Дело в том, что после войны стало заметно, что Сталин сильно сдал (это версия автора интернетовской статьи — С. М.), а, следовательно, конец его уже не за горами и никак нельзя исключать, что он будет внезапным. Тогда во весь рост встанет вопрос о преемнике — и, чтобы не остаться в дураках, вопрос этот сталинское окружение стремилось решить загодя. Это вовсе не конспирология, а совершенно обычная, даже заурядная политика везде и всюду. Возможными преемниками в случае смерти Сталина могли стать пользовавшиеся его особым доверием Маленков, Берия, Молотов, Жданов, молодые фавориты Вознесенский и Кузнецов. Разбираться в хитросплетениях кремлевских интриг — дело чрезвычайно неблагодарное, но совершенно точно можно утверждать, что давняя научная полемика оказалась весьма кстати, когда потребовалось «вывести из игры» такого «политического тяжеловеса», каким в послевоенные годы являлся Андрей Андреевич Жданов. Жданов был популярен, молва славила его как «спасителя Ленинграда», к тому же, после того, как его сын Юрий женился на дочери Сталина Светлане и сделал головокружительную карьеру, в 29 лет войдя в аппарат ЦК, он стал еще и родственником вождя.
Есть и вторая версия. Сталин сам начал активное перетряхивание «старой гвардии», как делал не раз, желая «расчистить дорогу» будущей более квалифицированной смене. Все послевоенные годы высшее руководство страны летает с должности на должность, будто карты в тасуемой колоде — лишь за одним Берией остаются постоянные направления: атом, ракеты и нефтеразведка…"
Чаша весов колеблется, но потом начинает потихоньку склоняться в сторону противников Лысенко. "Как вдруг 10 апреля 1948 случается необъяснимое… Обычно партийных функционеров на местах о всех изменениях официального курса ВКП(б) информировали на так называемых партактивах и семинарах лекторов обкомов и крайкомов партии. Им зачитывалось несколько докладов для того, чтобы, разъехавшись по местам, лекторы могли должным образом, не искажая линии партии, донести ее до слушателей. Именно такой семинар состоялся 10 апреля 1948 года в Москве в Политехническом музее. С докладом на тему «Спорные вопросы дарвинизма» выступил начальник отдела науки УПиА ЦК Ю. Жданов, который фактически посвятил свое выступление критике Лысенко. Дежурно похвалив Трофима Денисовича за яровизацию, Ю. Жданов тут же обрушился с критикой на него, обвинив в задержке с внедрением гибридной тетраплоидной кукурузы, в непризнании гормонов, за попытки «подавить другие направления, опорочить ученых, работающих другими методами».
Лысенко приглашен на доклад не был (якобы потому, что беспартийный), ему пришлось слушать Ю. Жданова в кабинете того же здания через динамик (Грэхем[262] доказывает, что Лысенко присутствовал в соседней комнате, где и выслушал все выступление Ю. Жданова — С. М.). Партия устами докладчика выражала недоверие «мичуринской науке» и лично Президенту ВАСХНИЛ. В долгом споре научных школ партия вроде бы ставила точку.
(В скобках позволю себе небольшой комментарий. Ю. Жданов, завотделом науки в ЦК КПСС был сыном секретаря ЦК КПСС, второго лица в государстве, А. Жданова. Обратите внимание — организуется критическое выступление Юрия Жданова, сына второго лица в государстве, где Лысенко, тогдашний президента ВАСХНИЛ, обвиняется в научной несостоятельности и кем обвиняется, каким-то партийным функционером. Лысенко не ответил на обвинения Ю. Жданова ни в печати, ни во время выступления, хотя мог это сделать. Вместо этого 17 июня 1948 г. он написал письмо Сталину, к которому он обратился за помощью и одновременно заявил, что не может более быть президентом ВАСХНИЛ. Он просил снять с него обязанности президента ВАСХНИЛ. Текст письма Лысенко Сталину воспроизведен в статье В. Н. Сойфера[263].
Оно же обсуждается далее).
Казалось, участь Лысенко и всего «мичуринского направления» была предрешена… Однако случилось нечто прямо противоположное. Дело в том, что доклад Ю. Жданова был, вообще говоря, немыслим — хотя бы потому, что Юрий Андреевич попросту не имел права его читать в таком формате: ни как связанный партийной дисциплиной коммунист, ни как ограниченный четкими рамками должностных полномочий чиновник. Подобные вопросы должны были решаться только после проработки на Политбюро и лишь потом уже расходиться кругами, докатываясь до регионов. Это был в прямом смысле слова прыжок поперед батьки в пекло — с тем нюансом, что сам Юрий в силу своей несамостоятельности никому не был опасен, а вот своего влиятельного батьку он утягивал в пекло за собой, и это устраивало многих.
