– Посмотрел? – спросила Клавдия, сворачивая бумажку раз и еще раз.
– Посмотрел, – сказал он. – Мне поговорить бы с тобой. Не на ходу. Давай вечером созвонимся, договоримся, как нам встретиться, только чтобы ты “хвоста” за собой не привела.
– “Хвоста”? – переспросила она и быстро на него взглянула.
– Я тебя научу, как от него уйти, – повеселев от ее взгляда, сказал он. – Ты сообразительная, ты сумеешь. О'кей?
– О'кей, – согласилась она. – Как хорошо, что ты приехал, Андрей! – добавила она неожиданно. – А я весь день проторчала около телефона.
– Почему? – совершенно искренне спросил он.
– Потому что ты должен был позвонить, балда! – сказала она быстро и свернула бумажку еще вдвое.
Однажды она сказала ему, что он – слон. Он, конечно, был слон, но не до такой степени.
– Ты ждала моего звонка? – недоверчиво спросил гениальный сыщик Ларионов.
– Ждала, – призналась она.
Пропади все пропадом. Разве один раз за десять лет она не может сказать человеку, что ждала его звонка?
Он молчал, она снова быстро на него взглянула и покраснела еще гуще. Господи, ну почему она такая идиотка?!
– Ладно, – сказал он тихо. – Ладно, это мы с тобой потом обсудим. Ты только будь вечером поосторожнее, Клава. Хорошо? Я не смогу вечером за тобой приехать. Я завтра точно смогу, а сегодня у меня никак не получается. Уж я крутил, крутил… Так что ты… повнимательнее, и вечером я позвоню… – Он постепенно притормаживал, понимая, что говорит слишком быстро, и она посмотрела ему в лицо.
– Только обязательно позвони, – попросила она серьезно.
– Да, – сказал он тоже очень серьезно. – Да. Как только приду домой.
Это прозвучало обещанием, и он понял это.
Очень давно – годы – он никому и ничего не обещал.
– Поосторожней, – растерянно сказал он в последний раз и осторожно положил на прилавок раскрашенную в зеленое коробочку.
Она кивнула, и он быстро пошел к выходу из аптеки.
– Кто это? – спросила рядом Лида. – А, Клавка? Слушай, симпатичный какой мужик! Где ты его взяла? Он к тебе специально пришел? Поговорить?
– Да, – сказала Клавдия и наконец перевела дыхание. – Он приходил специально ко мне. Поговорить.
Андрей вошел в свой кабинет и, еще до конца не стряхнув с плеч мокрую куртку, набрал номер.
– Мам, – сказал он, когда ответили. – Это я. Вы как там? Не утопли?
Вполуха он слушал, как она ругает его за то, что вчера он так и не позвонил, а они волновались. Влажная от куртки рука застряла в плотном джинсовом кармане вместе с кассетами и обратно никак не вылезала.
– Мам, я тебя люблю, – перебил он мать и вытащил наконец руку.
– Ты что? – спросила она недоверчиво. – Заболел?
Или подлизываешься?
– Я не заболел и не подлизываюсь, я просто тебя люблю.
С трубкой, прижатой к уху, он уселся в кресло и расшнуровал ботинки. Несмотря на то, что весь день он почти не выходил из машины, ноги были мокрые.
– Это приятно слышать, – сказала мать растроганно. – Только ты как-то слишком редко это говоришь.
Он бы и сегодня не сказал, если бы не Сергей Мерцалов. Но матери об этом знать не полагалось.
– Ты приедешь в выходные? – помолчав, спросила мать. – Я бы пирогов напекла. Каких тебе больше хочется, с мясом или плюшек с изюмом?
– Мам, мне хочется и с мясом, и с изюмом. И еще с капустой и яблоками. И с малиной. – Она замораживала малину и иногда холодной осенью или среди зимы неожиданно пекла малинный пирог. – Я приеду, да. Но дело не в этом. – Он откинулся в кресле и потер глаза. – Мам, я привезу на выходные Клаву Ковалеву, ладно? Ей бы уехать из Москвы дня на два…
– Что случилось? – тут же спросила мать. – Что такое, Андрей?
– Ничего такого, – уверил он фальшиво. Почему-то при всех своих способностях к виртуозному вранью маме он врал плохо. Неталантливо. Без огонька. – Просто мне будет проще, если ты ее приютишь на время….
– Что значит – приютишь? – Мать встревожилась еще сильнее. – Она что, беспризорная собака? Что ты темнишь, Андрей!
– Я не темню! – сказал он. – Я тебе потом все расскажу. У нее определенные проблемы. Я до недавнего времени в них не верил, и напрасно, между прочим. Кстати, мам, я думаю, что мне на пенсию пора. Плох стал.
– Ну да, – сказала мать. – Понятно.
– Мама! – раздражаясь, прикрикнул он. – Я уже давно не в восьмом классе, и ты не поймала меня с куревом в школьной раздевалке.
Она засмеялась:
– Ну, ты ей помогаешь с ее проблемами, пенсионер?
– Я стараюсь, – сказал он честно. – Можно мне ее привезти?
– Ну зачем ты спрашиваешь? Да еще во второй раз? – В ее голосе чувствовалась смесь беспокойства и досады на сына за то, что он, по ее мнению, задает глупые вопросы. – Ну конечно, можно. Мы с отцом только счастливы будем. А она поедет? Она же у нас человек очень… деликатный.
– Привезу! – пообещал Андрей. – Я тебя целую, мамань. Ты – пупсик.
