Однако, в целом, репрессий в связи с этой дискуссией, сколько мне известно, тоже не было, в худшем случае, было понижение в должности[284]. Как справедливо заметил Шафаревич[285], так называемые репрессии, в послевоенные годы для ученых евреев носили очень странный, не характерный для органов безопасности характер: "из завкафедрой университета — в заведующие сектором института АН или другого института. Перевод на работу в провинцию не носил характер грубой ссылки, преддверия ареста. Соответствующее лицо вызывалось в Министерство, где ему предлагалось отправиться в какой-нибудь далекий город, вроде Владивостока. Но дальше начиналось нечто в других случаях невозможное: это лицо отказывалось, выдвигало условия, и после долгих переговоров соглашалось перейти на работу куда-нибудь недалеко, например, в Серпухов или Коломну, куда можно ездить из Москвы. … на новой работе к ним относились без всякой подозрительности".
После того как один за другим были арестованы два ректора Тимирязевской академии, этот пост достался специалисту по агростатистике Немчинову. Последний стремился поддерживать внешние академические приличия, соблюдая баланс сил лысенковцев и их оппонентов. В 1948 г., когда ему просто приказали выгнать генетиков, еще оставшихся на преподавательской работе в Академии, Немчинов ответил сенсационным публичным отказом. "В отставку!" — раздались голоса из зала. "Пожалуйста", — ответил Немчинов и ушел. Репрессий против него не последовало[286].
Одной из не очень афишируемых в те годы целей административных гонений могла быть экономия на фундаментальной науке (см. ниже). Нищей советской стране фундаментальная науке генетика в таком объеме была не нужна. Помните как Лысенко критиковал результаты морганистов на сессии ВАСХНИЛ: "В результате многолетней работы Дубинин "обогатил" науку "открытием", что в составе мушиного населения у плодовых мушек г. Воронежа и его окрестностей во время войны произошло увеличение процента мух с одними хромосомными отличиями и уменьшение других плодовых мух с другими отличиями в хромосомах"? Напротив, те ученые, которые давали практическую отдачу гонениям не подвергались. Так, в период господства Лысенко Гаузе, изобретатель антибиотиков в СССР, подвергался резким критическим нападкам со стороны своих коллег: на него писали доносы в ЦК ВКП(б) с требованием лишить возможностей для научной работы, как морганиста. Но он продолжал работать. Его “прорабатывали” на различных собраниях с целью отказа от своих взглядов. Он никогда не посещал подобные собрания. В период холодной войны антибиотики имели такое важное значение для защиты от бактериологического оружия и вообще в медицинской практике, даже независимо от политических обстоятельств.
И никто никаких репрессий к нему не применял[287].
Просто ментальность русского чиновника такова, что без административных выводов не получается. Сталин поздно понял свой промах, осознал, что произошла ошибка и в 1952 году исправил положение. Есть свидетельства, что именно Сталин не дал административным мерам перерасти в уголовные. Более того, уже в 1952 году Сталин призвал Лысенко уважать критику оппонентов. Это только сейчас с высоты новых знаний о науковедении[288] стало ясно, в чем ошибка (а, может, и не ошибка вовсе) Лысенко, а главное тех ретивых администраторов, которые начали гонения на генетиков. Летом 1952 года, всего лишь через 4 года после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года Сталин попытался ликвидировать монополию теперь уже Лысенко. А. Жданов сообщает о словах заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК А. И. Козлова «Я только что от товарища Маленкова. Он передал указание товарища Сталина: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ, ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака»[289][290]. Эти высказывания Сталина не остались пустыми словами, тем же летом 1952 года в биологических журналах были опубликованы статьи, критикующие научную деятельность Лысенко.
Итак, неожиданно для Сталина ликвидация монополии на истину морганистов привело в тому, что их противники установили уже свою монополию на истину. Сталин немедленно исправил положение — уже в 1952 году Сталин решил ввести в руководство биологической наукой противников Лысенко. Он бы еще больше ограничил власть Лысенко, если бы сам не умер в 1953 году.
Но на беду к власти пришел Хрущев и эра административных запретов была продолжена на еще 11 лет. Уже в 1956 году (после смерти Сталина и печально известного доклада Хрущева) в ответ на требование ряда академиков пересмотреть решения сессии ВАСХНИЛ Президиум АН ССР был категорично негативным: "На сессии ВАСХНИЛ стоял вопрос о борьбе материализма с идеализмом, сессия обеспечила победу марксистско-ленинской методологии в биологической науке, нельзя сводить все огромное значение сессии к деятельности отдельных лиц. У нас нет оснований отрицать научные заслуги академика Т. Д. Лысенко"[291]. И это не случайно (см. выше[292]).
