Миф о притеснениях учёных в СССР Сталиным — страница 32 из 87

[239], когда в 1937 году Сталин стал собирать из-за границы советских граждан, именно Кольцов с Вавиловым сообщили через Меллера Тимофееву-Ресовскому, чтобы тот ни в коем случае не возвращался в Союз (патриоты, однако). В частности Н. К. Кольцов передал через дипломатические каналы письмо с предупреждением о том, что в случае возвращения в СССР Тимофеевых-Ресовских будто бы ждет неминуемый арест. Именно поэтому Н. В. и Е. А. Тимофеевы-Ресовские остались на положении невозвращенцев и жили-не тужили в Германии все годы войны[240].

Итак, отвечая на вопрос, что за человек был Лысенко, следует сказать -хороший, увлекающийся. Виноват ли в гонениях? Нет. Лысенко никакого отношения к гибели Вавилова Лысенко не имеет. Он не стучал на Вавилова. Он не давал показаний на Вавилова. Сам Лысенко не уволил своих морганистов из своего института генетики. После сессии ВАСХНИЛ в его институте продолжались эксперименты с дрозофилой, его сотрудники продолжали растить плодовых мушек. Его поздние записи говорят, что искренне верил в свою научную модель. Лысенко не был аморальным типом. Он не был и дилетантом.

Лысенко хотел, чтобы мичуринские достижения вошли в учебники. Из его письма в бюро Отделения общей биологии АН СССР от 10 апреля 1973 г.: "Нужно иметь в виду, что всему миру известные ложь и клевета, возведенные на разработанную нами глубокую теоретическую концепцию мичуринского направления, будут раньше или позже вскрыты и сняты. Этого требуют интересы социалистического сельского хозяйства"[241]. Трагедия состояла в том, что с точки зрения морганизма мичуринские опыты были не объяснимы.

ГЛАВА 4. ПОЧЕМУ И КАК БЫЛА ОРГАНИЗОВАНА СЕССИЯ ВАСХНИЛ?

А теперь вернемся к сессии и ответим на несколько вопросов. 1. Почему вообще эта сессия состоялась? 2. Кто принял решение о ее проведении и почему? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться в 30-е предвоенные годы и проследить, как развивалась генетика с того времени до 1948 года и что произошло непосредственно перед сессией. Сначала поговорим о том, что же тогда происходило в генетике. Биологическая дискуссия в СССР не началась, а лишь подошла к своей кульминации на знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Последовательность событий, предшествовавших этому печальному для советской генетики событию весьма интересна. А случилось вот что.

Еще до войны прошли широкие научные дискуссии о проблемах генетики, но они не завершились административными мерами. Внешне все это выглядело как обычная теоретическая дискуссия. На самом деле, в самой дискуссии присутствовал политический оттенок. Я не говорю об обычных для тех времен упоминаниях роли партии и Сталина. Нет. Дело было в евгенике. Но об этом чуть позже.

Генетика, сыгравшая решающую роль в превращении биологии, как считают генетики, в точную науку, оформилась как самостоятельная дисциплина в 1900 г., когда независимо друг от друга Корренс, Чермак и де Фриз переоткрыли те же закономерности, которые описаны Г. Менделем в 1865 г., что направило исследователей на поиск структур, обеспечивающих передачу признаков от поколения к поколению. Установление закономерного расщепления признаков в потомстве гибридов делало неизбежным признание наличия дискретных факторов наследственности, однако долгое время в представлениях биологов эти факторы представлялись абстракциями. В 1909 г. для обозначения менделевского фактора наследственности был предложен термин «ген» (Иогансен). В 1910 г. стала ясна локализация наследственных факторов в хромосомах. Сделал это Т. Морган (1866-1945), и теория получила название «морганизм». Несколько ниже я остановлюсь на том что такое наследование, гены, хромосомы и т.д. и как механизм наследования реализуется в реальности. Сделаю я это в максимально упрощенной форме. Ну а пока читателю придется верить мне на слово и пропускать непонятные слова.

В России генетика стала развиваться только с 1914 г. В 1915-1919 г.г. в России возникли две основные генетические школы: Н. К. Кольцова в Москве и Ю. А. Филипченко в Петрограде. Н. К. Кольцов и Ю. А. Филипченко были связаны творческими проектами в области евгеники: Н. К. Кольцов организовал Русское евгеническое общество с филиалом в Петрограде, который возглавил Ю. А. Филипченко.

В СССР золотой век генетики начался вскоре после Октябрьской революции 1917 года. С первых шагов отечественная генетика была связана с европейскими и американскими корнями, прежде всего с лабораториями У. Бэтсона в Англии (переписка с Н. И. Вавиловым, визит в СССР), Т. Х. Моргана в США, с которым поддерживал контакты Ю. А. Филипченко, пославший в его лабораторию Ф. Г. Добржанского (1900-1975), оставившего затем свою собственную школу эволюционной генетики мирового масштаба.

Советские ученые развивали международное сотрудничество. Ученики Т. Х. Моргана — К. Бриджес и Дж. Меллер бывали и работали у Н. И. Вавилова и в Ленинграде и в Москве, преподавали на кафедре генетики растений Ленинградского университета. Знаменательна брошюра 1925 г. «Наследственны ли приобретенные признаки?», авторами которой были Т. Х. Морган и Ю. А. Филипченко. В этой книжке обсуждались проблемы, более чем актуальные для тогдашней советской генетики, если учесть, что последующие дискуссии все больше концентрировались вокруг ламаркизма. Что же это за зверь такой, спросит меня читатель.

