[450]. Итак, даже в условиях репрессий ученые оказывались в особом положении, поскольку государство в них сильно нуждалось.
Парадоксально, но факт, что труд ученых и конструкторов в «шарагах» и подчас в лагерях был творческим трудом, в котором причудливо были сплавлены и патриотизм и творческое вдохновение в работе на благо родины, ради своего освобождения и бесконечное рабское унижение человеческого достоинства. Работа помогала заключенным хоть на время почувствовать себя свободными. В СпецНИИ и КБ, в лагерях бок о бок сосуществовали и истинное благородство, и дружба, и подлость, и предательство, и трусость[451].
Если свести в одном коллективе двух выдающихся учёных, то тут же начинается склока, борьба за Госпремии, фонды, штаты, зарплаты и один выдающийся учёный неизбежно <сжирает> другого. А вот в <шарашках>, по свидетельству Солженицина, всё наоборот. "Тут могут плодотворно вместе трудиться хоть 5, хоть 8 по-настоящему великих учёных, решая за год такую проблему, для решения которой в обычных условиях ушли бы десятилетия и полвагона умерших от инфарктов во взаимной вражде учёных"[452].
Интересным феноменом, который не могут объяснить антисталинисты, используя свою гипотезы о тиранизме Сталина, является феномен академика Павлова. Взаимоотношения Павлова и советской власти были не безоблачны. Сразу же после победы Октября Павлов стал открыто выступать против новых властей, критикуя их до конца дней за беззаконие, произвол, репрессии. «В первые годы революции, — говорил Павлов, — многие из почтенных профессоров лицемерно клялись в преданности и верности новому большевистскому режиму. Мне было тошно видеть и слышать, так как я не верил в их искренность. Я тогда написал Ленину: „Я не специалист и не верю в ваш опасный социальный эксперимент". И что же вы думаете? Ленин правильно оценил мою прямоту и тревогу за судьбы отчизны и не только не сделал ничего худого мне, но, напротив того, отдал распоряжение улучшить условия моей жизни и работы, что и было незамедлительно сделано в те тяжелые для всей страны дни»[453].
Ленин, игнорируя социально-политическую позицию Павлова, делал все возможное, чтобы обеспечить ему хорошие условия для работы. (Было издано постановление Совнаркома о льготах для И. П. Павлова!). В нем предусматривалось среди других пунктов предоставление Павлову и его жене специального пайка, от которого ученый решительно отказался. Но питание для его подопытных животных позволило, продолжить эксперименты по условным рефлексам[454].
«Я помню, — писал Капица, — как мне рассказывал академик А. Н. Крылов, что, встретив Павлова на Каменноостровском, он обратился к нему: „Иван Петрович, могу Вас попросить об одном одолжении?” — „Конечно". -„Возьмите меня в собаки”. На что Павлов ответил: „Вы умный человек, а такие глупости говорите”»[455].
«В дальнейшем, — отмечает Капица[456], — жизнь подтвердила, что Ленин был прав, когда он игнорировал проявляемое Павловым в социальных вопросах резкое инакомыслие и при этом весьма бережно относился как лично к Павлову, так и к его научной деятельности. Все это привело к тому, что Павлов в советское время как физиолог не прерывал свои блестящие работы по условным рефлексам, которые по сей день в мировой науке играют ведущую роль. В вопросах, касающихся социальных проблем, все высказанное Павловым уже давно забылось».
Но даже получив поддержку, Павлов не перестал критиковать советскую власть. П. Л. Капица писал о том, что Павлов «без стеснения в самых резких выражениях критиковал и даже ругал руководство, крестился у каждой церкви, носил царские ордена, на которые до революции не обращал внимания»[457]. Есть свидетельства, что Павлов говорил студентам: «Вот из-за кого нам плохо живется!» — и показывал на портреты Ленина и Сталина.
Павлов не только ходатайствовал об отдельных репрессированных лицах (это делали и некоторые другие ученые — Вернадский, Капица). В 30-х гг. в своих письмах Павлов обращался в правительство с критикой репрессий[458]. Сохранилась серия павловских писем, адресованных в Совнарком.
В них он не только ходатайствовал за неправедно репрессированных, но и давал резко критическую оценку общей ситуации в стране. Так, через три недели после убийства Кирова он писал: «Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Тем, кто злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовольствием приводят это в исполнение, как и тем насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так чувствую и думаю. Пощадите же родину и нас»[459].