Все это показывает, что Сталин не имел ни малейшего желания устраивать какие-либо гонения на генетику. Он поддержал Лысенко, который боролся за то, чтобы не объяснимые с точки зрения господствующей теории экспериментальные результаты Мичурина преподавались в школах и университетах, а методы Мичурина шире внедрялись в практику научной работы. Наконец, надо было перенаправить средства, выделяемые на науку, в те области, где получалась большая практическая отдача.
Итак, сталинский метод борьбы с монополизмом в науке дал сбой при публичном обсуждении генетики. Чиновники не поняли задумки Сталина и стали увольнять генетиков, но все же увольняли их достаточно мягко, без репрессий,в основном административно.
Негласный запрет на преподавание генетики и публикацию экспериментальных работ менделистами-вейсманистами просуществовал около 10 лет. Но зададим себе вопрос, действительно ли учение Мичурина везде и всемерно насаждалось? При ответе на данный вопрос полезно проанализировать опыт социалистических стран Европы и Азии.
Учение Мучурина-Лысенко приобрело серьезное влияние в Болгарии, Румынии, Венгрии и ЧССР. Позиции мичуринской генетики были сильными и в школах и в университетах Болгарии, Чехословакии, Румынии, Венгрии. В ГДР оно не пустило корни, хотя статьи Лысенко там и распространялись. В ГДР дискуссии о генетики никогда не достигали уровня ученых Они носили скорее политический характер. Дискуссии носили чисто научный характер и не сопровождались административными мерами[293]. Среди причин такого положения можно назвать существование до 1961 года открытой границы с Западной Германией[294]. Более того, сильная оппозиция учению Мичурина-Лысенко была в АН ГДР и в Академии сельскохозяйственных наук ГДР. Хотя и были ученые в Восточной Германии, которые действительно, верили, что мичуринское учение лучше отражает действительность, чем морганизм. Но никто оппонентов учения Мичурина и Лысенко из университетов не выгонял. Это значит, что дело было в чиновниках, а не в Лысенко. Что выслуживающиеся чиновники были причиной административных гонений на морганистов в СССР.
Это доказывает, что учение Мичурина-Лысенко ни в коей мере не внедрялось в науку Сталиным насильственно, а то, что происходило, было сделано помимо его воли самими в рамках распространения интересной научной теории. Ведь ему при желании ничего не стоило заставить подконтрольные страны Восточной Европы делать так, как ему нужно.
Кстати в Китае и даже в Японии мичуринская генетика была воспринята более, чем серьезно. Японское общество мичуринской биологии было создано в 1954 году и работало до конца 80-х годов[295]. В Китае даже в 1982-1986 годах студентами изучалось 2 генетики менделевская и мичуринская и последняя лучше объясняла многие практические факты[296].
Итак, изложенные факты позволяют сделать вывод, что Лысенко не имел никакого желания кого-то репрессировать. Он оборонялся. Первыми же в атаку пошли морганисты, широко используя при этом административный ресурс. Да и так называемые административные гонения были очень мягкими, без настоящих репрессий.
И в конце ещё один интересный факт. Цитирую[297]: Юрий Жданов после смерти Сталина был отправлен «в ссылку» — заведовать наукой в Ростовском обкоме партии. Однако в Ростове после Москвы ему скучновато, и поэтому в разгар целинной кампании он пишет Хрущеву, надеясь заслужить расположение Никиты Сергеевича, следующее: «В предгорьях Западного Кавказа, в пределах Краснодарского, Ставропольского краев и Грузии, раскинулись обширные лесосады на площади нескольких миллионов гектаров. Происхождение их двоякое: с одной стороны, здесь растут дикие фруктовые деревья; с другой — одичавшие сады, некогда принадлежавшие черкесам, покинувшим свои селения по разным причинам еще в прошлом веке. В этом уникальном зеленом поясе растут груша, яблоня, алыча, вишня, черешня, кизил, терн, абрикос, а также лещина, грецкий орех, каштан, малина, черная смородина, крыжовник, ежевика и т.д. Использование всего этого богатства организовано лишь в незначительной степени и носит кустарный характер. Население в горах Западного Кавказа пока редкое, и главными потребителями фруктов и орехов являются, по-видимому, кабаны и медведи, основная же часть плодов каждый год пропадает, покрывая землю толстым слоем гниющей падалицы.