– Чтобы вам не пришлось пожертвовать… – начал Питерсон.
– Неужели вы бы пожертвовали своей дочерью! – прервал его Шониг. – Я не верю этому, Пол.
– Вы не сможете оправиться от этого потрясения, Пол, если не встретитесь с ним лицом к лицу и не пройдете через это, – сказал Вукич.
– Я знаю, знаю. – Инграм заплакал.
– Вам нужно что-нибудь, чтобы… э-э… вытереть слезы? – спросил Вукич.
– Нет, просто продолжайте, продолжайте, – сказал Инграм.
– Вам нужно поплакать и выговориться, – посоветовал Питерсон.
– Все сводится к покеру, Пол, – сказал Вукич. – Вы – тот, кто знает ответы.
– Вы справитесь, – добавил Питерсон.
– О боже милостивый! – воскликнул Инграм.
– Выберите жизнь, не обрекайте себя на мучения. Ведь это же сущий ад! – сказал Питерсон.
– Это ваша отцовская обязанность, – напомнил Вукич.
– Боже милостивый, Боже милостивый… О Боже, помоги мне!
– Это очевидный выбор между привязанностью к кромешному аду, в котором вы живете, – сказал Питерсон, – и очистительной освобождающей честностью. Вы должны принять это решение. Никто не может это сделать за вас… Это ваше решение. Вы так же одиноки, как Иисус в пустыне.
Поняв, что на Инграма сильно повлияли отсылки к религии, следователи увидели, насколько мудрой была стратегия Питерсона.
– Господь дал вам все, чтобы сделать это, – сказал Вукич.
– О Иисус, милостивый Иисус, помоги мне.
– А сейчас он оставил принятие решения за вами, – продолжил Вукич. – Вы должны показать ему своими делами и словами, что, несмотря ни на что, достойны его любви, искупления грехов и спасения.
– О Боже! – внезапно закричал Инграм. – Помоги мне, Господи! Помоги мне, Господи!
Питерсон взял все в свои руки, оставив прежний агрессивный настрой, и заговорил мягким успокаивающим голосом:
– Вам станет легче, Пол, если вы прекратите молить о помощи и просто позволите себе расслабиться; попытайтесь ни о чем не думать, – сказал он ласково. – Просто расслабьтесь. Никто не навредит вам. Мы хотим помочь. Просто расслабьтесь. Попытайтесь ни о чем не думать и спросите себя, что нужно сделать. Ответ придет сам…
Пол Инграм закрыл глаза, его тело обмякло, и снова казалось, что он вошел в своего рода транс. Чувствуя, что сейчас самое время, следователи сразу сосредоточились на сцене изнасилования во время партии в покер, которую Джули описала в своем письме.
– Почему вы не говорите нам, что случилось с Джули? – спросил Вукич. – Что случилось во время той игры в покер?
– Я вижу, как Джули лежит на простыне на полу, – сказал Инграм. Его голос казался странным и отсутствующим. – Ее руки привязаны к ногам, она лежит на животе. Я стою и смотрю на нее. Есть кто-то еще слева от меня.
– Кто это?
– Но я… я… единственный человек, которого я помню, – это Джим Рэйби. Он просто…
– Повернитесь и посмотрите на этого человека, – предложил Шониг. – Кто это? Кто там стоит?
– Как он пахнет? – спросил Питерсон.
– Да, как он пахнет? – повторил Шониг.
– Он стоит прямо рядом с вами, Пол, все, что вам нужно сделать, – повернуться налево, и вот он, – сказал Вукич.
– Он встает, – сказал Инграм. – Я вижу, как торчит его пенис…
– На нем есть одежда?
– Не думаю.
– Что он делает с вашей дочерью?
– Встает на колени.
– Хорошо. Теперь он там, он стоит перед вами на коленях? – подталкивал Шониг. – Посмотрите на него. Что он с ней делает? Он дотрагивается до нее своим пенисом?
– Только… только дайте мне, оно уходит… – Картинка в сознании Инграма стала блекнуть.
– Нет, не уходит, оно здесь, – подбадривал его Вукич.
– Давайте, мы должны туда вернуться, – лихорадочно повторял Шониг. – Что он делает с вашей дочерью? Он стоит на коленях. Он перед вашей дочерью или сзади нее?
– Он сзади.
– Хорошо, он вводит свой пенис в нее?
– Э-э… ее ноги плотно прижаты друг к другу, но, может, он перекатывает ее на бок, – сказал Инграм, отвечая на предположение следователя.
– Она одета или раздета? – спросил Питерсон.
– Э-э… я думаю, она раздета, хм…
– Что делает этот человек?
– Он стоит на коленях. Его пенис у ее живота. Э… он большой. Э-э… я имею в виду широкоплечий, большой мужчина.
– Он носит какие-нибудь драгоценности?
– Может, часы на правой руке.
– Какое время они показывают?
– Ммм… два часа, и я не знаю, почему говорю это… ммм… я не вижу его, я вижу только его грудь.
Они продолжали задавать вопросы – быстро и жадно: «Как близко к ним вы стоите? Вы одеты? Вы касаетесь ее? Кто-нибудь еще ее касается? Вы помните эякуляцию? Вы пьяны?»
– Кто-нибудь фотографирует? – внезапно спросил Вукич.
– Э-э… фотографии… есть ли кто-то справа от меня? Э-э…возможно, дайте посмотреть. Я вижу, я вижу фотоаппарат.
– Кто фотографирует?
