Я не уверена, что, когда вирус вытесненных воспоминаний только начал распространяться и заражать средства массовой информации, я задавалась по-настоящему важными вопросами: что происходит? К чему это приведет? Почему это происходит именно сейчас, в 1990-е, в этой стране? Как нам изучить и понять этот феномен? Не исключено, что тогда я еще не осознавала «это» как феномен, который можно было изучать, но, даже если бы я задалась такими вопросами, у меня не нашлось бы времени на поиск ответов. Я была слишком занята попытками разобраться в ворохе накопившихся писем и телефонных сообщений. Я знала, что, если не разгребу сегодняшнюю партию, завтра окажусь погребенной под бумажной лавиной. Я постоянно думала, что так продолжаться не может, но все становилось только хуже. Ежедневно на меня обрушивался водопад просьб о помощи – каждая тревожнее и отчаяннее предыдущей.
В надежде ненадолго укрыться от царящего в моем кабинете хаоса и побольше выяснить о вопросе вытесненных воспоминаний 18 августа 1991 года я полетела в Сан-Франциско на ежегодную встречу членов Американской психологической ассоциации (АПА). На той же неделе Михаил Горбачев объявил о распаде Советского Союза. Поскольку я была ребенком 1950-х и прекрасно помнила, как закрывала голову руками, прячась под деревянной партой во время учебной воздушной тревоги, мне следовало ликовать вместе со всеми остальными жителями реального мира. Но в той странной вселенной, что меня поглотила, я чувствовала изолированность и эмоциональный паралич. Я читала газеты и слушала ежевечерние выпуски новостей, улыбалась, аплодировала и соглашалась с тем, что все это просто замечательно, а потом снова погружалась в свои бесконечные размышления о вытесненных воспоминаниях. Всех вокруг беспокоил конец холодной войны, а я не могла думать ни о чем, кроме похороненных в подсознании воспоминаний о сексуальном насилии.
Ежегодная конференция АПА – это мероприятие огромных масштабов, с тысячами участников и программой, которая по толщине может сравниться с вузовским учебником. Я просмотрела график мероприятий, отметив, чьи доклады я хотела послушать и какие групповые обсуждения посетить, и набросала свое расписание на неделю. Тема одного доклада особенно меня заинтриговала. Джордж Гэнэуэй, преподаватель психиатрии в Университете Эмори и глава отделения диссоциативных расстройств в психиатрической больнице, собирался рассказать об «Альтернативных гипотезах в отношении воспоминаний о сатанинском ритуальном насилии». Как я узнала из сплетен, которыми всегда сопровождаются подобные конференции, Гэнэуэй был втянут в споры по поводу наличия связи между диссоциативным расстройством идентичности (ДРИ) и воспоминаниями о сатанинском ритуальном насилии3. Многие из его коллег, занимающиеся врачебной практикой, пришли к выводу о том, что травматические переживания в детском возрасте могут привести к ДРИ, при котором идентичность человека расщепляется, и разные личности (эго-состояния) защищают личность-хозяйку, храня ужасные воспоминания в секрете. Гэнэуэй же придерживался мнения о том, что ДРИ очень часто гипердиагностируется, и призывал проявлять осторожность при восстановлении воспоминаний о насилии. Называя такие воспоминания «реконструкциями» и «псевдовоспоминаниями», Гэнэуэй утверждал, что жестокие сценарии кровавых ритуалов и сатанинских пыток отражают «психическую», а не фактическую реальность.
Если эти воспоминания не реальны, тогда откуда они берутся и почему пациенты столь охотно в них верят? Гэнэуэй в своем докладе назвал причиной возникновения ложных воспоминаний чрезмерное и неправильное использование гипноза. Он возложил ответственность на психотерапевтов, поражаясь, как велико число опытных специалистов, которые не сознают, насколько их пациенты предрасположены к внушению. Он объяснил, что люди с серьезными диссоциативными расстройствами легко поддаются гипнозу и внушению, имеют склонность к фантазиям и могут спонтанно войти в «трансовое состояние самогипноза», в частности во время тяжелых стрессовых разговоров (например, в ходе психотерапевтического сеанса). Общаясь с такими пациентами, наивные психотерапевты могут усиливать бредовые идеи своих клиентов и даже, сами того не замечая, взращивать в них воспоминания.
Серьезные проблемы, по словам Гэнэуэя, начинаются, когда психотерапевт увлекается появляющимися «воспоминаниями» своего пациента, принимая их за безусловную правду. В докладе он перечислил целый ряд клинических факторов, которые влияют на реконструируемые воспоминания. Это фантазии, искажение, подмена, сжатие, символизация и конфабуляция (процесс, в ходе которого человек неосознанно заполняет пробелы в памяти при помощи предположений и догадок). Добавьте в этот мистический бульон предрасположенность к внушению, высокую гипнабельность и склонность к фантазиям, и, как сказал Гэнэуэй, вы получите «винегрет из фактов, фантазий, искажений и конфабуляций», который может ввести в заблуждение даже самого опытного психотерапевта.