А дело вот в чем. Как и в любой другой науке, развитие генетики не сопровождалось полным единодушием — существовали альтернативные теории. Это было связано с тем, что после Менделя долгое время никто не мог найти организмы с такими признаками, которые бы расщеплялись по законам Менделя (см. ниже). Поэтому вновь подняли голову теории развития, основанные на идее Ламарка о том, что признаки, полученные в течение жизни могут наследоваться.

Но вернемся к генетике. В середине тридцатых годов, по мнению многих современных ученых, советская генетика несомненно стояла на втором месте в мире после США. Наиболее крупной фигурой российской генетики был Н. И. Вавилов, открывший параллельность наследственной изменчивости растений (1922), и центры происхождения культурных растений (1927). Заслуги Вавилова еще при жизни были оценены современниками. Его имя было занесено на обложку основного в то время генетического журнала Heredity вместе с именами других крупнейших генетиков мира.

Н. К. Кольцов, глава московской школы генетиков, предложил в 1935 году гипотезу о матричном принципе репродукции гена и предложил идею, что все гены в хромосоме представляют одну гигантскую молекулу. Правда, он считал, что эта молекула белковая. А. С. Серебровский и Н. П. Дубинин в 1929 году впервые продемонстрировали сложную организацию гена. С. С. Четвериков заложил основы экспериментальной генетики популяций. А. С. Серебровский (1940) предложил уникальный биологический метод борьбы с вредителями сельского хозяйства. Г. Д. Карпеченко впервые получил межвидовые гибриды растений.

Несмотря на достижения генетиков альтернативные гипотезы продолжали развиваться. В конце 20-х годов советские неоламаркисты стали активно пропагандировать теорию наследования приобретенных в ходе жизни свойств организма. Эти неоламаркисты получили существенную помощь от группы философов-марксистов, таких как М. Б. Митин и П. Ф. Юдин, заявивших, что теория Ламарка соответствует основным постулатам диалектического материализма. Их оппоненты обвинялись в идеализме, в том смысле, что они отрицают возможность влияния внешней среды на наследственность. Правительство даже пригласило известного австрийского ламаркиста Пауля Камерера занять высокий пост в советской биологической науке.

В 1931 г. Общество биологов-марксистов под председательством Б. П. Токина провело в Комакадемии дискуссию. В резолюции конференции выдающийся русский ученый Н. К. Кольцов был назван "механистом", а другой генетик С. Г. Левит "меньшевиствующим идеалистом", однако ни тот, ни другой не оставили генетики.

Но как обычно в те годы обе группы широко использовали политическую риторику и политические интриги. В 1935 году Лысенко назвал Вавилова в числе группы советских биологов, которые повредили советскому сельскому хозяйству. Не скупились на политические ярлыки и морганисты[242].

В середине 1930-х годов дискуссии возобновились, но уже с участием быстро набирающего силу Т. Д. Лысенко и достигли апогея в период 1936-37 гг. Т. Д. Лысенко базировался на следующих постулатах. 1. В то время он отрицал существование неизменных генов, объявляя их выдумкой буржуазных идеалистических ученых. Он отрицал законы Менделя, считая их "выдумкой католического монаха". 2. Лысенко безусловно принимал идею наследования приобретенных признаков и отрицал роль отбора и эволюции, который считал "ошибкой Дарвина". 3. Лысенко считал, что один вид внезапно, в результате скачка, может превратиться в другой, например, береза в ольху, овес — в пшеницу, кукушка — в пеночку". В то время Лысенко публикует результаты, будто бы доказывающие, что пшеница может превращаться в рожь. Эксперименты Лысенко возможно и не были сфабрикованы — они просто были не "чистыми", были недостаточно точны и не было сделано необходимое число контролей. А это обычное явление в научной среде.

Далее. Лысенко заявлял, что источником его знаний являются работы И. В. Мичурина и К. А. Тимирязева, а также классиков марксизма. На основе этих "знаний" он предлагал рецепт быстрого улучшения сельского хозяйства в целом, быстрого выведения ценных сортов растений — в 2-3 года, в то время как методы, базирующиеся на основе законов Вейсмана-Менделя-Моргана, требуют 10-15 лет работы. Сталин поддержал Лысенко. В 1935 году на съезде колхозников в Москве, где Сталин сидел в президиуме, после выступления Лысенко Сталин воскликнул — Браво, товарищ Лысенко, браво!

В конце 1936 года была развернута кампания против С. Г. Левита, по сути основоположника российской медицинской генетики, и Медико-генетического института. Зав. отделом науки МГК ВКП(б) Э. Кольман созвал 13 ноября 1936 г. в Доме ученых собрание биологов и медиков для разоблачения "жульничества фашистских и фашиствующих ученых" и "расистских фальсификаций биологии". Д. З. Комиссарук "указала, что Левит по своим взглядам меньшевиствующий идеалист и фактически не разоружился". Тенденциозное сообщение о собрании появилось в "Комсомольской правде" 15 ноября 1936 г.