И. П. Павлов неоднократно высказывал возмущение идеологическим давлением на науку: «Введен в устав Академии параграф, что вся научная работа должна вестись на платформе учения о диалектическом материализме Маркса и Энгельса. Разве это не величайшее насилие даже над научной мыслью. Чем это отличается от средневековой инквизиции…»[460].
Итак, пример Павлова доказывает, что несмотря на резкие идеологические разногласия с большевиками, выдающиеся ученые не подвергались репрессиям.
Что же касается ученых, побывавших в сталинские годы в ГУЛАГе, то были и такие — в 1937-38 годах репрессии затронули и советскую науку. Только в Академии наук СССР были репрессированы более 105 академиков и членов-корреспондентов». Большой урон понесла археологическая наука. Прекратили существование Русское и Московское археологические общества. Были арестованы десятки выдающихся археологов[461]. В 1936-1937 годах было арестовано около 20% советских астрофизиков[462].
Список репрессированных морганистов достаточно обширен. Погибли Афанасьев И. Н, директор института с/х почв Белоруссии А. И. Муралов и Г. К. Мейстер, они были председателями ВАСХНИЛ после Вавилова, потом были арестованы и расстреляны, В. А. Барыкин, директор государственного микробиологического института, арестован в 1937 году, Карпеченко Г. Д. — талантливый и сравнительно молодой генетик был арестован в 1941 году и умер в тюрьме в 1942 году в возрасте 43 лет. С. Г. Левит, директор института медицинской генетики, арестован в 1937 году, проф А. М. Быховская, декан биологического факультета МГУ, арестована в 1937 году, А. А. Нуринов, директор института гибридизации, был арестован в 1937 году; И. Л. Кричевский, председатель ассоциации микробиологов, был арестован в 1938 году, Н. Кольцов, директор института, где работал Четвериков, в 1938 году был уволен, будучи обвиненным в расизме. В период дискуссий Т. Лысенко и его сторонников с генетиками, были арестованы и погибли такие ученые, как Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко, И. И. Агол, Л. И. Говоров, С. Г. Левит, Г. А. Левитский… Это прискорбно, но к Т. Д. Лысенко никакого отношения не имеет.
Как видно из приведенного Журавским[463] списка репрессированных биологов, среди репрессированных в 30-е годы биологов 9 составляли противники Лысенко, а 6 — его сторонник. То есть никаких целенаправленных репрессий противников Лысенко не было. 3 из 6 лысенковцев, пострадавших во время репрессий с 1936 по 1939 г., были директорами ведущих институтов, а двое других по роду обязанностей имели обширные контакты с иностранцами[464].
Сидели Туполев и Королев. Для того времени их дела были банальны, как грабли. Туполев сел за обычную растрату госсредств, после заграничной командировки (сегодня за это в ладоши хлопают от восторга). Тогда с конструкторов требовали и получали конкретный результат, а за брак сажали. Согласно другой версии, академик А. Н. Туполев сидел за продажу чертежей одного из своих самолетов, отвергнутых государственной комиссией СССР. Туполева арестовали 21 октября 1937 г. в рабочем кабинете. По его делу проходило более 20 чел. Он был обвинен также в создании «русско-фашистской партии», в связи с профессорами-кадетами, высланными за границу, вредительстве при подготовке рекордных перелетов М. М. Громова, внедрении «порочной» американской технологии, срыве строительства новых корпусов ЦАГИ и несовершенстве созданных в его КБ конструкций. 50-летний Туполев признался через неделю после ареста. Следствие было окончено в апреле 1938 г., и его держали в Бутырской тюрьме, ожидая постановления об организации ОКБ, где его предполагалось использовать. Выпущен в связи с искренним раскаянием и готовностью работать на благо Родины в тяжелый для нее момент[465].
Считается, что академик С. П. Королев сидел по доносу конкурента. На самом деле Королев действительно сидел в т.н. «шарашке», но по совершенно прозаической статье — за растрату. Как сейчас модно говорить, «за нецелевое расходование бюджетных средств». Даже гениям не чужды человеческие пороки и слабости. Королев и компания обещали создать ракетоплан, самолет с ракетным двигателем, а результат равен нулю. На Королева писали доносы не в НКВД, а сослуживцы