Андрей открыл дверь своей квартиры и неизвестно зачем сказал громко: – Я дома!
Он всегда так говорил, когда возвращался с работы.
Без него квартира как будто остывала, и ему хотелось сразу включить везде свет.
Если бы у него была собака, она бы уже выбежала навстречу, обезумев от счастья, и прыгала бы, и вскидывала лапы, и тыкалась мордой в его колени, и порывалась лизнуть.
Не хнычь, приказал себе Андрей, с кряхтеньем расшнуровывая ботинки. Какая еще собака!
Он прошел в кухню и остановился посередине, раздумывая. Потом снял трубку и набрал номер. Никто не отвечал, и он стряхнул на запястье застрявшие под водолазкой часы.
Девять.
И где же она может быть?
Он достал из внутреннего кармана куртки записную книжку и проверил номер. Набрал снова. Безнадежные сонливые гудки кололи ему ухо.
Да где она, черт бы ее взял?! У Таньки?
Он набрал Танькин номер, но там трубку снял довольно удрученный Павлов и сказал, что жена его, Андреева сестрица, сегодня ночует с шефом в Сергиевом Посаде.
– Что значит – ночует с шефом? – переспросил Андрей голосом майора Ларионова.
Да то и значит. У шефа там совещание, они ночуют в гостинице, потому что с утра совещаются опять. И если Ларионов думает, что ему, Павлову, все это очень нравится, то он может проваливать к черту.
– Ладно, не злись, – сказал Андрей своему зятю. – Всего одна ночь…
Павлов, не стесняясь в выражениях, послал Ларионова подальше и повесил трубку. Они очень хорошо относились друг к другу, понимали и уважали один другого, поэтому вполне могли позволить себе время от времени не обращать внимание на политес.
Андрей вытащил из холодильника кусок мяса и поставил на огонь сковородку. Есть хотелось ужасно. Он мечтал об этом куске мяса с самой Кольцевой и представлял себе, как вкусно сразу запахнет, едва только он уложит толстые розовые куски на огненную сковородку, как оно будет аппетитно шипеть и как он съест все без остатка в тишине и покое собственной квартиры, а потом ляжет, задерет ноги на валик дивана, покурит и наконец подумает.
Он стянул свою шикарную кашемировую водолазку – Танькин подарок – и надел любимый бесформенный свитер с дырками на локтях, старательно заштопанными мамой.
Он надеялся, что прошло хотя бы минут двадцать.
Оказалось – пять.
Он уложил на раскаленную сковородку мясо и снова набрал номер. Никто не отвечал.
Рассеянно посвистывая, он посолил и поперчил свой ужин, и тут заверещал телефон. От неожиданности Андрей обжегся, выругался и схватил трубку.
– Да!
– Андрей, – сказала ему бывшая жена с кроткой печалью в голосе, – видишь, как все получилось? Я же специально звонила тебе, чтобы ты занялся этим делом. А ты? Давай встретимся, Андрей. Я считаю, что тебе нужно серьезное и продолжительное лечение. Если ты не хочешь лечиться, тебе в ближайшее время придется оставить работу.
От ненависти у него потемнело в глазах. Он заставил себя крепко взяться за край плиты, чтобы не начать бить посуду.
– Жанна, – попросил он хриплым от ненависти голосом, – я прошу тебя… нет, я умоляю тебя – не звони мне больше. Или я за себя не отвечаю.
– Андрюша! – воскликнула бывшая жена со жгучим сочувствием в голосе. – Ты напрасно думаешь, что я не понимаю тебя. Я понимаю тебя лучше, чем кто бы то ни был. Я врач и знаю, как мучительно ты переживаешь то, что случилось. Но я-то всегда знала, что рано или поздно это должно было произойти. Рано или поздно существующий только в твоем воображении профессионализм должен был изменить тебе. Ты оказался перед лицом проблем, с которыми не можешь справиться. У тебя наконец-то открылись глаза. Ты понял, что впустую растрачиваешь жизнь, убеждая себя, что делаешь нечто важное и нужное.
Что было у него в башке, когда он решил, что эта женщина может быть его женой?! Почему он жил с ней, спал с ней, возил ее в Отрадное, выслушивал ее наукообразный обезьяний бред?!
Он занимает телефон, а между прочим, ему должна звонить Клава Ковалева. Может, она уже дома.
Почему-то всю его ярость как рукой сняло, и, не дослушав, он сказал в трубку ледяным тоном майора Ларионова:
– Вот что, дорогая моя бывшая жена Жанна. Как мы уже установили, я – элемент социально опасный. При этом я майор, работаю в уголовке и знаю всех и вся, начиная от руоповцев и кончая налоговиками. Если ты еще раз позвонишь мне, вот просто позвонишь, и все, я устрою вашей психотерапевтической конторе такую развеселую жизнь по линии пожарников, налоговой инспекции и санэпидстанции, что твоему любимому шефу мало не покажется. Кажется, он еще любил переночевать в моей квартире? Я обещаю это тебе совершенно серьезно. Профессионал я никакой, это мы тоже установили, зато я ловко могу испортить жизнь кому угодно. Это понятно?
– Да, – ответила жена нормальными человеческими словами. – Понятно.
По тому, что она не стала разражаться очередной речью, Андрей понял, что она наконец-то восприняла его слова всерьез.