– Я не знаю, я не вижу человека с фотоаппаратом.
– Этот человек очень важен. Он – ключ к разгадке, – вмешался Питерсон.
– Ну, человек, которого я, как мне кажется, вижу – это Рэй Риш, – сказал Инграм. Риш – механик, который работал в патрульной службе штата Вашингтон, он был хорошим другом Инграма и регулярно приходил к нему играть в покер по выходным.
– Он что-нибудь говорит? – спросил Вукич.
– Я не знаю… э-э-э… я… я… я не знаю… Черт возьми, где же я? Где я?
В конце второго дня после более пяти часов допроса стало похоже, что Пол Инграм вышел из транса и подвел итоги произошедшего.
– Боже, мне почти кажется, что я все это выдумал, но это не так… я стараюсь этого не делать. Что у меня есть? Что у меня есть? Что я вижу? Это какая-то бессмыслица… Как будто я смотрю фильм… – подытожил он. – Э-э-э… как фильм ужасов.
– Пол, я не уверен, что вам сейчас нужно продолжать, – сказал доктор Питерсон, обеспокоенный психическим состоянием Инграма.
Но Инграм продолжал нести чушь. Теперь он уже говорил не со следователями: он общался с Господом.
– У меня нет четкой картинки. Я… я не уверен в том, что вижу. Я… я не знаю, что у меня в голове. Для меня это какая-то бессмыслица. О боже, помоги мне… Позволь мне… понять, что это. Я не хочу видеть то, что неправда. Господи, проведи меня через это… Я не знаю, где я сейчас. Просто дай мне расслабиться. Дай мне расслабиться. Господь, дай мне картинку. Дай мне картинку.
Когда Джима Рэйби и Рэя Риша поставили перед фактом, что их друг и коллега Пол Инграм назвал их насильниками, они начали с тех же отрицаний и заявлений о потере памяти, что и Инграм в самом начале.
– Меня там не было, насколько мне известно, если только я не заблокировал воспоминания об этом, – сказал следователям Риш.
Рэйби настаивал, что ничего не помнит об этих событиях, и, подобно Инграму, упомянул о возможном наличии у него «темной стороны». Когда один из следователей предположил, что он, возможно, демонстрирует реакцию отрицания, Рэйби ответил:
– Я правда ничего не помню о том, что случилось, и я не верю, что мог сделать это и вытеснить воспоминания.
Следователь Шониг, в очевидной попытке добиться признания, стал утрировать факты.
– Пол сказал, что вы насмехались над ним и вынудили его это сделать, хотя он сам был против, – сказал Шониг, обращаясь к Рэйби. – Рэй [Риш], по сути, говорит то же самое. Только он утверждает, что это он был слюнтяем, а вы с Полом – негодяями.
Мысль о том, что двое его хороших друзей дали показания против него, возможно в попытке обезопасить себя, была невыносимой для Рэйби. Под давлением он сломался.
– Возложите ответственность на меня, ведь это я ничего не помню – значит, я, должно быть, самый безнравственный, – признался Рэйби. – Единственный выход – запереть меня и выбросить ключ, потому что если я не могу вспомнить такое, то я чертовски опасен и не заслуживаю оставаться на свободе.
– Я знаю, что внутри меня демон, – сказал Пол Инграм пастору Джону Брейтану, умоляя священника исцелить его от «одержимости бесами». Брейтан заверил Инграма, что он не был одержим бесами, но его все же необходимо очистить от злых духов. Они вместе помолились, после чего Брейтан велел Инграму встать на колени, наклониться над мусорным ведром и попытаться извергнуть из себя духов, живущих глубоко внутри его. Потуги Инграма не дали ничего, кроме небольшого количества слизи. Ему так и не удалось извергнуть из себя темную живую массу, присутствие которой он ощущал в самом центре своего «я».
После этого ритуала к Инграму пришло яркое воспоминание о его сыне Чеде и друге Джиме Рэйби. В своем сознании Инграм видел, как Рэйби – разозленный и сосредоточенный – толкает его с лестницы.
– Он хотел сделать что-то, чего я не мог ему позволить, – сказал Инграм. – Он сказал, что хочет Чеда… Рэйби протолкнулся в комнату Чеда и стащил с мальчика штаны… Я ничего не мог сделать. Он прижал Чеда лицом к полу и занялся с ним анальным сексом.
Следователь Шониг и психолог Ричард Питерсон допросили Чеда меньше недели спустя. Сначала он не помнил, что его насиловал Джим Рэйби или кто-то еще, но помнил, как резал вены при попытке самоубийства тремя годами ранее, когда ему было семнадцать.
– Что так сильно расстроило тебя? – спросил Питерсон.
– Э-э… возможно, то, что сказал мой отец, – ответил Чед. – Я не помню… Я не помню деталей.
– Может, это и есть ключ к разгадке, – предположил Шониг. – Почему бы тебе не подумать об этом. Это похоже на то, о чем говорит доктор [Питерсон]: твой отец сказал что-то, что тебя сильно травмировало, что действительно ранило тебя. Возможно, было задето твое мужское достоинство… возможно, ты чувствовал себя покинутым или оскорбленным… Или случилось что-то еще. Что это было, Чед? Подумай.
– Я думаю, думаю, – сказал Чед.
– Возможно, это ключ к разгадке, – повторил Шониг.
– Э-э… я помню, как он кричал на меня за что-то, но я не помню за что.
– Воспоминания, – сказал Питерсон. – Ты помнишь.