Далее события развивались следующим образом: в 1949 г. по этой теории был произведен залп сразу из нескольких орудий. В журнале "Вопросы философии" (№ 3) появились сразу две публикации, разоблачающие теорию резонанса. Это "чрезвычайно резкая по тону" статья молодых тогда химиков из МГУ В. М. Татевского и М. И. Шахпаронова, в которой теория резонанса была заклеймена как махистская, а книга Я. К. Сыркина и М. Е. Дяткиной "Химическая связь и строение молекул", построенная на этой теории, была охарактеризована как "проникнутая идеологией махизма и космополитизма". Другая публикация принадлежала О. А. Реутову. В ней теория резонанса была названа теорией, в которой наподобие идеалистической философии Гегеля, "отражение выдается за отражаемый объект". В том же 1949 г. появилась статья Ю. А. Жданова, сына А. А. Жданова и заведующего отделом науки ЦК КПСС. В этой статье о теории резонанса была всего одна строчка. Ю. А. Жданов писал с неодобрением о "теоретиках резонанса", недовольных классическими химическими формулами[426].
В 1950 г. к осуждению теории резонанса присоединился А. Н. Несмеянов, выступивший на заседании Ученого совета Института органической химии.
А. Н. Несмеянов призывал глубже критиковать теорию резонанса, а также наводил огонь критики на собственные работы, в которых можно было усмотреть защиту этой теории. "Если придавать серьезное значение, -отмечал А. Н. Несмеянов, — высказываниям таких авторов, как Уэланд, объявляющих резонанс умозрительной концепцией, то резонансу следует предъявить обвинение не в механицизме, как это делает Челинцев, а в чистейшем махизме. Однако это обвинение следует отнести именно к авторам, исповедующим подобные истины, а не к явлению"[427].
Наконец, 11 июня 1951 г. состоялось Всесоюзное совещание по состоянию теории химического строения в органической химии, на котором с основным докладом выступил академик А. Н. Теренин. В докладе была подвергнута острой критике теория резонанса. В отчете о конференции есть смелые анонимные вопросы из зала.
Резюмируя положительную программу, выработанную Всесоюзным совещанием 1951 г., Г. В. Быков, сочувствовавший, как уже отмечалось, антирезонансной кампании, выделил следующие моменты: "Усилить работу в области теории органической химии, углубляя и расширяя основные положения учения Бутлерова, развивать теорию взаимного влияния атомов в молекулах, привлекать для этого экспериментальные методы физики, разрабатывать расчетные методы квантовой химии…". Не трудно видеть, что эта положительная программа сводится, если исключить доктринальную ссылку на учение Бутлерова, к набору тривиальностей, к призыву "углубить, расширить, развить".
Во время совещания 11-14 июня 1952 года в г. Москве "Состояние теории химического строения в органической химии". Референтом звучали ссылки на сталинское учение о важности борьбы различных мнений и о свободе критики. Участники доказали важность роли теории и теоретических обобщений в химических исследованиях[428].
При всей своей ритуальности антирезонансная кампания не привела к заметным административным гонениям. Главные обвиняемые Я. К. Сыркин и М. Е. Дяткина были уволены из университета, а из Физико-химического института имени Карпова был уволен Л. А. Блюменфельд[429].
Я. К. Сыркин был также смещен с поста заведующего кафедрой физической химии Института тонкой химической технологии, он, правда, сохранил пост профессора этой кафедры. Пострадали ли другие обвиняемые?
А. Н. Несмеянов, основная мишень Г. В. Челинцева, стал в 1951 г. Президентом АН СССР, т.е. занял один из высших постов в государстве. М. В. Волькенштейн, третировавшийся в ряде публикаций и выступлений как один из главных "резонанщиков", отделался временным отстранением от преподавательской работы. А. И. Киприянов, тоже "резонанщик", испытывал временные трудности с публикациями своих работ[430]. Смыслом антирезонансных мероприятий 1950-1951 гг. была присяга на верность всепобеждающему учению Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и традициям отечественной науки.
Известный американский специалист по истории советской науки Л. Грэхем[431] считает, что антирезонансная кампания была инициирована "незначительным" химиком Г. В. Челинцевым, впоследствии обвиненным в том, что ему мнились лавры Лысенко. Действительно, Г. В. Челинцев, выдвинув свою "новую структурную теорию", заставил взяться за перо А. Н. Несмеянова, ощутившего наступление "доморощенной вульгаризации науки".
Как видим, нечистоплотные на руку ученые широко использовали научные дискуссии для завоевания места под солнцем.
Выводы из приведенного материала будут следующие.
1. Так называемое дело о космополитах оказалось ни чем иным, как попыткой Сталина сделать русский язык языком мировой науки, ограничить влияние еврейских кланов в науке и был ответом на нелояльность еврейской общины советской власти (см.[432]).