– Значит, договорились, – подытожил он. – Прощай, дорогая.
Он вдвинул трубку в аппарат, пристроенный на стене, и пропел рассеянно:
– И за борт ее бросает в набежавшую волну… Потом он перевернул на сковородке мясо и еще раз набрал номер. Клавы дома не было.
Могло случиться всё, что угодно.
Она могла неожиданно собраться в кино. От ее аптеки до “Пушкинского” рукой подать. Она могла пойти в театр. Как-то раз она рассказывала Тане, что заведующая время от времени выводит ее в театр, когда муж этой самой заведующей устраивает забастовки. Она могла остаться на работе, если у них там какой-нибудь аврал. В МУРе авралы то и дело. А в аптеке бывают авралы?
Мясо было готово, но есть Андрею расхотелось.
Она могла лежать где-нибудь с порванным горлом, как Сергей Мерцалов.
Кашляя от подступающей рвоты, Клавдия выбралась из лужи и села на мокрый асфальт. Голова кружилась, в глазах плавала отвратительная зелень, от которой тошнило еще больше. И больно было ужасно. Больно было везде, кажется, даже в желудке.
С трудом ворочая шеей, она огляделась по сторонам.
Никого. Какие-то люди шли вдалеке, почти у самого входа в метро.
Что случилось? Кто на нее напал?
Скосив глаза, она посмотрела на свои ноги. Джинсы были порваны на коленях. Под фонарем голая кожа казалась синей, а сочившаяся кровь – черной.
Как же она теперь доберется до дома? В таком виде ехать в автобусе невозможно…
Боль пульсировала в голове и никак не утихала. От удара ее голова лопнула и разлетелась на куски, как упавший с грузовика арбуз.
Клавдия подняла руку и осторожно потрогала лопнувшую голову, как будто это была чья-то чужая голова.
И никакая финка не помогла…
Вот дура. Она была уверена, что сможет защититься.
Откуда же взялся человек, ударивший ее? Она никого не видела и ничего не слышала. Она даже ничего не почувствовала. Ее детдомовская интуиция сработала только в самый последний момент, когда было уже поздно. Поздно…
Зачем он на нее напал? Что ему было нужно?
Неожиданно Клавдия охнула и стала шарить руками вокруг себя.
Сумка. У нее опять отняли сумку. Она засмеялась бы, если бы не боялась, что ее вырвет.
Господи боже мой, все дело в ее сумке! Клавдия посмотрела в середину лужи, откуда только что выползла, но и в луже сумки не было.
В двух шагах от метро, на автобусной остановке у нее отняли сумку. Во второй раз за два дня.
Ключи и кошелек лежали в кармане. Она переложила их в карман еще вчера, после кражи номер один.
В сумке был все тот же набор драгоценностей – очки, ручки, бумажки, записная книжка. Ах да, еще паспорт, вспомнила она вяло. Она же сегодня ходила в налоговую и брала с собой паспорт. Шут с ним, с паспортом. Она не чеченский террорист, поэтому ей просто выдадут в милиции новый.
Господи, о чем она думает?!
Нужно как-то попасть домой.
Кряхтя, Клавдия поднялась и кое-как доковыляла на разбитых ногах до фонарного столба. Столб был мокрый и приятно охладил щеку, когда Клавдия к нему прижалась. Даже тошнота отступила.
Домой нельзя, шепнула ей ее хваленая интуиция. Ты же видишь – происходит что-то совсем непонятное. Тебе нельзя домой, ты не знаешь, что тебя может там ждать. И самое главное – кто.
Пока ты стоишь, прижавшись к столбу, кто-то внимательно и неустанно наблюдает за тобой из темноты. Он видит каждое твое движение, он слышит каждый твой вздох, он контролирует тебя, и ты даже не заметишь, когда он сделает прыжок и убьет тебя.
На этот раз – насмерть.
На счет “три”…
Но ей некуда было пойти, да и как идти, когда ее не держат ноги, и порваны джинсы, и с куртки течет, как будто она пролежала в луже по меньшей мере неделю?! И тот, который наблюдает за ней из темноты, осторожно и внимательно двинется следом и окажется там же, где она сама.
Ларионов сказал: нужно встретиться, но только так, чтобы ты не привела за собой “хвоста”.
Клавдия подышала широко открытым ртом.
Она не домашняя барышня, маменьки-папенькина дочка. Она – закаленная жизнью детдомовская девчонка. Она так просто не дастся.
Он ждет, что она пойдет домой? Пусть ждет.
Что делает человек, которого только что обокрали?
Правильно – идет в милицию. Она сейчас пойдет в милицию, благо идти недалеко – в метро.
А там посмотрим, кто кого.
Андрей посмотрел на часы. Наверное, нужно ехать к ней. Просто так сидеть и гадать, где она и что с ней происходит – глупо. Если ее нет дома, придется, наверное, ждать или искать, хотя где ее можно искать, он даже предположить не может.
Соглядатай его засечет, но делать нечего.
Он выругался, чувствуя, что весь состоит как будто из замороженного бетона.
Неужели поздно?
Я тогда просто не смогу жить, понял он со спокойной бетонной отчетливостью.
Если я не найду ее или найду и будет поздно, жить дальше я не смогу.