых феноменов абсолютизма – «бюрократии», политических институтов, законодательства, налогообложения, армии – вращается вокруг следующих вопросов. Насколько «абсолютным», «нововременным» и «эффективным» было абсолютистское государство? И в какой степени абсолютистские практики правления и экономический организации стимулировали переход к нововременным формам политической и геополитической организации?
Сохранение единства политического и экономического непосредственно влияло на наследственный, небюрократический характер получения должностей в абсолютистских государствах. Как правило, государственные чиновники в дореволюционной Франции накапливали частное богатство благодаря публичным должностям, которые находились в их частной собственности. Должностные лица никогда не отделялись от средств управления и принуждения. Однако должности не только приватизировались, но еще и продавались. Продаваемость должностей «отметила признание собственности на публичные должности ниже уровня королевской власти в то самое время, когда юристы пытались уверить своих читателей в том, что сама эта королевская власть была не только самой высокой должностью в государстве, но и при этом еще и не являлась патримониальной собственностью» [Rowen. 1980. R 55]. На самом деле, Франциск I институциализировал продаваемость должностей, создав bureau des parties casuelles, то есть административную организацию, официально занятую продажей королевских должностей. Должности могли продаваться только при той посылке, что публичная власть находилась в полной собственности династии, которая владела ею не в силу божественной благодати, а по праву наследования. Не только провинции, города и другие корпоративные институты удерживали свои властные полномочия, но даже и королевские агенты, действующие в пределах королевских институтов, обычно владели своими постами.
«Присвоение при посредстве сдачи в наем или продажи постов, а также залога доходов, получаемых с постов, являются явлениями, чуждыми чистому типу бюрократии» [Weber. 1968а. Р. 222; см. также: Weber. 1968. Р. 1038–1039а]. Несмотря на явное расхождение с текстом Вебера, во многих работах по абсолютизму связь между абсолютистским и нововременным, рационализированным государством преувеличивается в силу проецирования веберовских понятий нововременной бюрократии, получающей жалованье и отделенной от средств управления, на «Старый порядок». Анахроничное применение веберовского идеального типа бюрократии к дореволюционной Франции – а в случае Спрута и к Франции XIV в. – превращает ее в нововременное государство[140]. Однако качественный переход к нововременной бюрократии так и не был сделан – именно потому, что продажа постов влекла новую патримониализацию – а в некоторых случаях и новую феодализацию – государственной власти. Продаваемость подразумевала не только продажу должностей, но также продажу наград и особых привилегий – права собирать налоги, монополизировать определенную отрасль, контролировать торговлю или заниматься определенной профессией. Разделение публичной власти на частные доли охватило все сферы политического общества. Даже самые высшие посты в правительстве эксплуатировались для накопления личных состояний. И Ришелье, и Мазарини, признанные вдохновители абсолютистского государства, не преследовали целей raison d’État, а систематически занимались построением собственных частных империй внутри государства:
Хотя идея государственного интереса начала проявляться в политических памфлетах, ведущие политические фигуры все равно действовали главным образом на основе тщательного расчета своих личных интересов. И Ришелье, и Мазарини бессовестно эксплуатировали свои должности. За девять лет после Фронды Мазарини сколотил одно из самых крупных состояний в истории Старого порядка, в которое входили аббатства, дома, герцогства, земли в Альзасе, пожалованные королем, алмазы, права на трон и деньги – включая крупные сбережения вблизи границ Франции на тот случай, если бы ему снова пришлось бежать. Он также закрепил свою позицию среди магнатов, выдав своих племянниц замуж в важные семьи [Kaiser. 1990. Р. 82][141].
Продажа должностей была стратегией получения доходов, которую монархи использовали при возникновении финансовых затруднений:
Между 1600 и 1654 гг. bureau des parties casuelles, специальное казначейство, созданное для управления доходами от распределения постов, получило примерно 64