И если существуют права против государства, как насчёт прав самого Государства? Как Государство может обеспечить соблюдение ваших драгоценных прав, если оно прав не имеет? Если оно не имеет права на осуществление своих собственных прав? А также власти. Сторонники прав рассуждают так, что будто бы возможны права без власти. Невозможны. Чтобы обеспечить соблюдение прав, государство должно использовать принуждение, насилие. В этом суть Государства – в узаконенном принуждении. Нам говорят, что Государство, если оно, возможно, не деспотическое, имеет право на лояльность народа.123
Вполне возможно, что чем больше прав, обеспечиваемых Государством, тем больше власти необходимо для их соблюдения. Но Государство, обладающее большей властью для обеспечения прав, имеет больше возможностей делать что угодно. У него больше возможностей нарушать права. Обеспечение прав может и не быть его наивысшим приоритетом. Насколько я знаю, обеспечение прав никогда не являлось для Государства приоритетом.
Права укрепляют Государство. Они также легитимизируют его. Большинство современных политических философов утверждают, что если Государство местами уважительно относится к правам человека, то граждане обязаны ему подчиняться. А значит Государство имеет право иметь подчинённых. И Государство проследит за тем, чтобы это право было соблюдено. Права человека могут быть развёрнуты таким образом, чтобы оправдать всё, например, агрессивные войны Америки против Сирии, Ирака, Афганистана и Йемена. Возможно, что это не широко известно, но Израиль рассматривает еврейскую колонизацию Западного берега, который он незаконно контролировал более 60 лет, в качестве осуществления поселенцами прав человека. Их перемещение оказалось бы «этнической чисткой». Это вопиющий, но отнюдь не уникальный пример права человека на доминирование.124 Права человека являются частью новой идеологии западного господства. По словам Саймона Кричли,
военный неолиберализм – это то, что лучше всего характеризует состояние западного мира. В основе этой категории лежит идея объединения неолиберальной экономики с определённой универсализацией болтовни о демократии и правах человека – которая в конечном итоге подкрепляется военной силой. Поэтому ситуация, в которой мы находимся, такова, что другие режимы должны принимать логику капитализма, принимать идеологию демократии и прав человека – и если они этого не признают, то будут подвергнуты бомбардировке.125
Просто так вы никогда ничего не получите. Инфляция прав не повышает или даже не поддерживает ценность прав. Это девальвирует права в целом.126 Идея, что введение большего количества прав увеличивает свободу, сродни той идее, что печать большего количества денег увеличивает богатство.127
Права должны выделять определённые варианты или запросы для специальной защиты.128 Я утверждаю, что чем больше права умножаются, тем больше они могут мешать друг другу. Но даже если это было бы не так, то права, при их неуклонном размножении, могут быть расширены только в отношении вариантов и запросов, которые менее важны. Это означает, что люди будут склонны всё меньше и меньше их уважать. Всеобщая декларация признаёт неизменное право на свободу совести. Но она также признаёт всеобщее право на оплачиваемый отпуск. Права должны быть особенными. Но если особенное всё, то нет ничего особенного.
И хотим ли мы жить в обществе, где каждый раз, когда возникает конфликт или проблема, люди тянутся к своим правам? Где, когда у людей возникает спор, вместо того, чтобы пытаться взаимно его разрешить, все кричат: моё право больше вашего? Первобытные – анархистские – общества не искушены по части идеи прав, и обычно они улаживают межличностные конфликты не по принципу «победитель получает всё» или по сценарию наказания, а как проблемы, которые должны быть решены как можно более гармонично.129
VI. Откуда произошли права человека?
Откуда произошли права человека? Современные субъективные права произошли из закона, как правило, от законодательных органов. В некоторых правовых системах они также исходили от монархов или из решений суда. Закон исходит от законодателя. Было время, когда философы и другие думали, что Бог был Законодателем. Он установил моральный закон, точно так же, как Он установил законы науки. Даже Томас Пейн, известный вольнодумец, верил в «освещающие и божественные принципы равных прав человека (ибо это [так] берёт своё происхождение от создателя человека)».130 Чтобы верить в это, вы должны верить в Бога, пусть даже это всего лишь минималистское Божество пейновского Деизма. Но аргументы против Бога ещё убедительнее, чем аргументы против естественного закона и естественных прав. Если, как утверждает Майкл Дж. Перри, идея прав человека «неимоверно религиозна»,131 то она неимоверно ошибочна.