Плохо обученные терапевты и специалисты, у которых сложилась устойчивая система предубеждений (к примеру, «все пациенты с ДРИ пережили ритуальное насилие», «память работает как внутренний видеомагнитофон», «пациент может пойти на поправку, лишь добравшись до погребенных в подсознании воспоминаний, обнаружив и приняв травматичный опыт»), больше всего рискуют спутать факты с выдумкой. Тоном голоса, формулировками вопросов и выражением веры или недоверия психотерапевт может неосознанно подтолкнуть пациента к тому, чтобы тот счел появляющиеся «воспоминания» реальными, и тем самым усилить бредовые идеи пациента или даже внушить ему ложные воспоминания. Гэнэуэй предупреждал слушателей, что подобные психотерапевты, возможно, причиняют большой вред своим пациентам и своей профессии.
Он настойчиво твердил о наивности психотерапевтов и о необходимости проявлять «осторожность и осмотрительность». Психотерапевты должны следить, чтобы их общение с клиентами не вызывало у тех ложных воспоминаний и не подкрепляло уже существующие. Врачам следует делать все возможное, чтобы случайно не внушить пациенту воспоминания о насилии. Иногда для этого хватает предположений или ожиданий, ведь порой стоит только посеять зерно сомнения, чтобы из него выросло подробное «покрывающее воспоминание», которое служит для блокировки болезненных, но при этом относительно непримечательных детских впечатлений пациента. Фантазия о травме постепенно структурируется, и пациент начинает верить, что это настоящее воспоминание, в котором четко и логично разграничены добро и зло, что позволяет пациенту почувствовать свою «исключительность» и убедиться, что он достоин внимания и сострадания психотерапевта.
Гэнэуэй проиллюстрировал свои выводы при помощи нескольких удивительных историй. Сара, пятидесятилетняя пациентка, страдавшая ДРИ, использовала «покрывающие воспоминания» в попытке защититься от тяжелых детских впечатлений. Однажды во время сеанса внезапно появилась «Кэрри» – ее пятилетняя альтер-личность, о которой Саре до этого ничего не было известно, и описала, как чуть не стала жертвой ритуального массового убийства, произошедшего неподалеку от дома, где Сара жила в детстве. Как рассказала «Кэрри», в тот день двенадцать маленьких девочек, вместе учившиеся в воскресной школе, были связаны, изнасилованы и жестоко убиты, но Сару помиловал лидер культа (который оказался прихожанином той же церкви, что и она). Пока «Кэрри» рассказывала эту ужасающую историю, на нее нахлынули эмоции. Казалось, будто она вернулась в прошлое и снова видит эту леденящую кровь сцену.
После того как «Кэрри» ушла, Сара начала искать подтверждение объективности своего воспоминания. По ее словам, другие альтер-личности говорили ей, что «Кэрри» могла рассказать истории и пострашнее. Гэнэуэй придерживался нейтральной позиции и никак не комментировал правдоподобность этого воспоминания, позволяя пациентке делать выводы самостоятельно. Два сеанса спустя на свет вышла маленькая «Шери», уже ранее появлявшаяся альтер-личность, и призналась, что она выдумала всю эту историю, создав «Кэрри», чтобы скрыть ужас, который она испытывала при мысли о своих настоящих детских воспоминаниях: бабушка читала ей детективные истории из журналов, не опуская даже самые страшные и кровавые подробности.
Гэнэуэй сделал вывод, что Сара выдумала «покрывающее воспоминание» о массовом убийстве девочек из воскресной школы, пытаясь сохранить представление о бабушке как о любящем защитнике. Позволив своему альтер-эго вплести выдуманную историю о преступлении в фактическую канву ее реального опыта, она смогла спрятать невыносимое реальное воспоминание об эмоциональном насилии, которому ее подвергала бабушка, за изысканными кружевами фантазий и иллюзий. Выдуманное воспоминание, словно аляповатая декорация, закрыло собой тусклую реальность.
Покрывающие воспоминания, которыми разум пациента пытается замаскировать более прозаичные впечатления от пережитого в детстве насилия, служат одним из источников воспоминаний о чудовищных ритуалах. Ятрогения, по словам Гэнэуэя, – еще более благодатная почва для возникновения таких воспоминаний. Ятрогенное заболевание – это недуг, вызванный действиями врача (или психотерапевта). Таким образом, отношение, ожидания и поведение психотерапевта могут внушить пациенту яркие воспоминания о насилии, а затем – укрепить их. Лечение служит причиной заболевания, болезнь возникает по вине врача.
Гэнэуэй рассказал слушателям удивительную историю Энн. Молодая женщина безуспешно лечилась от ДРИ, вызванного насилием, которому ее подвергала страдавшая психозом бабушка. Когда Энн забеременела вторым ребенком, ее диссоциативные симптомы вернулись, и она сразу же начала ходить к психотерапевту, обладателю докторской степени, который специализировался на лечении ДРИ. Этот врач ранее посетил несколько семинаров о сатанинском ритуальном насилии, и у него, по-видимому, были определенные ожидания и четкая программа действий. Он начал исследовать вероятность того, что бабушка Энн была в сговоре с «сатанистами». «Возможно, она принадлежала к некой гр