если начальство будет поручать ему такую бестолковую работу, как сегодня.
Откуда она взялась, эта аптекарша? Зачем она Ларионову нужна? И Дима-то здесь при чем? Надо майору – ну, пусть он сам и проверяет, следят за ней или нет!
А теперь весь так хорошо продуманный день пошел прахом. По окрестным квартирам пошла Оля Дружинина, и, если она найдет пропавшего Женю, вся слава достанется ей, а не Диме, который с самого начала был уверен, что все дело именно в этом типе, который имел наглость вернуться на место своего преступления, а потом смыться на глазах у второго свидетеля. Дима это давно понял, но не высказывался.
Публично ошибаться ему не хотелось, а вероятность того, что он не прав, все же была.
Майор сказал утром:
– Съезди посмотри, не шатается ли кто-нибудь рядом с аптекой, а потом проводишь ее до дома. У нее рабочий день в четыре заканчивается. И сразу звони мне, а часам к шести приезжай на Петровку, мы все обсудим.
Все приедут с каким-нибудь результатом, и только один Дима весь день неизвестно зачем сторожил какую-то хилую аптекаршу! Ну, майор, ну спасибо тебе…
Откуда он ее взял, эту аптекаршу?
Подруга, что ли? А может, любовница?
На любовницу майора Ларионова аптекарша похожа не была – больно вид у нее… невзрачный. А майор хоть и не тянул на Арнольда Шварценеггера, но все же толк в женщинах понимал. Однажды Дима сам видел, какая умопомрачительная красотка дожидалась его у проходной. Честно говоря, не столько красотку разглядел Дима, сколько ее машину – элегантную, длинную, ухоженную, очень дорогую. Зачем мужику аптекарша, когда у него есть подруга с такой машиной?! Дима Мамаев был твердо уверен, что, будь у него подруга с такой машиной, уж он-то ее бы не упустил.
Аптекарша бодро торговала своими лекарствами, как-то странно держа правую руку – как будто рука была недавно сломана, и она по привычке еще боится за нее. Многих покупателей она знала в лицо и по имени-отчеству, наверное, давно работает в этой аптеке и все окрестные бабульки приходят за корвалолом именно к ней.
А тоскливая, должно быть, работка – целый день как на привязи лекарства продавать. Пожалуй, от такой работы и не заметишь, как сам больным станешь.
Дима широко зевнул и лязгнул зубами. По крыше его машины стучал дождь. Ему очень хотелось есть и спать. Всю ночь он обдумывал “дело”, рисовал на бумажке имена и линии – прочитал где-то, что это хорошо помогает сосредоточиться. К середине ночи он понял, что сосредоточиться это, может, и помогает, но больше ничему не способствует. Ничего Дима не мог придумать, кроме этого свидетеля Жени. А ему так хотелось придумать, и чтоб с первого раза, и чтоб в десятку, и чтоб вопреки всем законам и правилам науки криминалистики….
Родители, конечно, были против. А какие родители не будут против, если их единственный ребенок вместо финансовой компании устроился на работу в уголовный розыск. Но Дима чувствовал себя очень взрослым и очень независимым. Родители что, родители поупрямятся да и привыкнут, а у него будет самая интересная работа на свете. Еще бы! Сыщик! А он будет классным сыщиком.
Как майор Ларионов, например.
С высокого аптечного крылечка сбежал лысый дядька в кожаной кепке и бросился к стоявшей на другой стороне переулка “четверке”. Вышла молодая девица с коляской и стала неловко спускаться, волоча на буксире ребенка и зонт. Две бабушки в зимних платках ждали, когда она управится со своим хозяйством, чтобы зайти.
Дима лениво наблюдал.
Пожалуй, вон те “Жигули” так и стоят тут с утра. Водителя не видно, хотя раньше он сидел в машине и читал газету. Дима из сыщицкого любопытства даже хотел посмотреть, какую именно. И еще старенькая иномарка, “Форд”, кажется, тоже давно стоит. В ней водителя нет и не было. “Запорожец” не в счет. Он, бедолага, без колес и, наверное, уже несколько лет торчит на этом месте.
Ну, майор, ну, удружил…
Вздохнув, Дима сунул в рот оранжевый леденец от кашля, который ему пришлось купить, когда он заходил в аптеку, чтобы посмотреть на ту, которую он должен сегодня отследить. Он так увлекся ее разглядыванием, что не заметил, как подошла его очередь, и пришлось что-то ей говорить. Таким образом правила конспирации были нарушены, но Дима решил об этом не думать. В конце концов ничего такого. Она же не исчезнувший свидетель.
Кроме того, когда она спросила у него: “Что вы хотите?” – он не смог сказать – “ничего”. У нее была приятная улыбка и красивые волосы. Да и вообще она была молодая и… приветливая, а такие Диме нравились. Ему сразу захотелось сделать что-нибудь такое, чтобы она его запомнила, впрочем, это было мимолетное, секундное чувство. Так с Димой часто бывало. Ему нравились все женщины, или почти все, и через минуту он уже о них забывал.
Майор сказал: “За ней вроде следит кто-то. Проверить бы надо, Димыч”. Вот сиди тут теперь и проверяй, когда остальные все “в поле”…
Сергей Мерцалов – известное имя. Как-то весной он выступал в программе “Здоровье”. Дима программу “Здоровье”, конечно, никогда в жизни не смотрел, но она попалась ему на глаза, когда он неожиданно рано приехал с работы, а есть было еще нечего. Мама в спешке готовила специальный большой “пятничный” ужин, на который всегда приезжали брат с женой и племянницей, а Дима, изнывая от голода, ел морковку, которую ему сунула мама, и смотрел программу “Здоровье”.