Даже если вы верите в Бога, идея Бога как источника моральных законов является в корне неверной. Божественные законы добры именно потому, что Он установил их, как верили Уильям Оккам и Сэмюэль Пуфендорф, или Бог установил их потому, что они хороши, как верил Хуго Гроций?132 Если они хороши только потому, что это Он их установил, во что верил Мартин Лютер, то это превращает Бога в деспотического тирана. Если завтра Он изменит Своё мнение, добро станет злом, а зло станет добром. Завтра Он может приказать делать всё, что запрещает сегодня. Завтра он может приказать, чтобы ты возжелал жену ближнего своего и зад ближнего своего или, как Ною, жениться на своих дочерях, или, подобно Аврааму, принести в жертву сына. Трудно поверить, что даже религиозные люди, чья способность к вере почти безгранична, верят вот в это.133
Но если, с другой стороны, добро и зло существуют независимо от Бога (как утверждал Платон), тогда добро и зло существовали бы даже без Бога. Значит, Он не создаёт моральный закон, Он раскрывает его. Он не всемогущ, если у Него нет возможности изменить своё мнение. Вы не можете сказать, что Бог хороший, если у вас нет определённого критерия того, что хорошо. Но если этот критерий у вас есть, вам не нужно, чтобы Он рассказывал вам, что хорошо. Его одобрение ничего не добавляет, и его неодобрение ничего не убавляет.
Современный подход к правам человека состоит в том, чтобы обосновать их в человеческой природе. Это оборачивается проблемой Бога, потому что вам не нужно верить в Бога, чтобы верить в человеческую природу. Но если вы верите в Бога, то моральный закон – это то, что Бог создал косвенно, создавая человеческую природу. Возможно, это католическая доктрина. Так или иначе, этот путь из огня да в полымя. Человеческая природа почти так же таинственна как Бог.
Проблема здесь в том, что никто, даже Ноам Хомский,134 не знает, что такое человеческая природа. И никто не знает, как узнать, что это такое. Сторонникам прав человека приходится настаивать на том, что природа человека везде одинакова. Если это не так, то вы не сможете вывести универсальные права от конкретных людей в определённых обществах в определённую эпоху. Даже Руссо сомневался, что возможно отделить изначально присущее человеческой природе от искусственного.135 На самом деле это и невозможно. «Никакая доктрина о человеческой природе ещё не указала свою независимость от социального порядка, в котором она появилась».136 Но даже если это возможно, как говорит антрополог Клиффорд Гирц, остаётся вопрос, следует ли рассматривать такие универсальные данные как центральные элементы в определении человека: является ли такой примитивный взгляд на человечество тем, к чему мы в конце концов стремимся?137 Является ли сущность человека тем, что в нём есть самое хорошее, что для него важно, то, чем он уникален, или то, чем он схож с остальными? Есть ли основания полагать, что всё это одно и то же?
Существует долгая история определения понятия уникального человека. Она была столь неудачной, что стала попросту смешной. Человек, как было сказано, является уникальным пользователем средств труда. Использование этих средств настолько распространено среди других животных, что это следует отбросить.138 Хорошо, может, тогда животные могут использовать эти инструменты, только когда они их находят, но они не могут изобрести эти инструменты как homo faber (человек производящий)? Что поделать, но некоторые животные делают инструменты. Фридрих Энгельс считал, что труд – это то, что превратило обезьян в людей: «коротко говоря, животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет её служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду».139 Ну, это проводит границу, как обычно, не в том месте, потому что группы охотников-собирателей часто используют внешнюю природу, не изменяя её. В этом отношении мы должны следовать их примеру. Есть такая большая проблема: «недавние работы с некоторыми человекообразными приматами размыли некоторые человеческие-нечеловеческие различия».