2. Дело КР оказалось делом о предательстве ученых, неким современным вариантом сказки о рыбаке и рыбке.
3. Дискуссия об языкознании, наоборот, помогла языкознанию освободиться от монополизма академика Марра.
4. Дискуссия по политэкономии показала, что все советские экономисты были бездарями и лишь один Сталин сумел понять суть социализма. Его определение социализма по сей день является классическим. Именно сталинские определения и модели позволили бы создать более или менее понятный учебник политэкономии социализма. Жаль только, что хрущевцы выкинули все это на помойку.
5. Наконец, Павловская сессия и дискуссия по химии. Они тоже были направлены против монополизма признанного лидера.
Что же такое делается? Куда ни кинь везде клин? Получается как в сказке Носова про Незнайку. Да уж! Чем больше я вгрызался в литературу, посвященную так называемым Сталинским репрессиям ученых после войны, тем больше мне эта ситуация напоминала случай из сказки Н. Носова "Приключения Незнайки", когда Незнайка решил научиться рисовать. Напомню кратко сюжет той истории. Незнайка пришел к художнику Тюбику и решил научиться рисовать. Однако он не захотел долго корпеть над техникой рисования, а решил сразу взять была за рога и стал рисовать портреты своих друзей. Утром друзья пришли смотреть результаты художественного творчества Незнайки и им портреты все очень понравились, все, кроме своего. Они долго смеялись около каждого, но когда видели свой портрет, то говорили, что он плохой и просили Незнайку снять этот портрет.
Сходная ситуация и в истории со сталинскими репрессиями ученых. Каждый из обвинителей убежден, что Сталин тиран, но когда критик начинает описывать как Сталин репрессировал ученых в известной ему области оказывается, что Сталин не мешал, а, наоборот, помогал ученым избежать монополизма. Уж как М. Голубовский[433] описывает все ужасы сталинизма, которым подверглись Клюева и Роскин, а на деле оказывается что Сталин в течение недели создал им в нищем СССР все условия для плодотворной работы. Как ни старался неизвестный автор оплевать Сталина, который будто бы в других отраслях науки все испортил, а вот оказывается в языкознании вмешательство Сталина оказалось полезным. Уж как хотелось демократу Голубовскому[434] нарисовать удручающую картину репрессий в науке в послевоенные годы, ан нет, из его же статьи следует, что Сталин всячески помогал ученым.
Что касается так называемого разгрома кибернетики, то это была не более, чем склока философов-марксистов по поводу неправильно понятого значения термина кибернетика (смотри статью[435]). Далее. Смотришь обстоятельства дела с так называемой Павловской сессией по физиологии (об этом написано в в другой главе) и видишь, что ее результатом стала ликвидация монополизма академика Орбели, который занимал аж 20 (!!!) административных должностей. И так везде… И только там, где ученые были заняты практическим делом, а не созданием собственных погон в виде защищенных диссертаций, никто и пальцем не посмел пошевелить. Речь идет о физиках. Они делали дело.
ГЛАВА 7. ПРЕДВОЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ МЕЖДУ МАРКСИСТАМИ И УЧЕНЫМИ.
Далее я спросил себя, Сигизмунд, а может ученых подвергали особо жестоким репрессиям до Великой Отечественной войны? Что же было до Великой Отечественной войны, почему все эти российские ученые и демократы талдычат о довоенных репрессиях среди ученых СССР? Может, действительно, морганисты пострадали больше мичуринцев? Поэтому мне пришлось сделать экскурс в историю советской науки до войны. И опять ничего не нашел.
Оказалось, что по признаку принадлежности к той или иной гипотезы, никто никого не репрессировал. Репрессировались в основном администраторы от науки, директора НИИ, которые уже наукой заниматься не умели, но пользовались своим административным влиянием для получения незаслуженных благ. При этом я обнаружил ещё один интересный феномен. Почему-то все видят только репрессии ученых, но не видят второго важного фактора тогдашней общественной жизни. Я имею в виду идеологию. Важным фактором развития науки в СССР было сильное идеологическое давление на ученых в связи с претензией марксизма быть истиной в последней инстанции. Тот же фактор сыграл свою зловещую роль и в стимулировании административных репрессий против ученых.
Конфликт между наукой и марксизмом имеет давнюю историю. Попутно отмечу, что академия наук России была наверное одним из немногих учреждений царской России, который не выступил с гневными филиппиками о нелегитимности (незаконности) нового режима большевиков. Так поступали в то время многие профессиональные союзы, например, Пироговское общество врачей, которое отрицало легитимность власти большевиков. Более того, с самого начала АН России не только воздержалась от гневных деклараций против большевиков, но и пыталась нащупать путь сотрудничества и даже сотрудничала с советским правительством с его самых ранних дней прихода к власти