Такой безумно-героический «наброс на амбразуру» при всей наивности Юрия (в том, что в аграрно-биологических вопросах он вообще не разбирался, сомневаться не приходится… ) может быть объясним только двумя причинами…
Тогда это значило, что А. А. Жданов начинает играть вызывающее соло, плюнув на оркестр и дирижера, объявив, по сути, бунт на корабле. Может быть. Тогда это объясняет жесткость расстрельных приговоров по последовавшему вскоре «ленинградскому делу» (в скобках замечу, что свою, более объективную интерпретацию Ленинградского дела я представил на суд читателей в моих статьях и книге[264][265]): Жданов-старший собрал под своим крылом настолько влиятельные силы, что мог позволить себе быть вызывающе-самостоятельным — и в качестве пробного шара пустил доклад сына, чтобы посмотреть на реакцию руководства «и лично товарища Сталина».
Реакция оказалась суровой. У кого-кого, а уж у Сталина хватало опыта по борьбе с внутрипартийной оппозицией и Жданова «со товарищи» задавили мощно, последовательно и логично. Начали с закоперщика, обезглавив группировку, затем добили остальных.
Он не советовался с отцом. Не то хотел «сделать папе приятно», не то действительно считал себя настолько самостоятельным в кремлевских коридорах власти. Тогда его просто красиво «подставили», чтобы получить законный повод для атаки на Жданова-старшего. Юрий Жданов впоследствии жаловался Сойферу, будто в этом деле его одурачил секретарь ЦК Шепилов, сказавший, что Политбюро дает докладу «зеленый свет». А при «разборе полетов» Шепилов сделал «круглые глаза» и заверил, что о готовящейся критике «мичуринцев» знать не знал, и судил о будущем докладе, когда ставил свою подпись под включением его в план семинара, лишь по его невинному названию. Дескать, виноват, что в запарке не успел всего прочитать, но не более того.
Учитывая же то, что Жданов-младший «копал компромат» на Лысенко около года, постоянно общаясь с генетиками, и ни разу не переговорив с самим Трофимом Денисовичем, а доклад ему писал не то Жебрак, не то Шмальгаузен, то дело в любом случае выглядело так, будто оппозиция в советской науке стала обладать таким весом, что способна захватывать в свою орбиту и членов ЦК.
Как бы там ни было, кто бы ни «подставил кролика Роджера», дни А. А. Жданова были сочтены. Применительно же к генетике, наиболее вероятной видится версия, что ученых «использовали втемную», всячески подогревая их принципиальность будущей возможной поддержкой в ЦК. Ну не могло быть так в советской реальности, чтобы с бухты-барахты создавались новые институты, чтобы посты в УПиА ЦК занимали бы представители не одобренного партией научного направления, чтобы без указаний «сверху» печатались не отдельные книги, а целые серии. Одного лишь молчания из Кремля с характерным грузинским акцентом за глаза хватило бы для того, чтобы на корню пресечь все антилысенковские поползновения «радетелей научной истины» (насколько именно она им дорога, показала сессия ВАСХНИЛ — с наглядными примерами и с цветными иллюстрациями). Но ученых науськивали и подбадривали сшибиться лбами — чтобы «из искры возгорелось пламя» костра, на котором будет сожжена очередная «невинная жертва режима»…"[266].
(Здесь я снова прерву цитату и позволю себе небольшой комментарий. Я намеренно не стал изменять текст, хотя и категорически не согласен с авторской оценкой некоторых действий (и особенно их мотивов) Сталина. Но сам по себе текст показывает, что даже люди не очень жалующие Сталина поминают, как много лжи накрапали нынешние демократы про Сталина и СССР.)
Продолжим цитирование[267]: "Лысенко пишет недоуменное и полное нескрываемой обиды письмо на имя Сталина и Жданова, в котором сообщает, что несмотря на жуткий прессинг со стороны его научных противников, он все же из последних сил держался на посту Президента ВАСХНИЛ, но «теперь же случилось то, в результате чего у меня действительно руки опустились» и просит предоставить ему возможность работать только на поприще «мичуринской науки», поскольку быть в постоянном конфликте с «антимичуринцами-неодарвинистами» невыносимо. Не дождавшись ответа ни от одного адресата, 11 мая 1948 г. он пишет на имя министра сельского хозяйства СССР Бенедиктова заявление с решительной просьбой об отставке с поста Президента ВАСХНИЛ: «Для пользы сельскохозяйственной науки и практики прошу поставить вопрос об освобождении меня от должности Президента и дать мне возможность проводить научную работу. Этим самым я смог бы принести значительно больше пользы как нашей сельскохозяйственной практике, так и развитию биологической науки мичуринского направления в различных ее разделах, в том числе и для воспитания научных работников».
В середине мая Лысенко вызывают в Кремль, где он имеет возможность лично рассказать вождю о причинах, приведших к прошению об отставке. Надо сказать, что это крайне нерасчетливый шаг Трофима Денисовича: известно, что Сталин резко отрицательно относился ко всякого рода самодеятельным просьбам об отставке, исповедуя принцип «не ты себя на эту должность назначил, не тебе с нее себя снимать». Однако на этот раз Иосиф Виссарионович отступает от правила и внимательно выслушивает Лысенко.