Сергей Мерцалов говорил что-то об аортокоронарном шунтировании, о сердечном аспирине и о том, как важно вовремя провести операцию. Диме Мамаеву, двадцати пяти лет от роду, отслужившему в армии и имеющему черный пояс по карате, такие откровения были чужды и непонятны, как японский алфавит.
Как это сердце может болеть, подумал он тогда, когда я его даже не чувствую? Только когда… с Инкой, тогда чувствую. Тогда оно становится как будто больше и бухает, как гиря, которую незадачливый тяжеловес бросает и бросает об пол.
Через полгода Дима увидел Сергея Мерцалова в луже холодной дождевой воды, уткнувшегося перекошенным лицом в мертвую собаку…
Дима резко двинулся в кресле, зачем-то поправил зеркало заднего вида и включил радио. Динамики сразу же истошно завопили, что-то о вечеринке лучших друзей, где кто-то танцевал с чьей-то подругой, и почему-то это было плохо, исполнительница по этому поводу страдала.
Дима уменьшил громкость.
Нет, майор Ларионов, бесчувственный и почти бессловесный профессионал. Он вполне может курить и целовать щечку Оли Дружининой, когда рядом труп, И посвистывать, и думать о своем, и шутить с экспертом Семенычем. Дима Мамаев так не может. С тех пор как он увидел тело Сергея Мерцалова, он не может думать ни о чем другом. Он хочет найти и наказать его убийцу, подонка, которой сделал вдовой его жену и сиротами его детей. Пусть это звучит как угодно высокопарно, но Дима Мамаев пришел в уголовный розыск по призванию. Понятно вам? И он будет лезть из кожи вон, но найдет убийцу.
Ну, в крайнем случае, майор найдет…
В старенький “Форд”, оказавшийся при ближайшем рассмотрении “Опелем”, село лицо кавказской национальности. “Опель” заревел диким голосом, не облагороженным никаким глушителем, и стал выбираться из переулка в сторону улицы Чехова. “Жигули” остались на месте. Водитель в них мирно спал.
Неожиданно для себя Дима встревожился.
Чем черт не шутит, может, и впрямь, за аптекаршей-то следят? Например, этот мужик в “Жигулях”? Что он сидит тут уже полдня? Офисов, где бы он мог служить шофером, поблизости нет, и машина у него на офисную никак не похожа.
Дима включил зажигание и сдал назад. Пусть он и недолго работает, и не такой профессионал, как Ларионов, и трупы, увиденные днем, не дают ему заснуть ночью, но все же кое-какие понятия у него есть. Торчать целый день, как бельмо на глазу, в тихом переулке он не станет. Он сейчас объедет кружочек, да и вернется. Вон там, подальше, где только что закончилась какая-то стройка, он давно присмотрел себе местечко. Оттуда и аптека как на ладони, и те подозрительные “Жигули”.
Посмотрим, посмотрим…
Дверь Андрею открыла пожилая женщина. Вчера Андрей ее здесь не видел.
Теща или мать, решил он, привычно доставая удостоверение.
– Проходите, – безучастно сказала женщина. В холле замаячил представительный мужчина, и женщина сказал ему равнодушно:
– Милиция. Теперь они долго будут делать вид, что работают. Нам, наверное, придется Иру увозить, они ее в гроб загонят своими вопросами. Займись им сам, я не желаю их видеть, бездельников.
В холле были завешаны все зеркала и остро пахло бедой.
– Мерцалов, Леонид Андреевич, – хмуро сказал мужчина, подходя к Андрею. – Что вам нужно?
– Мне нужно поговорить еще раз с Ириной Николаевной и с… вами, – ровно сказал Андрей. – Я звонил сегодня утром вам домой, но мне сказали, что вы здесь.
– С Ирой разговаривать нельзя, – отрезал Леонид Андреевич. – Она плоха. Со мной – говорите, только быстро. И покажите ваши… разрешающие документы.
Андрей снова вытащил удостоверение.
– Вы бы чем с нами разговаривать, порядок на улицах навели, – неприятно морщась, сказал Мерцалов-старший. – А теперь говори, не говори…
– Придется все-таки поговорить, – твердо сказал Андрей. – Где удобнее? Вчера мы разговаривали в кухне.
– Ну, пойдемте на кухню, – все также неприязненно проговорил Леонид Андреевич и пошел впереди Андрея в глубину квартиры, сторонясь, чтобы случайно его не коснуться. Как будто Андрей только что вывалился из тифозного барака.
У них горе, сказал себе Андрей. Горькое горе, горше которого быть не может.
В гостиной сидели какие-то люди, как по команде повернувшие головы, когда Андрей проходил мимо. Тяжеловесный мужчина в дорогом костюме что-то негромко и утешающе втолковывал домработнице в черном негнущемся платье.
Как быстро, подумал Андрей. Как все быстро. Вот они уже и траур надели…
Следы вчерашнего разгрома были полностью ликвидированы. Кухня вновь стала веселой и чистой. Андрея это удивило. Почему-то он был уверен, что застанет хаос и разрушения.