Он положил трубку, вытянул ноги и посмотрел на телефон. Потом снова набрал номер.
– Мам, – скороговоркой, чтобы не передумать, выпалил он, – скажи мне, если бы мне было двадцать лет, я бы только поступил в университет и решил жениться по безумной любви на какой-нибудь бесприданнице. На Клавке. Ты бы меня выгнала из дома?
– Андрей, – сказала Елена Васильевна, и голос у нее дрогнул, – ты что? Что с тобой, мальчик?
– Ничего, – ответило он резко. – Так выгнала бы? Она помолчала, как будто подумала.
– Ну, во-первых, я надеюсь, ты спрашиваешь несерьезно. Выпороть еще можно, а выгнать… А во-вторых… Наверное, я не была бы очень довольна, – сказала она, по учительской привычке тщательно взвешивая каждое слово и стараясь ответить максимально точно, – и отец вряд ли был бы доволен. В семье прибавился бы еще один ребенок – твоя жена, и нам, конечно, стало бы труднее. С другой стороны, если бы это действительно оказалась Клава, я не думаю, что у нас были бы проблемы. Она кинулась бы мне помогать с бабушкой и не доставила бы никаких хлопот. Кроме того, вы оба оказались бы у нас на глазах, а это гораздо лучше, чем весь вечер напролет изводиться – где ты, что с тобой, во сколько ты приедешь и так далее… Я ответила на твой вопрос, Андрей?
– Да, – сказал он. – Спасибо.
– Ты собрался жениться на Клаве? – спросила мать осторожно.
Ему так полегчало после того, что она сказала, что он даже развеселился.
– Пока нет! – Он засмеялся. – А что? Мне стоит подумать?
– Подумать всегда стоит, – ответила мать. – Ты постарайся ее не обижать, Андрюша. Может, милиционер ты хороший, но…
– Знаю, знаю, – перебил он, – я не умею жить в социуме. Пока, мам. Спасибо. В субботу с утра я ее привезу.
Дался им этот социум! Вот Клаве небось наплевать, умеет он жить в социуме или нет. Он вспомнил, как она смотрела на него в аптеке. В последний раз на него так смотрела Лена Фетисова в детском саду. Она была хорошенькой, черненькой, в бантах и белых колготках, и у них с Андреем Ларионовым была любовь. Кажется, после Лены на него никто так не смотрел.
Он с усилием стряхнул с себя мысли о Клаве и о Лене Фетисовой, как давеча мокрую куртку. Ему нужно было подумать.
Думал он довольно долго, до тех пор, пока не приехал Полевой.
– Что за осень, а? – сказал он с порога. – Холод, и льет как из ведра. Ты чайник хоть поставил?
– Нет, кажется, – сказал Андрей, оглядываясь на чайник, чтобы удостовериться, поставил он его или нет.
– Люську, кроме музыки, еще на балет отдали. Представляешь? – Игорь проверил, есть ли в чайнике вода, и включил его в розетку. – Совсем спятила баба. Я ей говорю – если тебе охота, иди сама в эту балетную школу.
– А она? – спросил Андрей.
– А она говорит, чтобы я заткнулся. Денег нет, мужа нет, жизни нет, так хоть ребенка в балет отдам…
Говорить было нечего, и они помолчали.
Все правильно.
Работали они много и тяжело, а зарабатывали столько, что даже сказать стыдно. От большинства из них давно поуходили жены и мужья, а те, которые остались, боролись, как правило, из последних сил. Кому-то помогали родители, кто-то уходил в частный сыск, остальные перебивались кое-как. Майор Ларионов на общем фоне существовал вполне благополучно – у него не было семьи, зато была квартира и машина. Машина была старая, а квартира – родительская, но все же, все же…
Ни за что больше не женюсь, твердо решил про себя Андрей. Нужно внести в текст присяги пункт, запрещающий вступление в брак. Вот и будет решение всех проблем. Вполне в духе национального идиотизма. Нас хлебом не корми, дай только что-нибудь запретить…
– Ну что? – спросил Игорь. – Чего надумал про Мерцалова-то?
– Хрен с ним, с балетом, – сказал Андрей. – Люська – ребенок крепкий, авось протянет как-нибудь, пока мамаша не замучается ее таскать из школы в школу.
– Она не скоро замучается, – пробормотал Игорь, пристально глядя на закипающий чайник. – Ладно, майор. Давай по существу.
– А по существу Элю Коврову любил никакой не Сергей, а Петр, и именно Петр уговорил Сергея взять ее к себе на работу.
Изумленный Игорь длинно присвистнул.
– Это тебе Ирина рассказала? Андрей кивнул.
– А не врет она? – спросил Полевой, подумав. – Не старается представить покойного мужа лучше, чем он был на самом деле?
– Нет, Игорек, – сказал Андрей. – Как раз наоборот. Если это правда, то все сходится. И его звонки домой, и совместные отпуска, и все сладкие сказки про то, как он любил жену и детей. Просто жить не мог, – добавил Андрей с какой-то внезапно поднявшейся злобой. – С матерью у него действительно плохие отношения. Во-первых, потому, что он все делал не так, как она считала нужным, начиная от женитьбы, а во-вторых, потому, что она младшего обожает, а на всех остальных ей просто наплевать. Ну, это пока мои догадки.
Игорь разлил кипяток в две кружки, посыпал сверху заварки, как посолил, и сунул одну Андрею.
– Кофе опять нет? – спросил Андрей кисло, рассматривая содержимое своей кружки.